Любовники (На Ревущей горе, у Лимонадного озера.Царство покоя.В другой стране) - Уинзор Кэтлин (библиотека книг .TXT) 📗
В тот самый момент, когда какое-то окно распахнулось прямо над ними, как следует осветив место происшествия, Аморет увидела своего спасителя: самого красивого и сильного мужчину из всех, кого ей когда-либо доводилось видеть. У нее даже перехватило дыхание от неожиданности и вместе с тем радости.
Расплатившись со своим гондольером, он что-то приказал гондольеру Аморет, а потом уселся рядом с ней в темноте.
— С вами все в порядке? Вы не пострадали? — участливо осведомился незнакомец.
— Нет, — прошептала Аморет.
У него были четкие черты лица, мужественные и энергичные. Кожа — бронзовая от загара, а зубы — белые и ровные. Его черные жесткие волосы слегка вились, глаза светились небесной голубизной. Таких глаз Аморет не видела ни у кого… кроме себя. Ночь стояла душная, и на нем были только широкие брюки и белая рубашка. Рубашка небрежно расстегнута, и Аморет увидела, до чего гармонично развиты мускулы его плеч, груди и рук. Она с совершенно беспомощным видом уставилась на него, открыв рот и чувствуя себя так, будто ей неожиданно явился сам Господь Бог.
— Вам не следует в такой поздний час прогуливаться одной. Скажите, где вы живете, и я отвезу вас домой… — И тут он посмотрел на нее точно с таким же беспомощным выражением лица.
Вот так все и началось. Ни родители Аморет, ни ее знакомые никогда не видели Майлза Моргана и даже не слышали его имени. Он стал ее тайной, которую пришлось хранить ото всех на свете; ей не хотелось, чтобы кто-нибудь расспрашивал о нем или обсуждал его. Майлз был ее личной сокровенной собственностью. Их встречи стали более-менее регулярными, и оба поняли, что станут встречаться, пока смерть не разлучит их.
Майлз принадлежал ей, а она — ему; их обоюдное чувство оказалось настолько искренним и глубоким, что не было необходимости в каких-либо обычных в таких случаях средствах, чтобы сохранить друг друга. Просто они принадлежали друг другу, верили в свою взаимную любовь и в то, что в известном смысле каждый из них стал частичкой другого. Им не надо было ничего больше. Ведь что ни говори, а еще чуть-чуть, и все приняло бы роковой оборот. К превеликому счастью, оба понимали это. Да, они хорошо понимали, что с самым прекрасным явлением на свете нельзя обходиться беспечно или грубо. Их любовь была деликатной, хрупкой, неземной, хотя и очень страстной и совершенно телесной.
Закончив разговор о сафари, они не стали обсуждать ее медовый месяц.
— Может, я скоро женюсь, — вдруг проговорил Майлз.
Аморет задумчиво посмотрела на него и сказала:
— А знаешь, по-моему, женитьба сделает тебя еще более привлекательным.
— На ком же мне жениться? — рассмеявшись, спросил он.
— Это должно быть что-то экзотическое, — отозвалась она и заерзала на скамейке, словно ребенок, наблюдающий, как его отец разворачивает долгожданный подарок. — А теперь давай-ка обдумаем все как следует…
Они занялись обсуждением вероятных претенденток. Черноволосая русская княгиня, влюбленная в Майлза очень давно? Знаменитая кинозвезда, чьи фотографии не сходят со страниц газет и модных журналов? Английская балерина? Индийская прелестница с бриллиантом в носу? Безжалостная и невероятно красивая испанская цыганка, которая своим танцем могла буквально наэлектризовать самую изощренную и взыскательную публику? Обо всех этих женщинах Майлз рассказывал Аморет, а она умела мысленно становиться ими в каком-нибудь прежнем или, наоборот, будущем воплощении.
Посмеявшись всласть, они так и не пришли к какому-либо решению.
— Знаю! — наконец победоносно проговорил Майлз. — Я преподнесу тебе сюрприз!
— Да! — пылко согласилась Аморет. — Именно это ты и должен сделать! Преподнеси мне сюрприз. Больше всего на свете я люблю сюрпризы. — И она с грустью осмотрелась вокруг. — Мне пора, Майлз. Я еще не виделась с мамой. Если я в ближайшее время не повидаюсь с ней, страданий не избежать.
— Ну тогда беги.
Они встали и некоторое время молча смотрели друг другу в глаза.
— Аморет… любимая…
— Только не прощайся, — прошептала она.
— Мы никогда не будем прощаться. Никогда.
— Никогда! — лихорадочно повторила Аморет. И пошла прочь. Никто из них не обернулся, чтобы посмотреть друг другу вслед. Они встречались и расставались так же легко, как рассеивается туман, без слез и страданий. Просто встречались и на какое-то время покидали друг друга.
Эта тихая, умиротворенная любовь, спокойно стоявшая на якоре в самой глубокой бухте их существа, была свободна от обычной в подобных случаях эмоциональной взвинченности. Аморет всегда будет благодарна за эту единственную в ее жизни связь, которая позволяла ей быть самой собой и не требовала каких бы то ни было планов на будущее.
Она отправилась прямо к дому матери, устремившись туда почти бегом, как часто делала в детстве, когда возвращалась из школы, радостно приветствуя всех, кто попадался ей по пути. Отпустила поводок, весело засмеявшись, увидев, как пудель ринулся вперед. Аморет бегом поднялась по лестнице и на полпути перегнулась через перила, чтобы помахать рукой двум служанкам матери.
— Я вернулась, Маргарет! Я вернулась, Мэри!
Служанки улыбались и приветственно махали руками в ответ, раскрасневшись от радости. Аморет одолела лестницу, миновав просторный вестибюль, постучала в дверь и тут же вбежала в комнату матери, не дожидаясь ответа.
— Аморет!
— Мамочка, дорогая!
Они заключили друг друга в объятия, а потом мать немного отступила назад, чтобы получше разглядеть дочь. Миссис Эймз было почти сорок три года, и она все еще отличалась редкой красотой, хотя все утверждали, что дочь в этом отношении превзошла даже ее.
— О, моя дорогая! Я так рада, что ты вернулась! Скажи… ты счастлива? Ты действительно очень счастлива?
Аморет быстро сняла жакет, отбросила в сторону перчатки и сумочку, скинула туфельки и, уютно свернувшись в кресле, завела разговор с матерью. Знакомые всегда говорили, что они больше похожи на сестер, нежели на мать с дочерью, а незнакомые очень часто путали их. Аморет поведала миссис Эймз обо всем, что с ней случилось… за исключением свидания с Майлзом Морганом.
— Я очень, очень счастлива, мамочка! — пылко и совершенно серьезно проговорила она. — Дональд так добр ко мне! Ты просто вообразить себе не можешь, как он добр ко мне!
— Ну, почему бы ему не быть добрым к тебе, дорогая? — мягко сказала миссис Эймз.
— Он такой нежный, ласковый! Знаешь, иногда мне кажется, что он просто обожает меня! И я его, конечно, тоже обожаю! И, мамочка, у нас было такое восхитительное путешествие! Когда мы приехали в Париж…
Последующие три часа они обсуждали поездку Аморет, купленные ею вещи; места, которые посещали молодожены, и новообретенных знакомых.
— Это было удивительно! — заключила Аморет.
— Я так рада, — вздохнула мать. — Судя по твоим письмам, я догадывалась, что ты очень счастлива, но услышать тебя и увидеть воочию, как ты сияешь от радости… Знаешь, Аморет, ведь ты — все для меня в этом мире! Мне ничего больше не надо, кроме тебя. Кроме тебя и твоего отца. А иногда мне кажется, что ты, моя девочка, даже важнее для моего счастья и спокойствия, чем мой муж.
Аморет встала и подошла сзади к креслу матери. Миссис Эймз подняла голову, а дочь, нагнувшись, нежно поцеловала ее в щеку.
— Какие мы с тобой счастливые! — прошептала Аморет. — И как приятно иметь все. — С этими словами она приблизилась к окну, но спустя несколько секунд возвратилась к матери. — Есть только один недостаток.
— Какой же?
— Мне не нравится мать Дональда.
— Ну, вполне естественно, — рассмеялась миссис Эймз. — Но что это меняет?
— Очень даже меняет, — упрямо произнесла Аморет, и ее лицо немного помрачнело. — Знаешь, мамочка, она мне не только не нравится. Я ее ненавижу!
— Ненавидишь? — переспросила миссис Эймз взволнованно. Она тут же встала с кресла, подошла к дочери и пристально посмотрела ей в лицо, наблюдая, как та капризно выпятила нижнюю губку, словно маленький ребенок. — Ты не должна ненавидеть ее, Аморет. Ну почему? Ведь ты никогда в жизни не испытывала ни к кому ненависти.
