Ароматы - Кингсли (Кингслей) Джоанна (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
Морис почувствовал невольное презрение сына и начал обращаться с Арманом строже. Заставая его в минуту рассеянности, он резко замечал: «Нечего витать в облаках! Спустись-ка на землю и работай».
Арман, не слушая попреков, думал о том, что у него иная участь, чем у отца, — он создаст парфюмерию Жолонэй.
По утрам Арман приходил в лабораторию на час раньше отца: ему нравилось проводить это время без надзора, работая самостоятельно. Он шел по бульвару к улице Шамброн и воображал, что идет в собственный салон. Его лицо было таким счастливым, что многие женщины, глядя на него, оборачивались. Он тоже замечал каждую из них, обращая внимание на платье, прическу, чутко улавливая запах тела и духов.
В это осеннее утро 1931 года Арман заметил, что улыбнувшаяся ему девушка одета в слишком тонкое для прохладной погоды манто. «Скоро она наденет шубку», — подумал он, проходя мимо.
Придя в лабораторию в превосходном расположении духа, сняв пальто и надев белый халат, он принялся за работу — нужно было изменить формулу духов, чтобы на той же основе создать туалетную воду. Он почти закончил, когда в его комнату вошел Морис с двумя листочками мягкой бумаги с влажными пятнами и протянул их Арману:
— Скажи, что ты думаешь об этих запахах?
Арман удивился: отец никогда не обращался к нему за советом. Так, может быть, это экзамен? Арман понюхал каждую бумажку, потом снова понюхал первую.
— Запах слишком тяжелый, он будет утомлять, — констатировал он.
Второй запах был более тонким, с восточной нотой, в нем чувствовался отзвук герленовского «Шалимара».
— Здесь нет основы, нет телесности, он словно хилый ребенок с большой головой. А главное, по-моему, он нестойкий…
— Ерунда! — рассердился Морис. — Ты слишком критичен. В отношении первого ты, может быть, и прав, но второй хорош.
— На мой взгляд, оба не годятся, — настаивал Арман.
— Упрямство тебя погубит. Я знаю, что говорю, потому что опираюсь на жизненный опыт и доверяю ему.
— А я доверяю своему обонянию, — возразил Арман.
Отец, выпрямившись во весь рост, хотел снова обрушиться на Армана, но в это время открылась дверь и в комнату быстро вошла Шанель.
— Добрый день, джентльмены! — сказала она по-английски.
Морис склонился и поцеловал ей руку. — Надо что-то сделать с вашими усами, — ласково пошутила она. — Ужасно щекочут. А вы как поживаете, циветовый котик? Почему мрачный, словно туча? ну, я к вам на минутку. Принесите пробные флаконы, приготовленные для меня.
Морис вышел и принес три флакона: в двух были ароматы, которые он давал нюхать Арману, а в третьем главенствовала зеленая нота.
— Неплохо, — сказала она, понюхав, — но для меня этот аромат слишком свежий и молодой, он хорош для девушек, а не для женщин. Поработайте над ним.
— Хорошо, мадемуазель.
— А этот запах слишком тяжел, окутывает, словно бархатное покрывало, — сказала она, понюхав третий флакон. — Нет, подождите. Сейчас запах был, и вот я его уже не чувствую. В нем нет стойкости, это мимолетное впечатление. Он исчезает, словно дымовая надпись, вычерчиваемая в воздухе самолетом. Воздушная реклама.
— Мы постараемся сделать так, как вы хотите, мадемуазель…
Арману неприятно было видеть провал отца и слышать униженные нотки в его голосе.
— Да, постарайтесь. Я хочу что-то такое же свежее, как первое, но более серьезное. Для современной, независимой женщины — откровенное, искреннее и вместе с тем властное! Королева, скачущая верхом…
— Как это поэтично! — восхитился Морис.
— А название — «Воздух Шотландии», — ввернул Арман, знавший, что Шанель любит верховую охоту в Шотландии.
— Превосходно! Ай да мальчик! Ах, будь вы постарше и побогаче… — мечтательно сказала Шанель. — До свидания, джентльмены, — через полминуты стук каблучков раздавался уже за дверью.
— Куда это ты? — мрачно сказал Морис, увидев, что Арман убирает материалы со своего лабораторного столика. — Будем работать ночью!
— Нет, отец. Лучше начать утром на свежую голову.
— Ты сделаешь так, как я велел!
— Нет, — твердо сказал Арман. Приказы отца ничего больше не значили для сына. Арман решил, что время подчинения для него миновало, и гневные возгласы Мориса воспринимал не как львиный рык, а как жалобное блеяние козленка.
— Ты работаешь на меня, и ты мне подчиняешься! — кричал отец, яростно и растерянно глядя на Армана. Тот снял белый халат и клеенчатый передник.
— Ошибаешься, я больше на тебя не работаю. Я ухожу и завтра не вернусь. Я ухожу совсем и буду работать самостоятельно.
— Ты сошел с ума!
— Нет, я давно это обдумал. А ты упустил свой шанс, забыв, что «золотой нос Жолонэй» приносит богатство только тому, кто работает на себя. Почему ты не открыл собственный салон?
Лицо Мориса стало мертвенно белым. — Ребенок. Безумец. Ты еще ученик, подмастерье, а думаешь, что знаешь все на свете.
— Что знаю, то знаю. Плоды дает только свободное творчество, а не подневольный труд. У меня есть дар, особый дар, как у алхимика, и я могу преображать парфюмерные эссенции в золото аромата.
Морис дрожал от гнева. — А кто будет платить за твою «алхимию»? Кто будет субсидировать твои безумные замыслы? От меня ты не получишь и медного су, так и знай! Пойдешь плакаться мамочке? И ей не позволю. Никогда, ничего ты от меня не получишь. Ты разбил мои надежды, я отрекаюсь от тебя!
— А я и не приму от тебя ничего, — яростно выдохнул Арман. — И добьюсь своего, вот увидишь, и ты придешь наниматься на работу ко мне.
Тут Арман понял, что его занесло, он зашел слишком далеко и надо задобрить Мориса — ведь отец может обратить против него Шанель, и она его раздавит. Властная женщина привыкла укрощать «лошадок своей конюшни», если они проявляли строптивость. Арман помолчал несколько минут, чтобы ослабить накал ссоры. Мориса еще била дрожь.
— Папа…
— Нет! Я тебе больше не отец. Решил уйти, так уходи. И найди себе квартиру. В моем доме ты больше не жилец.
— Хорошо, как хочешь. — Арман помедлил, думая, как добиться примирения или по крайней мере уступки со стороны отца. — Я не хотел оскорбить твои чувства. Я люблю и тебя и маму. Но пойми, я должен реализовать себя, а то упущу время, и уже ничего не смогу. Если мне не удастся, то я смирюсь, но я должен попытаться! Если же я добьюсь успеха, то прославлю имя Жолонэй!
— Арман, — сказал отец уже более мягким тоном, — ты ничего не понимаешь в делах. У тебя исключительные способности, и выше моих собственных, я признаю это. Но ты хочешь начать свою битву в Париже — столице мировой моды, средоточии богатства и власти. Молодой человек не может здесь пробиться без денег и покровительства.
— Я должен попытаться!
Морис отвернулся от сына и сказал отрывисто:
— Ну что ж, попытайся… — В голосе его уже не было гнева.
Арман снял небольшое помещение на Монмартре, между Сакре-Кёр и площадью Пигаль. Квартал был оживленный и густонаселенный, но, как он вскоре обнаружил, не подходящий для его целей. Там жили бородатые художники в беретах, певички и девушки из мюзик-холла, на улицах торговцы фруктами и зеленью толкали свои тележки мимо выстроившихся в ряд у стены проституток в черных чулках, — одним словом, это был Монмартр. Здесь находил сюжеты своих картин Тулуз-Лотрек, эти живописные улочки рисовал Утрилло, но для юноши, который стремился покорить Париж и добиться успеха и славы в области бизнеса, Монмартр подходил не более, чем кладбище Пер-Лашез.
Поняв свою ошибку, Арман немедленно отказался от квартиры, потеряв двухмесячный аванс, — хозяйка тем не менее была в ярости. Он быстро нашел унылое и холодное помещение на бульваре Хаусана, на небольшом расстоянии от Вандомской площади и улицы Шамброн. В ноябре у него уже почти не было денег. Утром он пил кофе с хлебцем в соседнем маленьком кафе при табачной лавочке, иногда позволяя себе такую роскошь, как рогалик или бриошь. Днем он съедал — дома или на улице, во время прогулки, — бутерброд с кусочком сыра или дешевой колбасы, а иногда просто кусок хлеба и яблоко.
