Несущий свободу - Поль Игорь Владимирович (электронная книга .TXT) 📗
Он выпустил камеры и двинулся дальше, посвежевший, будто спал на сухой перине. Он знал: это ложное ощущение, скоро оно сменится еще большей усталостью, до этого времени нужно успеть обыскать как можно больше дворов.
На перекрестке он свернул направо, чтобы дворами обойти длинную очередь за бесплатным супом. Люди под ливнем казались одинаковыми, серыми: мужчины и женщины были неотличимы друг от друга, стояли понурясь, спрятав лица за капюшонами; дождь выколачивал из плеч дождевиков и старых курток водяную пыль, даже дети, прижимавшие котелки к груди, и те казались застывшими изваяниями. В арке двора мчались потоки воды, оставшийся сухим тротуар оккупировали продавцы маленького блошиного рынка из тех, где предлагают всякую дрянь: ношеную одежду, обувь, которую невозможно носить, но жалко выбросить, краденое армейское мыло и поддельные талоны на получение водорода на государственных заправках. Крепкотелая женщина в косынке с узлом на лбу продавала вареную кукурузу, аппетитный запах вызвал у Хенрика голодный спазм. Он опустил голову, намереваясь поскорее проскочить опасный участок, но женщина вцепилась в него, как коршун в цыпленка:
– Эй, парень, всего пятьдесят реалов початок! Накинешь пятерку, полью маслом. Чистая еда, никакой химии!
Оторваться от настырной бабы не было никакой возможности, на него и так уже косились с надеждой, опознав потенциального клиента, да и в воду лезть не хотелось – под бурным потоком вполне мог скрываться распахнутый люк канализации; не глядя, Хенрик сунул торговке смятую мокрую бумажку и получил еще теплый сверток из промасленной бумаги. Расталкивая плечами маленькую толпу, устремился дальше, едва сдерживаясь, чтобы не вцепиться зубами в початок прямо тут, под взглядами разношерстной братии.
– Он мне будет говорить! – раздалось рядом: молодая женщина с миловидным лицом, испорченным выражением подозрительной злобы, что-то доказывала покупателю – мужичку, кривящему губы в скептической ухмылке.
– А я говорю – больше двухсот они не стоят! – доказывал мужичок. – Старье!
– Мыла не надо?
Хенрик отшатнулся от едко пахнущего брикета, сунутого под самый нос.
– Почем отдаешь? – Какой-то парень оттеснил Хенрика, присматривался к товару, хотя было ясно, что он больше ищет, чей карман недостаточно крепок.
Вот ведь скотство какое, удивился Хенрик. Через три дня тут все разнесут в клочки, а они продолжают копошиться, как черви, упрямо не желая вылезать из своих забот.
– Так берешь ботинки? Хорошие, таким сносу нет, – снова спросила женщина.
Хенрик непроизвольно опустил глаза, увидел предмет торга со смешными шнурками в красно-белую полоску. Он сразу же вспомнил: мертвые развалины, старик с мальчиком, тележка, дрожащие пальцы девушки, перевязывающие эти самые шнурки в тщетной попытке оттянуть время.
Он был поражен. Случай с ботинками потряс его так же, как двуличие начальства. Он не испытывал угрызений совести из-за убийства племянника гроссгерцога – туда ему и дорога, а если его и беспокоили воспоминания о крике девушки на лестнице, то он всегда мог успокоить себя мыслью, что выстрелил в нее в целях самозащиты. Но то, с чем он столкнулся теперь, казалось ему вопиющей несправедливостью: своим сверхчутким носом он узнал запах, запах страха и обреченности, его трудно описать словами, но спутать ни с чем невозможно. Он отпустил эту невинную душу вовсе не затем, чтобы она попала в грязные лапы таких людишек, как эти.
– Триста пятьдесят – последнее слово, – сказал мужчина.
– Черт с тобой! – и ботинки сменили владельца. Хенрик не сводил глаз с хитрого и злого лица. Он увидел, как она локтями прокладывает себе дорогу в толпе, и двинулся следом.
Выбравшись во двор, он едва успел заметить, как она заворачивает за угол; мокрые полы пальто хлопали ее по ногам. Боясь спугнуть жертву, Хенрик нацелил на нее камеры и отстал, стараясь не попадаться ей на глаза. Он забыл про еду; непонятно, чего больше было сейчас в его голове: облегчения оттого, что кто-то сделал за него неприятную работу, или ярости, что кто-то посмел грубо вмешаться в его жизнь, оспорить его право не только карать, но и миловать наперекор указаниям тех, кто всю жизнь помыкал им как вздумается. Он узнавал места, где они шли, он уже был тут утром – вон тот магазин, где он решил передохнуть, а здесь он остановился, чтобы переждать, пока проедет полицейская машина; у этого переулка он попытался протереть объективы камер, но все было бесполезно – дождь заливал их снова и снова.
Невероятно, как быстро она шла. Что-то дьявольское было в этом стремительном беге по мокрым тротуарам, по лужам и потокам воды из водосточных труб. Она придерживала полы пальто, приподнимала их повыше, чтобы не мешали прыгать через промоины. Он подумал: они с нею расправились. Конечно же, эти «они» – люди из компании Арго. Бедная глупышка помешалась на сенсациях, совершенно не представляла, с чем столкнулась, с какой огромной и безжалостной машиной вздумала играть в кошки-мышки. Этот Арго – такие ни перед чем не останавливаются. Хенрик вспоминал лица тех, с кем имел дело: священников, чиновников, бизнесменов, журналистов, офицеров полиции – да кого только не перемалывала эта кровавая мельница… У лиц были отрешенные взгляды, так бывает, когда человек осознает неизбежность смерти, сдается, смиряется в последний миг, когда пуля уже вырвалась из ствола; тогда-то и появляется это отрешенное выражение, удивительное сочетание блаженства и опустошенности, неземная мудрость светится в глазах в этот последний миг. Неужели он найдет ее такой же – с остановившимся взглядом? Впервые со дня смерти матери Хенрик беспокоился о ком-то, кроме себя самого.
Пройдя мимо магазина, женщина свернула направо, в узкий переулок, застроенный серыми бетонными коробками-близнецами. Дождь смыл мусор, растворил вонь, шершавые пропыленные стены влажно блестели, было странно видеть, как блеск воды преображает унылые стекла.
Он дождался, пока ее шаги стихнут на лестнице, и тихо поднялся следом. Изрисованная лестничная клетка. Лифта нет. Тусклые лампочки забраны решетками, залиты какой-то дрянью, но все-таки работают, распространяя вокруг призрачный свет. Двери одинаковы: все, как одна, массивные, непробиваемые. Мой дом – моя крепость.
– Кто там? – раздался из-за двери подозрительный голос.
– Газовая компания, – небрежно произнес Хенрик. – В доме утечка.
– У нас за все уплачено, – голос был исполнен непреклонности.
– Да мне плевать на ваши задолженности, мы проверяем магистрали.
– Иди своей дорогой.
– Мне-то что, я пойду. Поставьте подпись, что не имеете претензий. Мне же легче. Охота мне по вашим норам колупаться. За эти деньги здороваться по утрам, и то не каждый день.
За дверью совещались, было слышно, как женщина шепотом уверяла кого-то, что это никакой не газовый мастер – обычная шпана, даже без комбинезона. Мужской голос отвечал ей, что в кухне действительно воняет и что на прошлой неделе у какого-то Бербера вся семья из-за утечки отравилась.
– Покажите удостоверение! – наконец, потребовал голос.
– Вот, гляди, – и Хенрик помахал перед камерой глазка карточкой частного охранника, украденной им с полгода назад.
– Сунь под дверь!
– Ага, щас! Ищи дурака. Что за день сегодня – сплошные самоубийцы! Черт с вами, хотите взорваться – взрывайтесь, но за газ-то кто платить будет?
Дверь чуть сдвинулась в сторону.
– Что у тебя в сумке?
Он усмехнулся:
– Известно что – взрывчатка. Хватит, чтобы ваш дом в клочки разнести.
– Входи. Ноги вытирай. – Дверь отодвинулась достаточно, чтобы он смог протиснуться. Его всегда удивляло, как убедительно действует на людей правда. Ты хочешь солгать – и не лжешь, но привычка видеть во всем скрытый подвох превращает людей в доверчивых идиотов: в сумке Хенрика, кроме дежурного набора для выживания, действительно присутствовала пара пленочных мин, способных в пять минут сжечь такую бетонную коробку, как эта.
Дальнейшее было делом техники. Он катнул внутрь таблетку световой гранаты, зажмурив глаза и закрывшись рукавом: резкий щелчок, красная вспышка в глазах, удивленные вздохи – ужас и боль придут лишь через пару мгновений; ворвался в тесную прихожую и задвинул дверь. Короткие безжалостные удары – он нокаутировал худого парня с обрезком трубы и давешнюю женщину; оба стояли, как в замедленном воспроизведении поднимая руки к глазам, рты их только раскрывались для крика; оба с шумом повалились на пол, женщина зацепила вешалку и тяжело зашевелилась под ворохом накрывшей ее одежды. Молнией он пронесся по квартире, пинками распахивая двери и шаря револьвером перед собой. Проверил даже шкафы с одеждой. Никого. Но в кухоньке с осклизлыми от жира кафельными стенами на спинке стула сохла рубаха в клетку. ЕЕ рубаха.
