Чевенгур - - (книги без регистрации txt) 📗
– А я думаю, что зимой ей будет холодно, она умрет, – возразил Кирей. – Я однова, мальчишкой был, котенка остриг и в снег закопал – я не знал, человек он или нет. А потом у котенка был жар и он замучился.
– Я так в резолюции формулировать не могу, – заявил Прокофий. – Мы же главный орган, а старик пришел из ненаселенных мест, ничего не знает и говорит, что мы не главные, а какие-то ночные сторожа и нижняя квалификация, куда одних плохих людей надо девать, а хорошие пусть ходят по курганам и пустым районам. Эту резолюцию и на бумаге написать нельзя, потому что бумагу делают рабочие тоже благодаря правильному руководству власти.
– Ты постой обижаться, – остановил гнев Прокофия старик. – Люди живут, а иные работают в своей нужде, а ты сидишь и думаешь в комнате, будто они тебе известные и будто у них своего чувства нету в голове.
– Э, старик, – поймал наконец Прокофий. – Так вот что тебе надо! Да как же ты не поймешь, что нужна организация и сплочение раздробленных сил в одном определенном русле! Мы сидим не для одной мысли, а для сбора пролетарских сил и для их тесной организации.
Пожилой пролетарий ничем не убедился:
– Так раз ты их собираешь, – стало быть, они сами друг друга хотят. А я тебе и говорю, что твое дело верное, – значит, тут и всякий, у кого даже м?чи нет, управится; в ночное время – и то твое дело не украдут...
– Либо ты хочешь, чтоб мы по ночам занимались? – совестливо спросил Чепурный.
– Пока вам охота – так лучше по ночам, – разрешил прочий-старик. – Днем пеший человек пойдет мимо, ему ничего – у него своя дорога, а вам от него будет срам: сидим, дескать, мы и обдумываем чужую жизнь вместо самог? живого, а живой прошел мимо и, может, к нам не вернется...
Чепурный поник головой и почувствовал в себе жжение стыда: как я никогда не знал, что я от должности умней всего пролетариата? – смутно томился Чепурный. – Какой же я умный, когда – мне стыдно и я боюсь пролетариата от уважения!
– Так и формулируй, – после молчания всего ревкома сказал Чепурный Прокофию. – Впредь назначать заседания ревкома по ночам, а кирпичный дом освободить под пролетариат.
Прокофий поискал выхода.
– А какие основания будут, товарищ Чепурный? Они мне для мотивировки нужны.
– Основания тебе? Так и клади... Стыд и позор перед пролетариатом и прочими, живущими днем. Скажи, что маловажные дела, наравне с неприличием, уместней кончать в невидимое время...
– Ясно, – согласился Прокофий. – Ночью человек получает больше сосредоточенности. А куда ревком перевести?
– В любой сарай, – определил Чепурный. – Выбери какой похуже.
– А я бы, товарищ Чепурный, предложил храм, – внес поправку Прокофий. – Там больше будет противоречия, а здание все равно для пролетариата неприличное.
– Формулировка подходящая, – заключил Чепурный. – Закрепляй ее. Еще что есть в бумаге? Кончай скорее, пожалуйста.
Прокофий отложил все оставшиеся дела для личного решения и доложил лишь одно – наиболее маловажное и скорое для обсуждения.
– Еще есть организация массового производительного труда в форме субботников, для ликвидации разрухи и нужды рабочего класса, это должно воодушевлять массы вперед и означает собою великий почин.
– Чего – великий почин? – не расслышал Жеев.
– Понятно, почин коммунизма, – пояснил Чепурный, – отсталые районы его со всех концов начинают, а мы кончили.
– Покуда кончили, давай лучше не начинать, – сразу предложил Кирей.
– Кирюша! – заметил его Прокофий. – Тебя кооптировали, ты и сиди. Старик-прочий все время видел на столе бугор бумаги: значит, много людей ее пишут – ведь рисуют буквы постепенно и на каждую идет ум, – один человек столько листов не испортит, если б один только писал, его бы можно легко убить, значит – не один думает за всех, а целая толика, тогда лучше откупиться от них дешевой ценой и уважить пока.
– Мы вам задаром тот труд поставим, – уже недовольно произнес старик, – мы его по дешевке подрядимся стронуть, только далее его не обсуждайте, это же одна обида.
– Товарищ Чепурный, у нас налицо воля пролетариата, – вывел следствие из слов старика Прокофий.
Но Чепурный только удивился:
– Какое тебе следствие, когда солнце без большевика обойдется! В нас же есть сознание правильного отношения к солнцу, а для труда у нас нужды нет. Сначала надо нужду организовать.
– Чего делать – найдем, – пообещал старик. – Людей у вас мало, а дворов много, – может, мы дома потесней перенесем, чтобы ближе жить друг к другу.
– И сады можно перетащить – они легче, – определил Кирей. – С садами воздух бывает густей, и они питательные.
Прокофий нашел в бумагах доказательство мысли старика: все, оказывается, уже было выдумано вперед умнейшими людьми, непонятно расписавшимися внизу бумаги и оттого безвестными, осталось лишь плавно исполнять свою жизнь по чужому записанному смыслу.
– У нас есть отношение, – просматривал бумаги Прокофий, – на основании которого Чевенгур подлежит полной перепланировке и благоустройству. А вследствие того – дома переставить, а также обеспечить прогон свежего воздуха посредством садов, – определенно надлежит.
– Можно и по благому устройству, – согласился старик.
Весь Чевенгурский ревком как бы приостановился – чевенгурцы часто не знали, что им думать дальше, и они сидели в ожидании, а жизнь в них шла самотеком.
– Где начало, там и конец, товарищи, – сказал Чепурный, не зная, что он будет говорить потом. – Жил у нас враг навстречу, а мы его жиляли из ревкома, а теперь вместо врага пролетариат настал, либо мы его жилять должны, либо ревком не нужен.
Слова в Чевенгурском ревкоме произносились без направления к людям, точно слова были личной естественной надобностью оратора, и часто речи не имели ни вопросов, ни предложений, а заключали в себе одно удивленное сомнение, которое служило материалом не для резолюций, а для переживаний участников ревкома.
– Кто мы такие? – впервые думал об этом вслух Чепурный. – Мы – больше ничего как товарищи угнетенным людям стран света! И нам не надо отрываться из теплого потока всего класса вперед либо стоять кучей – как он хочет, а класс тот целый мир сделал, чего ж за него мучиться и думать, скажи пожалуйста? Это ему – такая обида, что он нас в остатки сволочи смело зачислит! Здесь мы и покончим заседание – теперь все понятно и у всех на душе тихо.
Старик-прочий временами болел ветрами и потоками – это произошло с ним от неравномерного питания: иногда долго не бывало пищи, тогда, при первом случае, приходилось ее есть впрок, но желудок благодаря этому утомлялся и начинал страдать извержениями. В такие дни старик отлучал себя ото всех людей и жил где-нибудь нелюдимо. С жадностью покушав в Чевенгуре, старик еле дождался конца заседания ревкома и сейчас же ушел в бурьян, лег там на живот и начал страдать, забыв обо всем, что ему было дорого и мило в обыкновенное время.
Чепурный вечером выехал в губернию – на той же лошади, что ездила за пролетариатом. Он поехал один в начале ночи, в тьму того мира, о котором давно забыл в Чевенгуре. Но, еле отъехав от околицы, Чепурный услышал звуки болезни старика и вынужден был обнаружить его, чтобы проверить причину таких сигналов в степи. Проверив, Чепурный поехал дальше, уже убежденный, что больной человек – это равнодушный контрреволюционер, но этого мало – следовало решить, куда девать при коммунизме страдальцев. Чепурный было задумался обо всех болящих при коммунизме, но потом вспомнил, что теперь за него должен думать весь пролетариат, и, освобожденный от мучительства ума, обеспеченный в будущей правде, задремал в одиноко гремевшей телеге с легким чувством своей жизни, немного тоскуя об уснувшем сейчас пролетариате в Чевенгуре. «Что нам делать еще с лошадьми, с коровами, с воробьями?» – уже во сне начинал думать Чепурный, но сейчас же отвергал эти загадки, чтобы покойно надеяться на силу ума всего класса, сумевшего выдумать не только имущество и все изделия на свете, но и буржуазию для охраны имущества; и не только революцию, но и партию для сбережения ее до коммунизма.
