Бумерит - Уилбер Кен (читать полную версию книги .TXT) 📗

– Я же говорил, – сказал Скотт.

– Это ещё не конец, – огрызнулась Каролина.

– На следующий день после счастливой ночи любви мы расстались. Я вернулся в Миннеаполис, а Дарла – в Чикаго. Однажды под утро, через несколько дней после моего возвращения в Миннесоту, мне приснился тревожный сон.

– Я плавал в бассейне, наполненном чистым блаженством. Я нырял в невинное, искрящееся счастье, окунался в совершенную любовь. Потом я увидел у бортика бассейна Дарлу в нарядной одежде, говорившей о том, что она куда-то собирается. Моё сердце остановилось от ужаса. Я понял, что это был плохой знак. Она позвала меня жестом, и я поплыл к ней, всё отчётливей ощущая неприятное чувство у себя в животе. Когда я оказался рядом с ней, она взяла мои руки в свои руки, посмотрела мне в глаза и сказала: «Я должна идти». Я начал всхлипывать, умоляя её: «Пожалуйста, не уходи», и она тоже заплакала, но снова повторила, что должна идти. Она ушла, а я, рыдающий и потерянный, остался в бассейне, чувствуя, что счастье, которым он был наполнен, постепенно превращается во что-то очень мощное и пугающее.

– Когда я проснулся, то почувствовал, что должен немедленно ей позвонить. Я позвонил, она сняла трубку и в первую же минуту разговора сообщила мне, что возвращается к своему старому бойфренду Биллу. Хотя она уверена, что любит меня, его она тоже любит, поэтому решила дать ему ещё один шанс. Я потерял дар речи – я был слишком оглушён её словами, чтобы рассказывать о своём сне. «Понятно», – пробормотал я, и на этом наш разговор закончился. Мы повесили трубки. Я сидел на крыльце в доме своих родителей, и меня переполняло ощущение чудовищного ужаса.

Хлоя, Скотт, Джонатан и я были зачарованы силой произошедшей трагедии и заряженным меланхолией повествованием Стюарта.

– Мне отчаянно хотелось покинуть моё собственное тело. И тогда я увидел, что это не конец романа – это начала чего-то ещё. Я понял это, потому что более отчётливо, чем когда-либо ощутил присутствие той Силы, которая проходила сквозь Дарлу и меня, хотя и не исходила от нас. Этой силой была великая Неолицетворённая Любовь, которая, пока я молча сидел на крыльце с телефоном в руке, становилась всё сильнее. Я чувствовал себя обманутым, так как понимал, что в каком-то смысле Дарла сыграла роль приманки. Я смог нырнуть в бассейн блаженства и бесконечной близости только благодаря ей, в одиночку я бы никогда не отважился ступить в эту волну. Внезапно, эти мысли стали реальными, и я понял, что вот-вот утону. Сидя на стуле, до смерти желая покинуть своё тело, стать кем угодно, кроме себя самого, я увидел, что обречён и что не смогу избежать того, что вот-вот должно случиться.

После Лизы Пауэлл на сцену снова вышла Маргарет Карлтон. Заголовок слайда гласил: «Политика под другим именем: новый тоталитаризм».

– В «Алингата Веде» сказано: «Чтобы разжечь в мужчине желание, перед соитием могут быть использованы четыре вида ласк: „прикосновение“, „удары“, „потирание“ и „сжимание“».

– Ух ты, звучит здорово! Хлоя, это просто потрясающе. Вот это другое дело, совсем другое. Только я не понял, что там было в середине? Что-то про удары?

– Повальное превращение граждан этой страны в жертв не осталось незамеченным СМИ, – начала Карлтон с обманчиво нежной и лёгкой улыбкой. – Главная статья одного из недавних номеров журнала «Time» была озаглавлена: «Плаксы: вечные жертвы», «New York Magazine» писал о том, что «Новая культура требует жертв», «Esquire» о «Конфедерации жалобщиков», а «Harper’s» задался вопросом «Жертвы все?»

– В самом деле, последние десять лет зелёный мем, всё быстрее разлагающийся и превращающийся в злобный зелёный мем, демонстрирует агрессивное и пугающее намеренье отменить Первую поправку к Конституции. Свобода слова отошла на второй план по сравнению с правом на то, чтобы никто не ранил ваших чувств и не травмировал ваше эго.

Карлтон продолжила читать с такой интонацией, которая заставляла нас прислушиваться к каждому её слову.

– Сайкс пишет: «Американцы давно гордятся своим плюрализмом и толерантностью, с которой они относятся к огромному множеству идеологий и точек зрения, представленных различными культурными группами, существующими в стране. Но настойчивость, с которой они доказывают, что быть жертвой – неотъемлемая характеристика человека, грозит превратить плюрализм в сеть тюрем». Плюрализм превращается в сеть тюрем – неплохо сказано, а? – Карлтон задумалась.

– Но это ещё не всё. Высокий плюрализм при поддержке низкого нарциссизма строит ещё одну тюрьму – тюрьму гиперчувствительной самости, вследствие чего чувства и чувствительность становятся единственными допустимыми формами дискурса. «Только настоящие жертвы имеют право говорить о „чувствительности“ и „аутентичности“. Только жертва может спорить с жертвой. Всё чаще возникают конфликты, в которых одна из сторон обвиняет другую в неспособности войти в её положение. Такие конфликты неизбежно превращаются в серию яростных нападок ad hominem [83], в которых статус жертвы и обязательное требование чувствительности разыгрываются как козырные карты…»

Карлтон пересекла сцену и посмотрела в зал.

– Воистину. В «Плане поддержки разнообразия», составленном в Университете Аризоны, говорится о том, что студенты не должны подвергаться дискриминации на основании «возраста, цвета кожи, этнической принадлежности, пола, физических и умственных способностей, расы, религиозных убеждений, сексуальной ориентации, статуса ветерана Вьетнама, социально-экономического статуса и индивидуального стиля». То есть заявить о дискриминации может любой. В Университете Коннектикута запрещён «недолжным образом направленный смех». В Университете Дьюка создан комитет по наблюдению за «неуважительными выражениями лица».

– Из этого, как пишет Джулиус Лестер (Julius Lester), следует, «что против мнений, чувств и предрассудков частных лиц могут применяться политические меры. И это крайне опасно, поскольку в такой формулировке может быть утверждён новый тоталитаризм – попытка контролировать не только поведение, но и мысли и чувства людей».

– Это очень одностороннее изложение доводов! – громко и рассержено прошептал Катиш. – Блин, это настолько нечестно, что я даже поверить не могу. Они что, даже не попытаются озвучить другую точку зрения?

Каролина энергично кивнула в знак согласия.

Ким, как будто почувствовав необходимость защитить своего любовника и его товарищей, ответила:

– У них есть семинары, полностью посвящённые критике, там они выслушивают всех несогласных. Но этот семинар о другом – здесь они просто рассказывают о своей, альтернативной точке зрения. Они критикуют взгляды первого порядка, чтобы расчистить путь для взглядов второго порядка.

– Ну, тогда позовите меня на другой семинар, потому что всё это просто смешно, – с отвращением произнёс Катиш.

– В Университете Брауна, – улыбнулась Карлтон, – введена политика, запрещающая «неподобающее вербальное внимание, обзывательства, вандализм и розыгрыши». Студентам объявлено следующее предупреждение: «Если ваше поведение, высказывание или жест имеет своей целью оскорбить кого-либо, причинить кому-либо вред, вызвать у кого-либо психологический стресс или сделать кого-либо объектом шутки, значит, ваш образ действий оскорбителен. Подобные действия рассматриваются как оскорбление, даже если они совершены неосознанно». В общем, эта политика позволяет привлечь вас к ответственности за подсознательное оскорбление.

И тут Карлтон вышла на передний край сцены и робко повысила голос, что в её случае можно было считать аналогом крика.

– Подсознательное оскорбление! Люди! Вы все виновны! Теперь мы добрались и до ваших мыслей! Берегите свои жопы, полиция мысли уже близко!

Все засмеялись, но не над смыслом сказанного, а потому, что милая славная Маргарет Карлтон сказала «жопа».