«Москва, спаленная пожаром». Первопрестольная в 1812 году - Васькин Александр Анатольевич (читать книги онлайн без TXT) 📗

Унесенный ветром.

Карикатура на Наполеона. 1815 г.

А наполеоновский маршал Сен-Сир вспоминал, что в Литве определенно начиналось движение крестьян, выгонявших своих помещиков из усадеб: «Наполеон, верный своей новой системе, стал защищать помещиков от их крепостных, вернул помещиков в их усадьбы, откуда они были изгнаны». Трудно представить, что диктатор, подавивший французскую революцию, мог искренне надеяться на отмену крепостного права в России. Поэтому вполне обоснованными кажутся следующие доводы Коленкура:

«Император приказал составить прокламацию об освобождении крепостных. (Это было в первых числах октября.) Несколько субъектов из низшего класса населения и несколько подстрекателей (немецкие ремесленники, которые служили им переводчиками и подстрекали их) немного покричали и по наущению некоторых лиц подали ходатайство об освобождении крестьян. Те же лица, которые подучили их, убедили императора в необходимости этой меры, заявляя ему, что идеи эмансипации гнездятся уже в мозгу у всех крестьян, и император, вместо того чтобы быть окруженным врагами, будет иметь миллионы пособников.

Но в сущности разве эта мера не стояла в противоречии с хорошо известными принципами императора? Он понимал (и сказал мне об этом несколько позже), что предрассудки и фанатизм, распаленный в народе против нас, по крайней мере, в течение некоторого времени будут служить для нас большим препятствием, а следовательно, он будет нести на себе бремя всех отрицательных сторон этой меры, не извлекая из нее никаких выгод».

А еще Наполеон пытался разыграть в России национальную карту: «Увидав, что этим не возьмешь, учение Пугачева бросили и тотчас же схватились за великие начала санкюлотизма. Татарам было предложено идти в Казань призывать своих соотечественников к независимости, обещая им, что, как только они поднимутся, их тотчас поддержат. Но и здесь промахнулись», – писал Вильфор.

Варвары-французы и Иван Великий

Ряд французов-мемуаристов утверждают, что, согласно приказу Наполеона, грабежи в Москве были запрещены, и император не отдал на разграбление своим солдатам старую русскую столицу. Однако, начавшиеся пожары, следствием которых стало создание невыносимых условий постоя, настолько разъярили французских солдат, что остановить их было уже невозможно никакими приказами:

«Когда узнали, что сами русские поджигают город, то уже не было возможности более удерживать нашего солдата, всякий тащил, что ему требовалось, и даже то, чего ему вовсе не было нужно». [190]

Однако пленный французский майор Шмидт рассказывал А. Булгакову иное: «Приказ грабить Москву состоялся 16-го сентября нов. ст., в день, в который начались в городе пожары. В приказе этом было сказано: полковые командиры отправят на грабеж Москвы по одному отряду от каждого полка под командой штаб-офицера, обязанность которого должна состоять в том, чтобы предупреждать ссоры между солдатами разных полков и указать своему отряду ту часть города, которая назначена для него в настоящем приказе. Когда же грабеж начался, то грабить принялись не только солдаты означенных отрядов, но почти вся армия, особенно старая императорская гвардия (первой вступившая в Москву) и итальянская королевская гвардия. Грабеж сделался всеобщим и сопровождался страшными беспорядками: армейские солдаты вступили в драку с гвардейцами, считавшими за собою больше прав, поменялись даже несколькими ружейными выстрелами. Но когда добрались до погребов, наполненных винами и спиртными напитками, то беспорядки достигли высшей степени, офицеры и солдаты перепились до безобразия.

Колокольня Ивана Великого до разрушения в 1812 году.

Литография Г. Хоппе. 1805 г.

Не приняли участия в грабежах только следующие войска: драгунская дивизия италийской армии и корпус под начальством генерала Брусье, которые расположены были в некотором расстоянии от Москвы, и вестафальский корпус, который оставался в Можайске.

Положено было прекратить грабеж 24-го числа сентября нов. ст., но он продолжался во все время пребывания армии в Москве. Французские офицеры смотрели на это сквозь пальцы; только некоторые из них сумели остановить его в некоторых частях города».

Как ранее приведенные откровения пристава Вороненко об организованности пожара московскими же властями опровергают версию о его случайности, так и процитированное свидетельство майора Шмидта доказывают, что мародерство французов было частью оккупационной политики Наполеона, причем хорошо продуманной. Из каждой захваченной страны французы вывозили все, что можно. Вкус к грабежам Наполеон почувствовал еще не будучи императором. Например, во время Итальянской кампании 1796–1797 годов генерал Наполеон из каждого города непременно вывозил лучшие предметы искусства, так было в Милане, Болонье, Модене, Парме. А одним из условий «перемирия» с папой Римским Пием VI в 1797 году стало «дарение» Франции картин и статуй из богатейших папских музеев. А разграбление Венеции в 1798 году серьезно обогатило кладовые Лувра.

Академик Е. Тарле в этой связи замечает: «Бесконечная вереница разнообразнейших экипажей и повозок с провиантом и с награбленным в Москве имуществом следовала за армией. Дисциплина настолько ослабла, что даже маршал Даву перестал расстреливать ослушников, которые под разными предлогами и всяческими уловками старались подложить в повозки ценные вещи, захваченные в городе, хотя лошадей не хватало даже для артиллерии. Выходящая армия с этим бесконечным обозом представляла собой колоссально растянувшуюся линию. Достаточно привести часто цитируемое наблюдение очевидцев: после целого дня непрерывных маршей к вечеру 19 октября армия и обоз, идя по широчайшей Калужской дороге, где рядом свободно двигалось по восемь экипажей, еще не вышла полностью из города».

Интересно, что, как подсчитали уже после устроенного французами в Москве погрома, большую часть награбленного французами составляла одежда и обувь, причем женская, и лишь пятая часть приходилась на предметы искусства и роскоши, и продукты, превратившиеся также в предметы роскоши…

Захватчики гребли все подряд, поражаясь роскошному наполнению дворянских усадеб: «Великолепный дворец… Отроду я не видывал жилища с такой роскошной меблировкой, как то, что представилось нашим глазам; в особенности поражала коллекция картин голландской и итальянской школы. Между прочими богатствами особенно привлек наше внимание большой сундук, наполненный оружием замечательной красоты, которое мы и растащили. Я взял себе пару пистолетов в оправе, украшенной жемчугом». [191]

Колокольня Ивана Великого. Худ. Ф.Я. Алексеев. 1800-е гг.

Красочным примером варварства «Великой армии» является расправа над колокольней Ивана Великого. Невозможно представить нашу Москву без этого шедевра русского зодчества, возвышающегося на Соборной площади древнего Кремля. История этого уникального сооружения началась еще за пять столетий до французского нашествия, крайне негативно отразившегося на его состоянии.

Но сначала напомним историю самого памятника. Своими истоками колокольня Ивана Великого уходит в 1329 год, когда в Кремле был сооружен храм св. Иоанна Лествичника. В 1505 году к востоку от разобранного к тому времени храма итальянский мастер Бон Фрязин выстроил новую церковь в память о почившем царе Иване III. Через сорок лет рядом с храмом выросла и звонница, по проекту архитектора Петрока Малого. Другой не менее одаренный зодчий – Федор Конь – надстроил колокольню третьим ярусом. Случилось это в 1600 году, уже в царствование Бориса Годунова. Позднее, в 1630-х годах к звоннице присовокупили и пристройку с шатром, известную как Филаретова. В итоге к концу XVII века колокольня приобрела так знакомый нам сегодня образ.