Осколки судеб - Плейн Белва (книги полностью бесплатно .txt) 📗
Здесь, куда ни глянь, все было забито мебелью. На фоне грязновато-серых стен светлое датское дерево смотрелось отвратительно. Убожество, подумала Айрис. Настоящее, откровенное убожество!
Приготовленные Пирл на ужин жареные цыплята, салат и яблочный пирог уже стояли на столе. Теперь мне все придется готовить самой, подумала со вздохом Айрис, а кулинарка из меня совсем никудышная. Хорошо еще, что Лаура любит этим заниматься и можно рассчитывать на ее помощь. Ужин проходил в молчании. Даже Филипп, который обычно и минуты не мог посидеть спокойно, казался сейчас каким-то пришибленным.
После ужина появились пришедшие знакомиться соседи. Они были приветливы, дружелюбны и весьма щедры на советы, сразу же сообщив Айрис, какой рынок и химчистка были здесь самыми лучшими. Такое было просто немыслимо там, где мы жили прежде, подумала Айрис, невольно проникаясь симпатией к своим новым знакомым. И, однако, после их ухода, глядя на заваленный подарками кухонный стол, где стояла корзинка с клубникой, лежали пироги и даже домашней выпечки хлеб, она на мгновение испытала приступ отвращения. Все это так походило на милостыню! Почти сразу же, однако, она устыдилась своих чувств.
Легче и быстрее всех, как показали последующие дни, привык к перемене в их жизни Филипп. Ему было уже двенадцать, и своим дружелюбным веселым нравом он походил на Джимми, а острым умом на Стива, но, слава Богу, без присущей тому в этом возрасте нетерпимости. Он был вполне доволен своей комнатушкой и чрезвычайно гордился тем, что его мама преподает у него в школе. Вечерами он, как и прежде, охотно садился за рояль и играл что-нибудь родителям, словно ничего и не изменилось.
Недавно учительница дала ему ноты с вальсами Шопена, и слушая как-то в один из вечеров эти вальсы в исполнении сына, Айрис подумала: музыка сумерек, словно бы предназначенная для того, чтобы ею наслаждались любовники, слушая или танцуя под нее. Но сейчас от этой музыки по всему телу ее пошли мурашки. Последний раз она слушала эту музыку в Карнеги-холле в тот самый злополучный вечер… Музыка смолкла, и лицо Филиппа, полное надежды, обратилось к родителям в ожидании похвал.
– Превосходно! – воскликнул Тео, отрывая взгляд от стола, с трудом втиснутого им в один из закутков, за которым он в этот момент сидел над своими книгами.
Настала очередь Айрис сказать что-нибудь.
– Твоя техника безупречна. У тебя пальцы словно созданы для игры на фортепьяно… – Шокированная самими звуками, из которых складывалось слово «пальцы», она замолчала, так и не закончив фразы.
Однако никто, похоже, этого не заметил, а если и заметил, то не подал вида. Ей казалось, что отныне это слово всегда будет вызывать у нее внутреннюю дрожь, хотя они больше никогда и не говорили о несчастном случае. Все, что следовало сказать, несомненно, уже давно сказано. Они вообще мало разговаривали друг с другом в эти дни. Письменный стол Тео был завален книгами, и он часами просиживал за ним, погруженный в чтение. Прошли годы с тех пор, когда ему приходилось что-либо запоминать, и она понимала, каких невероятных усилий стоит мужу вновь выработать у себя эту привычку. Сама она по вечерам проверяла тетради учеников и готовилась к урокам на следующий день. К счастью, физических сил было у нее более чем достаточно, так что она успевала, помимо этого, заниматься еще и домом, и хотя хозяйка из нее была, возможно, и неважная, она справлялась. Но она делала домашнюю работу чисто механически, потому только, что ее необходимо было сделать. Ею владела какая-то глубокая душевная усталость, полное безразличие ко всему, и каждое утро, открывая глаза, она думала лишь о том, как бы дотянуть до вечера; и хотя ей хотелось знать, испытывает ли и Тео нечто подобное, она никогда его об этом не спрашивала.
Иногда ей казалось, что они с Тео видятся чуть ли не урывками и говорят лишь о самом необходимом; никаких споров, никакого обмена мыслями или чувствами, одни только разговоры о самых обыденных вещах. Они хорошо относились друг к другу, внимательно, как всегда, и все же…
Как бы, спрашивала она себя, это лучше назвать? Пустотой, может быть? Да, пустота, пожалуй, была наиболее подходящим здесь словом, хотя и не совсем точным. Скорее, это было чем-то большим, тоской, возможно, по тем чувствам, которые она некогда испытывала, даже по приступам ревности, заглушавшим в ней на время ее обычную нежность.
В общем, в маленьком домике царила тягостная атмосфера холодной сдержанности, так как, хотя кризис и миновал, и наступил мир, Айрис по-прежнему не могла забыть своей вины, понимая, что и остальные все еще помнят об этом.
Как-то, подъезжая к дому матери, она увидела вышедшего оттуда мужчину, который сел в старый иностранной марки автомобиль и отъехал. Она ехала медленно и смогла хорошо его рассмотреть; очень высокий человек и худощавый, с волосами, тронутыми сединой. Что-то в его облике показалось ей знакомым. У нее всегда была замечательная память на лица, так что Тео даже посмеивался над ней, говоря, что из нее вышел бы просто отличный политик.
Анна, одетая в шелковое платье, была в своем маленьком желтом кабинете.
– Ты выглядишь так, будто собиралась куда-то выйти, – сказала Айрис. – Я помешала?
– Нет, не помешала, и я никуда не собиралась.
Не выглядела ли она, однако, несколько взволнованной?
– Как я понимаю, у тебя был гость?
– Да.
– Автомобиль довольно претенциозный.
– Неужели? Мне так не показалось.
Отчетливо сознавая, что ее настойчивость неприлична, Айрис тем не менее продолжала:
– Я видела его где-то прежде. Его лицо мне знакомо.
– Твое любопытство не доведет тебя до добра, – довольно резко заметила Анна.
– Не думаю.
– Ну хорошо, я скажу, так как ты, похоже, просто умираешь от желания узнать. Это был Пол Вернер.
– О, он! Очень странный человек. Он всегда появляется так неожиданно.
– Неожиданно? Что, скажи, неожиданного в том, чтобы навестить старого друга?
Упрека Айрис не ожидала.
– Я не знала, что он такой уж старый друг, – сказала она, чувствуя неловкость.
– Мы с ним знакомы уже много лет, и ты об этом прекрасно знаешь. Он собирается надолго в Европу и сейчас прощается с друзьями. Здесь он был у кого-то в гостях и по пути заехал ко мне, только и всего.
После первых односложных ответов такое подробное объяснение показалось Айрис подозрительным. И щеки Анны определенно порозовели… Внезапно Айрис почувствовала смущение от своих отвратительных подозрений. Это абсурдно. Женщина в мамином возрасте! И так скоро после смерти мужа, которому она была бесконечно предана. Абсурд! И, однако, тем же вечером в разговоре с Тео она упомянула об этом.
– Все это выглядит чрезвычайно странно. Он появляется всегда так неожиданно, как, помнишь, в тот раз, когда он обратился к тебе по поводу операции. Как я тебе уже говорила, когда я была ребенком, мы все время встречали его будто случайно. Две или три встречи я помню совершенно отчетливо, так что они на меня произвели, должно быть, сильное впечатление, – закончила она фразу несколько неуверенным тоном.
Тео оторвался от своего блокнота, продолжая держать в правой руке авторучку. Просто удивительно, как быстро он научился ею пользоваться.
– Почему это так сильно тебя расстраивает? – мягко спросил он.
– Не знаю. И, скорее, это не расстраивает, а раздражает меня. Я помню, как пристально он всегда смотрел на маму, и она, я знаю, это чувствовала.
– Ты все это себе вообразила.
– Все равно, мне он не нравится. Не нравится, и все тут.
– Мне кажется, ты делаешь из мухи слона.
– Может, и так. Но он мне не нравится, – упрямо повторила она, воздержавшись, однако, от того, чтобы добавить: и он вызывает у меня странные мысли, так как это было бы явным преувеличением.
– Ладно, – проговорил добродушно Тео, – все это не столь уж важно. – Взгляд его вновь обратился к блокноту. – У нас с тобой и так дел невпроворот, не стоит ломать голову еще и над этим.
