Лейла. По ту сторону Босфора - Ревэй Тереза (книги онлайн полные версии txt) 📗
Селим хмурился, вспоминая вопль Гюльбахар-ханым. «Это осквернение!» — воскликнула она, после чего заявила, что покинет этот дом, лишь когда ее душа отойдет к Аллаху Милосердному. И речи быть не может, чтобы оставить дом неверным. Селим знал, что мать способна на любой скандал. Как отреагируют на это оккупационные власти? Могут ли арестовать женщину за неповиновение? От одной только этой мысли секретаря прошиб холодный пот. Семья не сможет оправиться от такого бесчестия.
— Действительно нет другого выхода? — нежным голоском спросила Лейла. — Ты встречался с этим офицером? Возможно, это благоразумный человек…
— Оккупанты не бывают благоразумными, — грубо прервал он жену.
— Но ты все же ценишь французов. Ты знаешь их манеру мышления. И потом, ты — секретарь падишаха, — настаивала она. — Почему не попросить этого майора Гарделя устроиться где-нибудь в другом месте? Ты можешь быть очень убедителен, если захочешь.
Лейла терпеливо наблюдала за игрой эмоций на лице Селима. Часто она склоняла супруга на свою сторону, аккуратно направляя его и скрывая эту игру под маской смирения.
— Я не наделен магической силой! Я не могу повлиять на оккупантов. Все, что я знаю, — город разделен на секторы и этот квартал передан французам. Надеюсь, что мы не пожалеем об этом.
— А йали?
— Азиатский берег под контролем итальянцев. Но я не переживаю по этому поводу. Итальянцы злятся на то, как с ними обращаются после окончания войны. Их британские союзники пообещали территории, которые итальянцам никогда не получить. Поэтому они ведут себя не слишком смело, что нам только на руку.
Скрепя сердце Лейла представила себе отъезд. Они возьмут матрасы и постельное белье. Украшения, безусловно, а еще зимнюю одежду. Любимую фарфоровую куклу Перихан. Некоторые кухонные принадлежности. Запас продуктов на первое время. Но сложнее всего не организовать процесс, а сохранить душевное спокойствие. «А мои книги?» — внезапно вспомнила она. Ей придется оставить библиотеку, ее единственную отраду. Но если дети будут веселы и здоровы, то она будет счастлива в любом месте.
В душах жителей Стамбула живы были отголоски завываний степного ветра и звука лошадиных копыт и искры костров стойбищ их предков — осман. Потомки кочевников не из тех, кто боится переписать свою жизнь заново. Анатолийский крестьянин никогда не был глубоко привязан к своему клочку земли, как и османский чиновник, привыкший путешествовать по всей империи, не тосковал по стенам своих временных обиталищ. В Стамбуле было мало домов, которые служили нескольким поколениям. Ей и самой однажды уже пришлось покинуть родной очаг.
В тот вечер тревожный крик ночного сторожа внезапно разбудил семью Лейлы. Ее родители собрали кое-какие вещи, мать подхватила на руки маленького Орхана. На улице стоял едкий запах гари, было трудно дышать. Под черным куполом неба плясали искры, над улицей возвышались пылающие факелы кипарисов. Жители спасались на переполненных повозках среди криков и лошадиного ржания. Отец до боли сжимал ее руку. Они, спотыкаясь, спускались с холма. Жители Стамбула приходили в отчаяние от частых пожаров, огненная стихия уничтожала целые кварталы. Деревянные дома, плотно стоящие друг к другу, представляли идеальные условия для распространения огня. Погорельцы находили временное пристанище в мечетях, у родственников или друзей. Но первый шок проходил, и не оставалось ничего иного, как смело принять свою участь. Той злополучной ночью семья Лейлы потеряла все в считаные часы. А через полгода отец купил йали.
— Мать этого не вынесет, — жаловался Селим, шагая взад-вперед.
— Да нет же, она намного сильнее, чем ты думаешь!
Закон ислама обязывал сына заботиться о матери. Лейла чтила свекровь, сожалея лишь о том, что Гюльбахар не из тех неприметных пожилых дам, которые интересуются сладостями и заботятся о внуках. Характер Гюльбахар-ханым позволял ей, не покидая поместья, управлять многим в Высокой Порте. И иногда казалось, что ей лет сто. Она занимала высокое положение, ее обязательно приветствовали высокие гости, с ней согласовывали многие вопросы… Никто до сегодняшнего дня не осмелился бы даже представить, что что-то изменится.
— Он будет жить один или с семьей? — поинтересовалась Лейла, с непроницаемым лицом поглаживая желтый шелк туники.
— Откуда мне знать? Я же не роюсь в бумагах французского управления!
— Кажется, я слышала, что офицеры приезжают вместе с женами и детьми.
Мусульманские женщины далеко не последними узнавали свежие новости. Посещая друг друга, встречаясь в хаммаме, слушая сплетни старых нянек, торговок и цыганок, они были в курсе городских событий. Эти скромницы были очень гостеприимны, а порой попадали в любовные истории, романтические и недозволенные. Наслушавшиеся разнообразных сплетен домохозяйки умудрялись манипулировать супругами или сыновьями, подталкивая их к желаемому решению. Подпитываемая вековой конспирацией загадочная власть восточных женщин касалась самых разных сторон жизни и была очень эффективной.
— Если у него есть дети, возможно, он поймет, что нам трудно покинуть дом в разгар зимы? — настаивала она. — И вот-вот вернется Орхан, а у него такие слабые легкие. Нет, действительно… Это недопустимо.
Селим подкурил сигарету, и Лейла поздравила себя, заметив промелькнувшую на лице супруга нерешительность. Как, впрочем, и всегда в ее присутствии. Тем не менее Лейла ощущала страшное одиночество. Мужу даже в голову не пришло утешить ее, узнав об исчезновении Ахмета. Он редко делился с ней душевными переживаниями. «Мы лишь инструменты наслаждения мужчин», — с неким презрением повторяла кузина Зейнеп. Как с этим спорить? Иногда Лейла жалела о том, что делит с мужем только постель.
— Дом большой, — продолжила она. — Тридцать комнат. Два прекрасно разделенных крыла. Может, капитан и его жена согласятся расположиться в селямлике, а Орхан, дядя Мехмет и ты переселитесь в наше крыло?
С ними проживало множество родственников. Их число варьировалось по воле Аллаха. Кузины или старый дядюшка из Анатолии, страдающий подагрой, могли нагрянуть без предупреждения. Во времена мира и процветания в конаке царило бы радостное согласие. Но известие о реквизировании жилья предвещало конец щедрой турецкой гостеприимности, и без того подорванной многолетней войной.
— Даже речи быть не может. Чтобы я опустился до того, чтобы просить милостыню!
— На кону здоровье твоих детей. Это не милостыня. Такова роль хорошего отца… И твоя мать будет тебе за это благодарна.
Селим повернулся к жене. Лейла спокойно смотрела на него. Его всегда пленяла ее гордость. Иногда она часами сидела за вышивкой или чтением, в отличие от других женщин из его семьи, возлежавших на диване с томным видом. Тонкий силуэт супруги всегда был напряжен, словно она была готова убежать в любую секунду. Ее лебединая шея, изящные запястья и лодыжки отличались удивительной грацией. Он не уставал любоваться ее прямым носом и полными щеками, пухлыми губами. Иногда ее горячность заставала его врасплох. Она не отличалась степенностью восточных женщин. В день свадьбы Селим увидел скромную черноволосую девушку с серебряными лентами в кудрях. Однако он был удивлен ее пылкостью, сражен взглядом ее прекрасных умных глаз.
Перед свадьбой, пока соседские женщины любовались невестой в великолепном вышитом платье с дорогими украшениями, Селим наблюдал, как доставили старый истрепанный чемодан, набитый книгами. Сестры секретаря довольствовались чтением французских романов, от которых впадали в меланхолию, Лейла же, поощряемая семьей просвещенных реформаторов, читала исторические и философские произведения как на французском языке, так и на немецком. А став матерью, она даже начала изучать произведения американских авторов, посвященные воспитанию детей, что казалось Селиму абсолютно несуразным.
При родах Ахмета, когда французский врач из всех сил старался спасти мать и ребенка, Селим волновался, что может потерять жену. Он испугался своей реакции, настолько сильным было его переживание. Терзаемый тревогой, он бродил по саду. Он даже не мог находиться под крышей здания, где страдала супруга. Он понял, что уязвим, и спрашивал себя, сможет ли собрать воедино осколки своего существования, если когда-нибудь его молодая жена исчезнет. Он никогда ей в этом не признавался, так как считал это своей слабостью.
