Черный буран - Щукин Михаил Николаевич (книги онлайн полные версии бесплатно .txt) 📗
— Нашли мы их. По лесу блудить не стали, подобрались со стороны Оби, по протоке. Забор высоченный, пулемет, на подступах — секреты. Около тридцати человек, точнее посчитать не удалось. И баба там — Антонина Сергеевна; сам слышал, как ее называли, она к проруби спускалась. Вооружение — винтовки и карабины. Дисциплина у них, как один из моих сказал, злее, чем в армии при царе. Всё, не могу больше. Спать…
Клин сдвинулся в сторону, боком сел на стул и уронил голову на грудь, с наслаждением закрыв глаза. Бородовский тихонько, стараясь не стучать, взял костыли и, опираясь на них, вышел из кабинета, шепотом приказал разведчикам, чтобы они перенесли своего командира на диван и не тревожили.
Крыса была матерая, отъевшаяся, с длинным лысым хвостом.
Посверкивая настороженными круглыми глазками, оставляя за собой четкий извилистый след, она неуловимо скользнула вдоль дощатого забора и замерла, широко ощерив острую мордочку. В хищном разъеме серой шкурки тускло мелькнули мелкие передние зубы и дальше, за ними, острые, на конус, будто заточенные резцы.
Прямо перед крысой выступали из-под снега носки старых разношенных валенок. Крыса вильнула хвостом и бесшумно скакнула через них, молнией мелькнула по синей шерстяной юбке, по грязному, истерханному жакету и снова замерла, продолжая хищно ощериваться.
В снегу, бессильно привалившись спиной к забору, сидела женщина. Клетчатая шаль, побитая молью, свалилась ей на плечи и обнажила дивной красоты каштановые волосы. Присыпанные редким нетающим снегом, они словно стекали вниз, обрамляя бледное и неподвижное лицо. Оно будто сошло со старинной картины, написанной рукой влюбленного мастера. Высокий лоб, нежные щеки, к которым больше бы подошло стародавнее слово — «ланиты», трогательная ямочка на подбородке, трепетные крылья прямого носа, длинные, выгнутые ресницы закрытых глаз — все поражало до изумления, как поражает идеал, редко-редко встречающийся в обыденной жизни.
На белой обнажившейся шее билась едва различимо тоненькая голубая жилка. И это был единственный признак угасающей, уходящей жизни. Даже голые пальцы, пытавшиеся упереться в проваливающийся, сыпучий снег, замерли неподвижно и остыли, налившись холодом.
В страшном сне никому не приснилось бы, что вот так, под забором, в неведомом сибирском городе, в грязной и рваной одежде с чужого плеча, одинокой и никому не нужной, будет заканчивать свою двадцатипятилетнюю жизнь Лизонька Извольская, фрейлина при дворе Ее Императорского Величества. Та самая Лизонька Извольская, о которой тайно и явно вздыхали самые богатые и блистательные женихи беззаботного предвоенного Петербурга. Сколько жарких и пламенных признаний в любви довелось ей выслушать, сколько юных красавцев припадали перед ней на колени, сколько стихов было ей посвящено, а иные даже печатались в журналах с зашифрованными посвящениями: «Л. И.», сколько-сколько было радости и очарования…
Все кануло и улетело, как ветер.
Пришлось бежать из праздничного, сверкающего города, который в короткий срок стал угрюмым и чужим, а главное — враждебным. Но чем дальше Лизонька от него убегала, тем сильнее крутило ее в людском водовороте, где густо, с невыносимой вонью, замешаны были грязь и кровь, тифозные вши и голод.
Лизонька барахталась, сколько могла, пытаясь уцелеть в безжалостном водовороте, цеплялась слабыми руками, но они все время соскальзывали и, наконец, опустились в бессилии. И сразу же выбросило ее, как щепку, на берег, а людской водоворот устремился дальше, оставив ее на глухой улице, которая упиралась в овраг, не имея выхода.
Ресницы чуть дрогнули. Наверное, Лизонька хотела поднять веки, чтобы увидеть в последнюю минуту окружающий ее мир, но силы оставили окончательно, и ресницы, вздрогнув, замерли.
Крыса, умная и чуткая тварь, точно угадала момент и прыгнула на лицо Лизоньки, вгрызаясь острыми зубами в тонкие крылья носа. Лысый хвост шевелился и ползал по щеке, то свиваясь в кольцо, то выпрямляясь.
И никто в целом мире не узнал об этой смерти, не увидел ее. Кому какое дело до одинокой снежинки, когда заметает землю и буйствует над ней неистовая метель…
«Военный городок — это зараженный вымирающий пункт. Приходится опасаться за то, чтобы он не превратился в сплошное кладбище», — писали врачи в Чекатиф, но там уже оглохли от подобных взываний о помощи и думали лишь о том, как вывезти из того же военного городка двенадцать тысяч трупов.
Снова собирали по всему городу подводы, которых требовалось не менее 100 штук, и делили их, как делят последний кусок хлеба: пять подвод — во 2-й Новониколаевский госпиталь для выздоравливающих, три подводы — во 2-й эпидемический лазарет, шесть подвод — во 2-й эпидемический госпиталь, и так без конца…
Оставшиеся в живых обнищали до края. И даже те, кто имел раньше богатый достаток, давно променяли его на хлеб. Вдову полковника Степанова, заболевшую тифом, отправили на лечение, а в пустой и брошенной теперь квартире, некогда уютной и роскошной, только и остались две полотняные кофты, старое вечернее платье, синий сюртук супруга, два пояса, шарф, нижняя юбка, два лифчика, две пары старых калош, пять портянок и корсет — даже поживиться нечем! Составили список, а в квартиру по разнарядке пустили новых жильцов, потому как никто не верил, что хозяйка выживет.
Но время от времени находили в городе настоящие «клады», оставшиеся от богатых беженцев. В одном из домов на улице Михайловской обнаружили десять ящиков с дорогим бельем и платьями — богатство по скудному времени невиданное. Вещи обещали раздать нуждающимся трудящимся, но разворовали их по дороге, и трудящимся ничего не досталось.
Ни белья, ни платьев, ни надежды, — только мглистое зимнее небо над головой да белый снег, холодный, как лоб покойника.
Торопливо, захлебываясь от радости, словно вырвались из вражьего окружения и оказались на долгожданной свободе, строили Василий и Тоня свой маленький мирок — самозабвенно, в четыре руки. Изба преобразилась: на окнах затрепыхались легкие занавески, на пол легли веселенькие половички, в переднем углу угнездилась, словно век тут была, небольшая иконка, с которой смотрел по-отечески, из-под медного оклада совсем не суровый лик Николая-угодника. Длинный широкий стол накрывала теперь синяя скатерть, украшенная разноцветными заплатками, на столе стояла простая глиняная кринка, а в ней нежно пушились недавно распустившиеся веточки вербы. Над деревянной кроватью, закрывая часть бревенчатой стены, висел коврик с вытканными на нем диковинными цветами. Все это добро из не известных никому, даже Василию, запасов доставал хозяйственный Степан и радовался, расцветал широким лицом, как диковинный цветок на коврике, когда Тоня благодарила его. Василий вешал занавески, приколачивал коврик и несказанно удивлялся самому себе: за всю свою жизнь, оказывается, он ни разу такой простой работы не делал и думать не думал, что она может столь сильно радовать, как радовало его присутствие рядом Тони, ее голос, смех, ее тонкие руки, к которым он время от времени прикасался, словно проверял: здесь она, никуда не исчезла?
Тоня теперь всегда была рядом. Даже когда Василий выходил из избы, чтобы отдать необходимые приказания, она выбегала следом за ним, накинув на себя клетчатую шаль, и стояла подолгу на низком крылечке, дожидаясь его. Так долго прожив в разлуке, так долго мечтая о встрече, которая казалась порой совсем несбыточной, они сейчас не хотели расставаться и на короткие мгновения, даже во сне не выпускали друг друга из объятий.
Василий по давней привычке просыпался рано, еще в темноте, но не вскакивал теперь, размахивая руками, как он обычно делал, а лежал неподвижно, стараясь даже дышать тише, чтобы не разбудить Тоню. Он лишь чуть поворачивал голову, чтобы видеть ее лицо, и терпеливо ждал, когда в избу, проникая через легкие занавески, начнет входить синими полосами ранний рассвет, разреживая темноту, и когда медленно станет проявляться лицо Тони, словно выплывающее из темной воды, и можно будет видеть ее чуть-чуть приоткрытые губы, легкий румянец на щеке, крутой изгиб тонких бровей. Василий смотрел на нее, не отрываясь, и Тоня, когда просыпалась, видела сначала его глаза и их зеленоватый отблеск, мягкий, словно подтаявший.
