Главный приз - Волчок Ирина (электронные книги без регистрации .TXT) 📗
Дмитрий вскочил на ноги, обхватил Павла за пояс и, почти не размахнувшись, бросил его, как мешок с картошкой, в сторону от дороги — через кювет, прямо на жесткую колючую стерню, — и прыгнул за ним сам, и Юлька успела сделать к нему шаг, как вдруг страшная сила толкнула ее в грудь, подхватила и, пронеся по воздуху, бросила на спину с размаху прямо на жесткую колючую стерню, а потом она услышала взрыв, а потом — визг тормозов подъехавших машин и страшный, дикий, непереносимый вопль двух десятков глоток, и перед тем, как отключиться, увидела, как сверху прямо на нее медленно, как газетный лист, падает искореженный кусок дымящегося металла…
Первое, что она услышала, когда пришла в себя, — это голос матери, с привычной интонацией произносящий:
— Я требую, чтобы мою дочь немедленно отправили в область! Я требую немедленно вызвать лучших специалистов! Я требую, чтобы ее немедленно отвезли в Воронеж!
— Нельзя, — спокойно отвечал незнакомый усталый голос. — Сейчас ее лучше не трогать. Не беспокойтесь, опасности нет. У нас хорошие специалисты, не беспокойтесь…
— Валентин! — Мать перешла на крик — Ты чего молчишь? Ты отец или не отец?
— Тише. — Незнакомый голос стал строгим. — Не надо шуметь. Вы побеспокоите больную.
— Я требую, чтобы ее немедленно…
От свистящего шепота матери в голове у Юльки болело еще больше, чем от крика.
— Замолчи, Рита.
Это голос папы. Наверное, он на что-то сердится. Юлька только раз слышала у него такой голос — когда он обещал отдать какого-то майора под трибунал… Тогда в части случилось что-то ужасное. Наверное, опять что-то случилось.
— Па, что случилось? — с трудом спросила Юлька пересохшими губами и с еще большим трудом разлепила веки.
— Юлечка! — тут же закричала мать, склоняясь над ней, и зарыдала, запричитала, захлюпала, размазывая косметику по лицу. — Юлечка! Как ты себя чувствуешь? Очень больно, да? Я потребовала укол, но они говорят… Юлечка! Как же ты так!.. Я знала, я так и знала, я предупреждала, что это добром не кончится! Я говорила!
— Рита, замолчи, — сквозь зубы сказал папа, отодвигая мать в сторону, а сам склонился над Юлькой, и она сквозь боль, тошноту и странный туман почувствовала его спокойную уверенную силу и тепло. — Не бойся, Юль. Все обойдется. Мы с тобой. Не бойся.
— Что обойдется?! — Мать, кажется, была в истерике. — Что обойдется, идиот?! Я требую, чтобы ее немедленно отправили в ожоговый центр!
Юлька осторожно, в несколько приемов, повернула голову и попыталась оглядеться. Вон какой-то дядька в белом халате. Наверное, она в больнице. Зачем? А, ну да, она же упала. Там, на поле. Димка вытащил ее из машины и унес в поле. А потом он вытащил из машины Павла, но в поле не понес, а просто бросил через кювет. Павел тоже упал на поле. Наверное, ему так же больно, как ей. Наверное, его тоже положили в больницу. А Димка где?
Юлька — опять очень медленно и осторожно — повернула голову в другую сторону и увидела тетю Нину, сидящую на стуле в углу палаты. Тетя Нина была в мешковатом черном платье с длинными рукавами и в черном платке на голове, низко надвинутом на лоб и туго завязанном под подбородком. Зачем она надела черное платье? Ведь они договорились, что тетя Нина будет на свадьбе в новом голубом костюме, они с Димкой сами этот костюм купили. На свадьбе жених должен быть в черном, а мама жениха должна быть в новом голубом костюме.
— Мама… — хрипло сказала Юлька.
— Я здесь! — закричала мать, опять нависая над ней и капая черными слезами на Юлькино лицо. — Юлечка, как же это… Я же говорила!.. Я так и знала!.. Юлечка, очень больно, да?
Юлька не слушала, смотрела на тетю Нину, а та подняла белое, застывшее, осунувшееся лицо и смотрела на Юльку черными пустыми глазами, а потом поднялась и деревянно шагнула к ней, протягивая руки вперед, как слепая, и тогда Юлька вспомнила тот взрыв и тот крик и стала догадываться, что случилось.
— Мама Нина… — Юлька хотела протянуть руки ей навстречу, но ничего не получилось — резкая боль полоснула ее от плеча до бедра, в глазах потемнело, и капли холодного пота противно защекотали лицо. Она осторожно перевела дух, стараясь не шевелиться, и с трудом сказала: — Мама Нина, скажи им, чтобы ушли.
— Тихо, тихо, моя хорошая. — Мама Нина наклонилась к ней, касаясь ее лица маленькими твердыми ладонями. — Поспи, моя маленькая, поспи немножко. Закрой свои глазыньки, а я тебе песенку спою… Спи, моя кровиночка, спи, моя родимая… Ты моя золотенька, серебряны краешки…
Мама Нина тоненьким слабым голосом выпевала какие-то полузнакомые, волшебные, колдовские слова, и слова эти проливались Юльке в душу, и глушили боль, и погружали в покой, и Юлька закрыла глаза, изо всех сил вцепившись слабыми пальцами в твердую маленькую ладонь мамы Нины, и перед тем как забыться, успела прошептать:
— Мама Нина, ты меня не бросишь?
— Нет, моя доченька. — Мама Нина легко гладила ее лоб пальцами, и эти прикосновения были такими же колдовскими, как слова колыбельной. — Я тебя никогда не брошу. Я всегда буду с тобой.
— Я тоже всегда буду с тобой, — сказала Юлька, заплакала и уснула, плача.
Ожог за три недели почти зажил, осталась только широкая и длинная полоса безобразного шрама по левому боку, от плеча до бедра. Когда зажила вывихнутая рука — этого Юлия даже не заметила, потому что вывих ей вправляли, когда она была без сознания, а потом было столько всего остального, что на боль в руке обращать внимание просто в голову не приходило. Больше всего врачи боялись осложнений после сотрясения мозга, но и тут обошлось. И через три недели Юлия вернулась домой. Не в тот дом, где она жила с папой, с матерью, с сестрой Валерией, а в тот дом, где она собиралась жить с мужем Дмитрием Июлем и его мамой. Теперь мужа у нее не было. Теперь она была вдовой. Теперь она будет жить в его доме с мамой Ниной. Всегда. Мама Нина сказала, что никогда не бросит Юлию.
Глава 3
Виктор не понял, почему проснулся. В поездах он всегда замечательно спал. Его успокаивал мерный стук колес, убаюкивало уютное подрагивание полки. В поезде он мог проспать двадцать часов подряд и не просыпался даже от суеты во время стоянок. А тут вдруг проснулся ни свет—ни заря, да еще с таким ощущением, что проснуться было просто необходимо. Который час? Наверное, около пяти. Только-только светать начинает. Нет, зря он проснулся.
Виктор открыл глаза… и сразу закрыл. Конечно, это сон. Наяву ничего подобного не бывает. Честно говоря, ничего подобного он и во сне раньше не видел… Игра воображения. Что-то его воображение очень уж разыгралось. Это результат аскетического образа жизни в последнее время. И еще — результат встречи с этой хмурой девочкой вчера вечером. Такая маленькая, такая красивая, такая самоуверенная, такая хмурая девочка, которая привыкла, что ее всегда слушают. А смеяться не привыкла. Как они там с Катькой общались? Катька — это же взбесившийся пулемет, особенно после ссор со своим благоверным. А эта Юлия говорит очень тихо, очень отчетливо, медленно и как бы даже терпеливо. И прежде чем ответить на любой пустяковый вопрос, пару секунд молчит — наверное, думает, отвечать или не отвечать, а если отвечать, то правду или соврать, а если соврать, то для развлечения или для выгоды, а если для выгоды, то для моральной или материальной, а если для материальной… Спать, спать, спать. Зря он проснулся так рано. Все спят. Алан спит. Катька спит в соседнем купе. И эта Юлия спит в соседнем купе… Хотя нет. Как он мог забыть? Эта Юлия — здесь, в его купе. Катька вчера помирилась с Аланом и отправила братца на прежнее место. Юлия здесь. И ему ничего не снится. Все наяву.
Виктор опять осторожно приоткрыл глаза. Все, поздно. Юлия, двигаясь в полутьме легко и бесшумно, как летучая мышь, уже нырнула в короткий, но совершенно бесформенный светлый халатик, прихватила полотенце и выскользнула за дверь так тихо, что он даже щелчка замка не услышал. Неужели у нее и правда такая фигура, как ему померещилось спросонья? Все-таки, наверное, игра воображения. Не бывает таких фигур. Уж он-то голого тела повидал. Уж его-то голым телом не удивишь… Удивительно, что она так спокойно ведет себя голышом наедине с незнакомым мужиком. Хотя нет, она же не знает, что Катька осталась в купе с мужем. Она думает, что Катька — здесь, спит на его месте. Сейчас она вернется и, может быть, переоденется в эту свою широченную юбку до пят и в эту свою еще более широкую блузку чуть не до колен, и опять ничего не будет понятно, кроме этого ангельского личика с этими мрачными глазами.