Её цветочки - Морган Шеннон (читать книги полностью без сокращений txt, fb2) 📗
Держась у стены, чтобы ей не пришлось приближаться к старому колодцу, Фрэнсин быстро прошла мимо грядок с травами, которые посадила мать, затем, словно испуганный ребенок, взбежала по лестнице в свои личные апартаменты, находящиеся в западном крыле.
После долгой горячей ванны она надела длинную ночную рубашку и легла в кровать. И, выключив свет, стала слушать ночь.
Дом наполнили тихие шаркающие звуки и скрипы; он оседал на фундаменте и словно тоже готовился ко сну; Фрэнсин окутало его благотворное тепло, в котором витали успокаивающие запахи пыли и затхлости старых книг.
Фрэнсин ждала, как делала это каждую ночь. Она с детства научилась не отходить ко сну до того, как явятся остальные. Они всегда появлялись только тогда, когда она стояла на границе бодрствования и сна, в той смутной зоне, где соседствовали сновидения и реальность, не будучи целиком ни тем, ни другим.
Первым приходила Тибблз – полосатая кошка; она наполняла комнату своим мурлыканьем, затем ее шелковистая шерсть касалась руки Фрэнсин. За ней являлся старик, наиболее явственный из всех призраков, привязанных к Туэйт-мэнор. Ничего такого он не делал, только проходил сквозь стену спальни, снимал перед Фрэнсин свой цилиндр, после чего удалялся сквозь противоположную стену. За стариком следовал призрак беременной женщины. Она садилась у окна, выходящего во двор, с грустным выражением лица, после чего приходил маленький мальчик, дергал ее за юбку, и они вдвоем уходили так же тихо, как и вошли. В спальне оставались только Бри, сидящая в изножье кровати Фрэнсин, и Тибблз, которая сворачивалась рядом с Фрэнсин в клубок и спала до рассвета.
Призраки, обитающие в Туэйт-мэнор, не вызывали у Фрэнсин недовольства или досады. Все они были безобидны. Она предпочитала их общество обществу живых людей, ведь они ничего не ожидали от нее, кроме одной-единственной вещи – чтобы она вспоминала о них каждую ночь.
Глава 4
Фрэнсин вздохнула, вглядываясь в чайные листья на дне чашки. Она выпила уже три чашки чая, и всякий раз чайные листья говорили одно и то же.
– Ко мне явится женщина, гостья, видишь? – Она наклонила чашку в сторону Бри, которая в ответ нетерпеливо постучала по столу. – Должно быть, это Мэдлин. – Опять стук. – Нет, речь не может идти о моих постояльцах, ведь они уже здесь, и они мужчины… А вот нечто, похожее на тучи, что означает неприятности. Рядом с фигурой женщины… Гостья, от которой исходят неприятности?
С крючка на стене упал половник.
Фрэнсин улыбнулась.
– Да, речь определенно идет о Мэдлин. – Нахмурилась, вглядываясь в чашку. – Гребень, – пробормотала она и, встав со стула, подошла к полке, на которой стояли тетради с записями матери. И, достав замусоленную тетрадь с указаниями по гаданию на чайных листьях, опять села за стол.
Хотя ей нечасто приходилось сверяться с этими записями, гребень был для нее чем-то новым. Она нашла этот символ. Он выглядел почти что в точности таким, как в ее чашке. Ее охватил тревожный трепет.
– Гребень означает врага.
– Нашел!
При звуке мужского голоса Фрэнсин вздрогнула, и все мысли о врагах вылетели из ее головы. Она резко повернулась на стуле, округлив глаза, затем расслабилась, увидев в дверях огромную нескладную фигуру Кифа О’Дрисколла. Он тихо присвистнул и обвел кухню взглядом.
Кухня была впечатляюще просторной, почти во весь первый этаж западного крыла, с медными кастрюлями на стенах. Посередине стоял громадный стол, вдоль стен были расставлены духовые шкафы, а на дальней стороне располагался исполинский очаг, почерневший от огня, который разжигали здесь уже несколько веков. С балочного потолка свисали сушеные травы и овощи, а в окна со свинцовыми переплетами лился рассеянный свет, так что днем кухня всегда была полна золотистого сияния. Задняя дверь была открыта и выходила во двор, так что отсюда было легко попасть в сад трав.
Для одного человека эта кухня была слишком велика, но так было не всегда. На протяжении веков она кормила многие и многие огромные семьи, и она всегда нравилась Фрэнсин. Несмотря на свои размеры, кухня была уютной, и Фрэнсин не решалась что-то в ней изменить. Эта кухня хранила слишком много дорогих ее сердцу воспоминаний о матери.
– Фу! Что это за мерзкая вонь? – Киф поднял руку и помахал ею перед лицом, словно отгоняя неприятный запах. Сейчас он впервые произнес достаточно слов, чтобы Фрэнсин смогла уловить в его речи ирландский акцент.
– Веди себя прилично, парень, – сказал Констейбл, войдя в кухню, и бросил на Фрэнсин извиняющийся взгляд.
– Это гвоздика. – Она многозначительно посмотрела на самодельную палочку гвоздичного благовония, горящую на буфете. – Она хороша для…
– Она хороша для защиты от злых сил, – тихо докончил Констейбл, задумчиво посмотрев на Фрэнсин.
Она ошарашенно уставилась на него. Он улыбнулся, вскинув одну бровь. Чувствуя себя так, будто постоялец застукал ее за чем-то предосудительным, Фрэнсин прочистила горло.
– Да, так говорят, – пробормотала она и смущенно потупилась. Она еще никогда не встречала человека, который, подобно ее матери, разбирался бы в защитных свойствах растений. Или же этому малому, Тодду Констейблу, известно только о свойствах гвоздики? Гвоздика – довольно распространенная пряность, но знает ли он, что она также хороша для приворота?
Откуда у нее взялась эта мысль? Фрэнсин украдкой взглянула на него из-под ресниц, проверяя, продолжает ли он наблюдать за ней. Затем резко встала из-за стола и поставила свои чашку и блюдце в мойку, надеясь, что он не видел, как она гадала по чайным листьям. Одно дело, когда на тебя за этим занятием смотрит Бри, и совсем другое, когда об этом узнаю́т чужие.
– Как бы то ни было, мне нравится этот запах, – добавила она, сама не понимая, зачем ей понадобилось это оправдание.
Констейбл поднял брови, поскольку это была явная ложь. Фрэнсин его не винила, ведь надо вообще не иметь обоняния, чтобы выносить одуряющий запах горящей гвоздики, не говоря уже о том, чтобы утверждать, что он тебе по душе. Разве что ты жжешь ее отнюдь не потому, что тебе нравится ее запах, а по совершенно другим причинам.
– А это что? – спросил Киф, показав на варево, кипящее на конфорке.
– Варенье из инжира.
– Я терпеть не могу варенье из инжира, – дружелюбно сказал Киф.
– Я тоже, – ответила она, удивившись тому, что вообще разговаривает с этим парнем.
– Тогда зачем вы варите его?
Фрэнсин пожала плечами.
– Не знаю… Варю, и все. Я всегда его варила.
– Хватит, Киф, – сказал Констейбл, раздраженно покачав головой.
Киф ухмыльнулся, затем прошел по кухне, двигаясь неуклюже, как это делают молодые люди, которые вымахали недавно и еще не привыкли к своим огромным размерам.
– Нам пора ехать в Хоксхед, – сообщил Констейбл.
Фрэнсин нахмурилась.
– Разве вы не позавтракаете? – Она кивком указала на конфорку, на которой рядом с вареньем из инжира шкворчала яичница с беконом. Один угол стола был накрыт на две персоны.
Киф с надеждой посмотрел на Констейбла.
– Всего пять минут, а? Я умираю с голоду.
– Ты всегда умираешь с голоду, – ответил Констейбл и, смирившись, уселся за стол. – Мы быстро, дорогая.
– Не называйте меня так, – резко бросила она.
Его рука, потянувшаяся было к подставке для тостов, замерла в воздухе.
– Не называть как? – осторожно спросил он.
– Не называйте меня дорогой… Я не ваша дорогая!
Он кивнул, затем после неловкой паузы сказал:
– Разумеется, миссис Туэйт.
– Я не миссис. Просто Фрэнсин.
Губы Констейбла дрогнули в чуть заметной сухой усмешке.
– Хорошо, Фрэнсин. Я принял это к сведению.
– Здесь так тихо, – заметил Киф, говоря с полным ртом и не замечая напряжения, наполнившего кухню.
– Ночью Киф прибежал ко мне, и, бессвязно тараторя, точно мартышка, пожаловался, что кто-то все время пытается стащить с него одеяло.
Фрэнсин недовольно взглянула на окно, где ветви старого дуба едва заметно качались в том самом месте, которое особенно нравилось Бри. Через заднюю дверь донесся звук приглушенного смеха.
