Роксолана. Страсти в гареме - Загребельный Павел Архипович (читать книги онлайн без txt) 📗
Стамбул заговорил о справедливости Хасеки.
Два сирийских купца привезли в Стамбул янтарные зернышки, из которых изготовляли горячий напиток, имевший цвет и горячий дух тела черных невольниц. Напиток назывался кахве. Сирийцы открыли в Тахтакое кахве-хану, и народ повалил туда валом, так что муллы перепугались этого напитка и поскорее бросились с жалобой к шейх-уль-исламу. Абусууд издал фетву о запрещении нового напитка. Сирийцы, по совету мудрых людей, написали жалобу султанше, добавив к жалобе сумочку с кахве. Роксолана пригласила к себе Сулеймана и угостила его напитком.
— Что это? — спросил султан. — Я никогда не пил такого.
— А кто пил? — засмеялась Роксолана.
— Этот напиток возвращает человеку молодость.
— Я рада, что ваше величество так думает. К сожалению, великий муфтий запретил этот напиток.
— Запретил? Почему же я ничего не слыхал и не знаю?
— Вам никто не сказал. Шейх-уль-ислам в своей фетве ссылается на Коран. Но в Коране нет ни единого слова об этом напитке.
— Как он называется?
— Кахве.
— А из чего изготовляется?
— Обыкновенные зернышки с деревца, растущего в Аравии. Размолотые, варятся с водой. Что здесь недозволенного?
— В самом деле. Я подумаю.
Султан заставил великого муфтия отменить фетву. Кахвехане охватили пол-Стамбула, будто пожар. Вскоре их было уже около полусотни в Бейоглу, в Бешикташе и даже в султанском Стамбуле по эту сторону Золотого Рога.
От Фердинанда, который после добровольного отречения Карла стал императором, прибыл посланник, молодой фламандец Ожье Гизлен Бусбег. Привез богатые подарки султану и султанше, а еще надеялся поразить таинственного восточного властелина не столько подарками, сколько своими знаниями, потому что учился в лучших университетах Европы, много путешествовал, собирал древности, любил историю, искусство, разбирался во всем редкостном и необычайном.
Султан устроил пышный прием императорскому послу. Перед воротами Соук-чешме на огромном зеленом ковре был поставлен Золотой трон из диван-хане, и на троне сидел падишах в красно-золотом кафтане с отпашными рукавами для целования, свисавшими до самого ковра, а рядом с ним султанша Хасеки — голубое атласное платье в золотой сетке, шея, руки, голова залиты потоками бриллиантов и изумрудов, и глаза притаенно-зеленоватые, будто вся ее жизнь.
Справа от султана в белом с зеленым широченном халате стоял великий муфтий Абусууд, возле него, в зеленом, три главных имама империи. Слева, где сидела Роксолана, — в багряном с золотом кафтане великий визирь Рустем-паша и три визиря дивана. За троном среди семи султанских телохранителей — великий драгоман империи Юнус-бег, слева и справа под аркадами — темнолицые янычары, а ближе к султанскому ковру — ряды дильсизов в золотых латах и золотых высоких шапках. С трех сторон дворцовой площади выстроились вельможи в высоких тюрбанах, в золотых, красных, зеленых, синих, в зависимости от положения, кафтанах, а позади вельмож неподвижно торчали на белых конях всадники из султанской охраны, готовые снести голову каждому, кто преступит дозволенную межу.
Посла, одетого в рытый бархат, буфастые коротенькие штаны, в какой-то странный берет с пером (все выглядело очень убого в сравнении с тяжелой султанской роскошью), подвели к трону вельможи с золотыми посохами, и как только Бусбек ступил на зеленый ковер, два огромных дильсиза крепко схватили его под руки и почти поднесли к трону, не дав промолвить ни единого слова, наклонили к султанскому рукаву, чтобы поцеловал.
Жилистый фламандец попытался было упираться, но его ткнули лицом в шершавую, протканную чистым золотом ткань и потащили назад, так что он даже не успел удивиться.
Впоследствии Бусбек, прожив целых семь лет в Стамбуле, напишет свои «Legationis turcicae epistolae», в которых попытается развеять представления европейцев об ужасах, которые якобы царят в Османской империи. Но о своем первом приеме, пышнейшем и одновременно позорнейшем для достоинства посланника самого императора, он не скажет всей правды, отметив: «Вел переговоры с Сулейманом».
Зато имел счастье, быть может, единственный из иноземцев, видеть, в какой пышности живет султанша Хасеки, а спустя некоторое время был допущен к ней в покои, теперь уже не по ее прихоти или просьбе, а по велению самого падишаха. Сулейман хотел, чтобы весь мир видел, в каком согласии живет он с этой мудрой и необыкновенной женщиной, ради которой поломал уже не один установившийся обычай и готов был поломать все, что станет помехой в его любви к Хуррем.
Роксолана приняла Бусбека в покоях валиде, которые более всего подходили для этого — во-первых, потому, что были сразу же за неприступными воротами гарема, а во-вторых, считала, что европейцу приятно будет увидеть картины Джентиле Беллини на стенах зала приемов.
Посол уже не красовался в своих фламандских штанишках, был в широкой, похожей на османскую одежде, но кланялся не по-османски, без рабского ползания по коврам, а легко, грациозно, словно бы пританцовывая.
Роксолана пригласила его сесть на подушки и угостила плодами. Сожалела, что рядом с нею нет теперь Гасана. Снова окружена была прокисшими евнухами, которых стыдно было показывать постороннему человеку, снова почувствовала на себе гнет рабства и позора. Улыбалась послу хотя и властно, но в то же время как-то болезненно. Хорошо, что посол не заметил этого, потрясенный неожиданным счастьем беседовать с всемогущей султаншей в неприступном гареме.
Они обменялись малозначительными словами, говорили по-латыни, затем Роксолана перешла на немецкий, удивив посла, который не очень свободно владел этим языком.
— Удивлению моему нет предела, ваше величество! — воскликнул Бусбек. — Вы владеете столькими языками!
— Что же в этом удивительного?
— Вы великая султанша великой империи. А империи никогда не признают никаких других языков, кроме своего собственного.
— А известно ли вам такое понятие, как великая душа? — спросила Роксолана. — Кажется мне, что величие души не имеет ничего общего с границами государств.
— Вы дали мне надлежащий урок, ваше величество. Но поверьте, что я старательный ученик. Собственно, вся моя жизнь — это учение. Дипломат? Это недавно и не главное для меня. Привлекает меня история, ее свидетельства, памятники человеческого умения и деяния. Может, ради этого и рвался в Стамбул.
Роксолана устало опустила руки на диванчик.
— Сюда все рвутся ради этого.
— Я готов был сразу кинуться собирать старинные вещи! — воскликнул Бусбек. — Чуть ли не в первый день своего пребывания я уже нашел редкостную греческую монету! А какие манускрипты продаются под руинами акведука Валента! Я смотрел и не верил собственным глазам.
— Что ж. Книги живут дольше камня. О людях я уже не говорю.
— Но книги — это люди! Это память, продержавшаяся тысячелетия.
— Вы думаете, женщину могут интересовать тысячелетия? — засмеялась Роксолана. — Для женщин дорога только молодость. И больше ничего. Но я не женщина, а султанша, поэтому охотно познакомлюсь со всем интересным, что вам удастся найти в Стамбуле. Я тоже люблю старинные рукописи. Но только мусульманские. Других в султанских библиотеках не держат.
— Ваше величество, в ваших руках целый мир! При вашей образованности, ваших знаниях…
— Что общего между моими знаниями и теми богатствами Стамбула, о которых вы говорите?
— Но, ваше величество, вы уже давно могли бы стать владетельницей собраний, которых не знал мир!
— Не думала об этом.
— Но почему же? Разрешите заметить, что это… У вас в руках высочайшая власть…
— Власть не всегда направляется так, как это может казаться постороннему глазу.
— О вас говорят: всемогущая, как султан!
— Вполне возможно, вполне. Но в определенных границах, в определенных и точно обозначенных. Пусть вас это не удивляет.
— Меня все здесь поражает, если не сказать больше! Во время приема вы сидели на троне рядом с султаном. Первая женщина в истории этой величайшей империи и, кажется, всего мусульманского мира. Я счастлив, что был свидетелем такого зрелища. А какой счастливой должны чувствовать себя вы, ваше величество!
