Серп языческой богини - Лесина Екатерина (читать полностью книгу без регистрации txt) 📗
Что ответить? Отрицать? Бесполезно. Таська уже все сопоставила. Фамилии. Списки. Теткины отрывочные воспоминания.
– И значит, все правда! Слышишь?
Нет. В ушах – крики чаек. Сочный хруст травы. Мерзкий старухин голос:
– Не пускай никого. Мертвое – мертвецам. А живым-то нечего… обидится она. Вон, всех к себе прибрала… всех… а я им говорила, что нечего…
– Это же клад! Сокровище!
Таська подбрасывает письма и, хохоча, ловит. Листы… крылья. Птиц на берегу много. Они не боятся ни людей, ни облезлую лису, которая однажды издохла и лежала у самого берега.
– И я однажды помру, – старуха спихнула лису в воду. – А ты останешься одна. Сиротинушка… только помни, помни, что я говорила! Мертвое – мертвым. Не бери ничего без нужды! Не бери!
Вика и не собиралась.
Она хотела остаться на Большой земле, но мысль о том, что Таська сунется на остров, будет обыскивать камень за камнем и – Таська упряма – найдет тайник, не давала покоя.
А потом все случилось…
Мертвое – мертвым.
– Позволь мне…
Родион приближался. Он держал перед собой рыжую – живой щит, если Вике вздумается ударить. А рыжая не пыталась вырваться.
– Стой! – Викуша вытащила пистолет. – Я не хочу убивать тебя.
– Тогда не убивай, – Родион остановился.
Пять шагов. Много? Мало? Он быстрый и сильный. А она не уверена, сумеет ли выстрелить.
– Ты уйдешь?
– Только если ты пойдешь со мной.
Куда? Наверх? В древний дом, который пропах старухой? Или к маяку, где похоронен дед? На Большую землю? В клетку-камеру? Или в клетку-палату?
– Я увезу тебя из страны. Я найду врачей. Самых лучших врачей. Тех, которые и вправду лечат. Не веришь? Но разве я обманывал тебя когда-нибудь?
Нет. Но от этого лишь хуже. Родион попытается. Он упрямый и не поверит врачам. Он будет жить надеждой, что однажды все станет, как раньше.
– Ты не понимаешь? – рыжая вдруг улыбнулась. – Он собирается меня убить. И Далматова тоже. Ты ведь поэтому один вернулся, а, Родион? У тебя есть доверенные люди. Надежные. Но ты вернулся один. Не самая лучшая мысль, если только дело не в свидетелях. И Зоя – расходный материал. И Толик. И я…
Родион молчал.
– Родион ведь сразу понял, кто виноват. Он умный. И наблюдательный. А Далматов верно заметил – не бывает, чтобы сразу с ума сходили. Но Далматов сбежал. Свидетель. И я – возможный свидетель. Как знать, что мне рассказали? Родиону оставалось лишь продолжить твою игру. Страшная сказка про мертвый остров. И такая сильная любовь… зато теперь она всегда будет твоей. Даже если выздоровеет, все равно будет твоей. Десяток трупов – хороший аргумент. Знаешь, это цинично. Дать упасть, чтобы броситься на помощь.
– Заткнись!
– Почему? Вы ведь стоите друг друга. Она – ненормальная. Ты – моральный урод. Два чудовища…
Родион что-то сделал, и рыжая замолчала, скривившись от боли. Наверное, она говорила правду. Только что это меняло?
Далматов шел. Коридор казался бесконечным, а Далматов слишком устал, чтобы идти быстро. Он вообще слишком устал, чтобы идти. И чадящий факел травил дымом, тянул руку вниз.
Надо перевести дух.
Секунду. Две. И лишь тогда дальше. А коридор загибается, подсовывая очередной поворот.
О том, что выход рядом, Далматов понял по голосам. Отраженные от стен, они дробились на осколки, и слов было не разобрать. Да и слова ни к чему.
Дойти бы.
Факел почти погас. Чадит. Осыпается черными клочьями. Надо бы второй зажечь, но Далматов медлит. А голоса все ближе.
Струна света резанула по глазам, запуская знакомый мотив мигрени. Только не сейчас! Не время! И мигрень отступила. Засела где-то в области затылка, говоря, что совсем убираться не станет, но позволит Далматову выжить.
Конечно. Куда ей деваться. С ним вместе сдохнуть?..
Воздух дрожит и плавится на остатках огня. Пахнет дымом, сгоревшим жиром. Но люди вдруг потеряли обоняние. Или слишком увлечены беседой, чтобы обращать внимание на что-то.
Мизансцена чужого безумия.
Дырявый потолок. Стол. Подсвечник и кривоватые свечи. Таська в платье невесты. Фата укрывает лицо, и это хорошо, Далматову странно неудобно заглядывать в мертвые Таськины глаза.
Толик сидит у стены, словно ждет кого-то.
Викуша с серпом.
Родион. Саломея.
Жива. И это хорошо. Просто прекрасно. А Родиона все-таки тянет убить. Вообще тянет убить. Кого-нибудь. Того, кто ближе.
И если так, то надо торопиться, пока его не заметили.
Далматов вытащил запасной факел, и пламя охотно приняло свежую пищу.
– Вика, сзади!
Она не успела обернуться. Далматов видел, как она движется – слишком медленно. Муха в сиропе. Отшатнулась. Выставила руку, ту, которая с серпом. Замахнулась, разрезая вязкий воздух. Илья ударил факелом по руке, и Вика завизжала от боли.
А серп выпал. Он звенел так невыносимо громко, что мигрень разлетелась на осколки.
У Викуши густые волосы. Сбились космами. Но так лучше. Вцепиться. Дернуть. Держать.
– Без глупостей.
Факел у лица. Жарко. Самому жарко. Викуша поскуливает и выворачивает шею.
– А теперь поговорим. Если не возражаете.
– Отпусти ее, – приказал Родион. – Тогда и поговорим. Или огонь убери. Ей же больно.
Всем больно. Бывает. Время от времени. Все терпят. И Викуша перетерпит. А Родион верно оценил молчание.
– Патовая ситуация. У тебя – моя женщина. У меня – твоя. Предлагаю поменяться и разойтись по-человечески.
Хорошее предложение. Но есть проблема: Далматов ему не верит. И разве это правильно – отпускать чудовище? Их убивают. Только так.
– Скажи ему, – потребовал Родион.
Он делает Саломее больно? Делает. Она хорошо держится, рыжая-бесстыжая. И смотрит с жалостью. Ей следовало оставаться в доме. Безопасно. А здесь Далматов не знает, как быть дальше.
– Илья, он… лжет. Он убьет нас. Как свидетелей.
Не позволил договорить – ударил. Далматов не заметил движения, но Саломея замолчала, болезненно скривившись. Ему не нравится, когда ей делают больно.
– Око за око? – Далматов поднес факел чуть ближе.
– Стой!
Викуша скулила громче и громче, но вырваться не пыталась.
– Стой! Я понял. Хорошо. Чего ты хочешь?
– Отпусти ее.
– А гарантии?
– Отпусти ее.
– Ты понимаешь, что я могу ее убить? Здесь и сейчас. Быстро. А потом и тебя. Медленно. Если ты обидишь Вику…
– Ложь. – Тяжело говорить, когда в голове осколки мигрени. И надо бы продержаться еще немного. – Ты – любишь. Я – нет. Разный уровень потерь.
– То есть тебе на нее плевать?
– Нет.
Родион тянет время. Времени нет.
– Отпусти! – Далматов повторил требование. И Родион подчинился.
– Хорошо, – он оттолкнул Саломею. – Что дальше?
– Лисенок, ты как?
– Нормально.
Ничего нормального нет. Она бледна. И даже глаза посветлели. Ей страшно и больно, и Далматову плохо оттого, что ей страшно и больно. Сам-то он привык, но Саломея – другое дело.
– У Вики в кармане пистолет. Возьми, пожалуйста.
Страшно было не за себя.
Саломея двигалась, как во сне. И во сне обыскивала Викушу.
Плотные джинсы с комьями грязи. Лаковая, гладкая поверхность куртки. Волосы темные, намотанные на кулак. Шея выгнута. Вика часто сглатывает, и горло ее дергается. Веки сомкнуты плотно. Она боится. Не смерти – огня, который почти касается щеки. Еще немного, и дотянется до раскаленной кожи.
Илья только угрожает. Ему приходится. Выбора нет.
Пистолет лежал в кармане. Тяжелый. Холодный.
– Проверь, заряжен ли.
Саломея проверила. Она старалась не смотреть на Далматова, но знала, что теперь видела больше, чем он хотел бы показать.
– Умница. Теперь следи за нашим другом. Дернется – стреляй.
Родион лишь хмыкнул. Он не верит, что Саломея способна выстрелить. И наверное, прав… поэтому целится она в плечо. Если придется стрелять, то не до смерти.
