Наследство из Нового Орлеана - Риплей Александра (книги бесплатно .txt) 📗
Пожилой американец, когда-то изучавший историю Древнего Рима, неустанно бормотал на протяжении нескольких часов: «Калигула, Калигула…» Креолы покачивали головами, оскорбленные тем, что всю команду привезли из Новой Англии. Из того, что говорил капитан, никто не мог разобрать ни слова.
Но все признавали, что у Сен-Бревэна есть стиль, и делали колоссальные ставки на его лошадей. Неважно, выиграют они или проиграют, будет просто замечательно показать снобам из Чарлстона, что Новый Орлеан тоже есть на карте.
Судно называлось «Бенисон». Оно должно было начать двигаться вверх по реке до усадьбы в самый день Рождества, когда движения по реке не будет и можно будет свободно определить фарватер для его глубоко сидящего корпуса.
В субботу и воскресенье Вэл проверял, все ли готово к перевозке лошадей и прочего необычного груза. Он переговорил со всеми, кто занимался приготовлениями, и дважды проверил все.
Помимо того, он вновь просмотрел все планы, связанные с поместьем, вместе со своим дворецким Неемией. Ведь поездка в Чарлстон займет более месяца. И еще нужно было поблагодарить Агнес, экономку, за то, что украсила дом плющом, остролистом, омелой, сосновыми лапами, листьями магнолии и гирляндами алых и белых камелий. За день, что он провел в городе, особняк превратился в праздничный дворец. Он разговорился об этом с главным садовником и осмотрел с ним его хозяйство, – ведь того тоже следовало поблагодарить. Несмотря на необычно холодную погоду, сады цвели вовсю.
Вэл распорядился срезать самых лучших цветов. Отправляясь в город, он возьмет их с собой. Они послужат великолепной прелюдией к беседам с множеством тетушек и двоюродных сестер во время обязательных рождественских визитов. Пока каждая из дам будет рассказывать ему, какие именно просчеты допустили ее собственные садовники, надлежащие двадцать минут истекут, и он сможет отправиться с очередным букетом со следующим визитом.
Рождество обещало быть напряженным. Утром надо было раздать подарки рабам, посетить мессу в часовне плантации, съездить в город навестить родственников и заблаговременно вернуться, чтобы не опоздать к погрузке судна, которой ему предстояло руководить.
И скорее всего, спать придется не более двух часов. Он давно принял приглашение Микаэлы де Понтальба отужинать у нее в сочельник. Ужин накануне Рождества – европейский обычай, которого в Новом Орлеане не придерживались. Подавали двенадцать блюд, и гостей тоже должно было быть двенадцать, а заканчивался ужин ровно в полночь шампанским – поднимали бокалы за начало рождественского дня и рождение младенца Иисуса.
Если повезет, он возвратится в Бенисон к пяти утра.
Вэл испытывал глубочайшую симпатию к баронессе и ее сыновьям. Их присутствие в Новом Орлеане было просто даром небес. Даже когда у Вэла не было времени повидаться с ними, он знал, что где-то рядом находится частица Парижа. И тогда он меньше тосковал по Франции.
Но он проклинал себя за то, что согласился провести с ними сочельник. До отъезда в Чарлстон оставалось столько дел! А под маской беззаботного прожигателя жизни Вэлу приходилось скрывать постоянно грызущую его тревогу за предстоящее плавание, за каждый его этап, за возможность провала всех его тщательно продуманных планов.
Еще больше он злился на себя и на Микаэлу за тот портрет, который она хитростью навязала ему. Придется позировать Ринку в понедельник и вторник – в самый сочельник.
Мэри видела, как Вальмон прибыл на утренний сеанс к Альберту Ринку в понедельник. В этом не было ничего неожиданного – Ханна предупредила ее, что Вэл приедет.
– Мэри, Альберт так волнуется! Можно подумать, что он будет писать портрет с самого президента Филмора.
Мэри подумала, что у Вэла усталый вид и он явно не в духе. Она отошла от окна, прежде чем он успел заметить ее. Она тоже устала, но поддаваться усталости не могла – ее ждало шитье.
– У вас несколько утомленный вид, мистер Сен-Бревэн, – сказал Альберт Ринк. – Когда захотите ненадолго присесть, скажите мне.
Вэла раздражали нервозные, подобострастные манеры Ринка. Он хотел, чтобы тот не прерывал работу и побыстрее покончил с портретом. Он начал говорить нечто в этом роде, но тут заметил, что рука художника дрожит, с кисти брызгами разлетается краска, а глаза блестят самым подозрительным образом. Господи, что же это такое – артистический темперамент по-американски? Неужели этот несчастный сейчас бросится ему на грудь и разрыдается? В таком темпе портрет не будет закончен никогда.
Вэл заговорил самым спокойным тоном, как говорил с напуганными лошадьми:
– У меня несколько друзей в Париже занимаются живописью. Никто из них особо не блещет, но тем не менее я им ужасно завидую. Мне кажется просто чудом, когда из цветовых пятен проступает дерево или лицо. По-моему, писать людей сложнее всего. У каждого собственное представление о том, как он выглядит, и оно редко совпадает с тем, что видят другие, глядя на этого человека.
«Должно сработать, – сказал Вэл про себя. – Теперь он знает, что я не рассчитываю, чтобы этот чертов портрет был похож. Мне лично все равно – пусть нарисует хоть воздушный шарик с двумя точечками вместо глаз».
Рука Альберта наносила уверенные, быстрые штрихи.
Вэл улыбнулся.
– Мистер Сен-Бревэн, вы хотели бы улыбаться на портрете?
Вэл хотел бы послать Ринка ко всем чертям. Но ограничился замечанием, что ему предпочтительнее было бы без улыбки.
Альберт кашлянул. Это означало, что он собирается заговорить.
– Я согласен с вами насчет портретов. Это самое трудное. – Он помолчал, а затем выпалил решительно и откровенно: – Я тоже не великий мастер, как и ваши парижские друзья. Лица мне удаются, пожалуй, хуже всего. Но за картину, на которой изображена ваза с апельсинами, никто не хочет платить. По большей части люди мечтают себя увековечить… Извините, я не хотел вас обидеть, я знаю, что баронесса уговорила вас позировать мне, у вас этого и в мыслях не было. Я вам сочувствую и очень хорошо понимаю. Однажды в Филадельфии она заговорила со мной, и я опомниться не успел, как оказался в Новом Орлеане, в такой дорогой квартире, каких в жизни не только не снимал, но и не видел. – Альберт ухмыльнулся. – Она неподражаема. Никогда не пожалею, что познакомился с ней, если, конечно, не умру с голоду.
Вэл решил, что Ринк не так уж плох. С ним стоило познакомиться.
– Вы уроженец Филадельфии?
– Нет, я родился в поселке при большой дороге. Такой маленький поселочек, что у него и названия-то не было. Учился в Филадельфии. Мы с Ханной сэкономили немного денег, и несколько месяцев я мог брать уроки. Мне всегда хотелось писать лучше. Я чувствую, что вижу мир глазами художника, но не могу изобразить то, что вижу. Должно быть, я слишком тщеславен.
– Или слишком скромны.
– Нет. Скромностью я никогда не отличался. Во всяком случае, мне так говорили. – Альберт усмехнулся и принялся смешивать краски на палитре.
– По-моему, скромность – это та добродетель, которую сильно переоценивают, – сказал Вэл. Беседа начинала ему нравиться.
Альберт любил поговорить. Особенно об искусстве и о себе. Благосклонность Вэла открыла шлюзы.
Вэл позировал два часа, опершись локтем на срезанную колонну с каннелюрами, которую Альберт избрал в качестве достаточно классического атрибута. Он многое узнал о жизни Альберта и о его надеждах на будущее. Понял он, и почему Альберт никогда не станет знаменитым художником, несмотря на все свои устремления. Дело было вовсе не в том, что он не мог писать, как ему хотелось. Мастерство могло прийти со временем. У Альберта не было вкуса.
– Например, возьмем ту девушку, которая работает с Ханной в магазине, – сказал Альберт. – Пожалуй, я один из немногих, кто внимательно смотрел на нее. Большинство сказали бы, что она почти дурнушка. Но я смотрю глубже. Эта девушка, ее зовут Мэри, у нее волосы и глаза цвета хереса. В глубине глаз сияет золотой огонек, и волосы отсвечивают золотом, когда на них падает свет. Я хотел бы написать ее, написать так, как я ее вижу. Я посадил бы ее рядом со столиком, а свет падал бы сбоку, чтобы волосы отсвечивали золотом. На столик я поставил бы графин с хересом того же золотого цвета. А глаза смотрели бы прямо на вас, и в их глубине сияли бы золотые искорки… Но я знаю – у меня ничего не получится. Пожалуй, это слишком тонкая работа.
