В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора - Галкин Даниил Семенович (книги без регистрации txt) 📗
Через несколько дней я впервые переступил порог жилища моей будущей тещи. Оно находилось на первом этаже деревянного строения прошлого века. Длинный Г-образный коридор завершался общей кухней. Я насчитал, при беглом взгляде, девять столов и полок над ними. На переломе коридора, в центре, размещался общий туалет, через щели которого просачивались характерные запахи. Постройка была более капитальная, чем наше строение в Тихом тупике. Но количество комнат и снующих взад и вперед их обитателей вызвало у меня грустные мысли о беспросветности московского быта.
Во время обеда мне поведали о соседях. Самым большим оригиналом был пожилой Еремей. В годы революции он служил в охране Ленина. В подтверждение показывал всем пожелтевшую от времени грамоту и благодарность, подписанную вождем. Он много лет писал свои воспоминания в виде мемуаров. О судьбе этих мемуаров мне ничего не известно. Не менее колоритной фигурой, по словам Дориты, была мадам Жоржет. Чистокровная француженка, она еще до революции, по воле судьбы, оказалась в России. Ее карьера началась с вешалки в театре. Там ее заметила великая актриса Алла Тарасова. Соседям по коммуналке она с гордостью любила говорить на плохом русском языке:
– Мой лучший подруг – мадам Тарас. Я много лет учу ее французский язык.
Остальные соседи, как я понял, ничем не отличались от обычных столичных обывателей. Были простые труженики, едва сводившие концы с концами до зарплаты. При этом, как правило, никто не жаловался на свою судьбу. В скученных условиях коммуналки сосуществовали терпимо, не опускаясь ниже мелких ссор. Мое появление в этом микромире вызвало нескрываемый интерес. Знакомились просто и бесхитростно. Но, конечно, самой церемонной была мадам Жоржет. Она представилась, склонившись в подобии легкого реверанса. С гордостью поведала, что чистых кровей парижанка. А Еремей заявил, что увидел во мне наконец человека, который, в отличие от всех жильцов, оценит и поймет его великий труд. Я постарался вежливо уклониться. Краснодеревщик Вася сразу перешел на «ты». Его больше всего интересовало, смогу ли я стать его компаньоном-собутыльником. Остальных больше одолевало любопытство, кто же стал избранником Дориты. С жильцами дома мне немало пришлось общаться в последующие годы. При всех своих недостатках они оказались добропорядочными и уживчивыми соседями.
Тем временем был перейден мой двадцатидевятилетний рубеж. Его, по сложившейся традиции, скромно, но весело отметили «на Трубе». Примерно через месяц должна была завершиться моя затянувшаяся холостяцкая жизнь и учеба в институте. Я с большим оптимизмом смотрел в будущее. Оно представлялось мне более просветленным и обнадеживающим, чем прожитые годы.
Брачный союз накануне защиты диплома
За три дня до защиты дипломного проекта мы договорились с Доритой встретиться на углу Рахмановского переулка. «На Трубе» знали о предстоящем событии. Даже нарисовали дружеский поздравительный шарж на грядущее окольцевание нашей пары. Отмывая колоннаду Дворца культуры, я время от времени поглядывал на свои непредсказуемые, капризные часы. Они, как неровный пульс, то ускоряли, то замедляли ход, а иногда вдруг и вовсе останавливались. При встряске заводились снова. В этот день я рассчитывал, что они не подведут. Но сверка времени с более точными часами Ильи показала, что я нахожусь на грани опоздания. Бросив доводку дипломного проекта на «рабов», я помчался на встречу с Доритой. По дороге в спешке споткнулся. При этом подошва старого правого ботинка наполовину оторвалась. Громко шлепая ею во время бега, я с трудом успел догнать быстро удаляющуюся с места свидания Дориту. С обидой в голосе она сказала:
– Если в такой день ты опаздываешь, что нас ждет дальше?
Я ответил:
– Дальше нас ждет хорошая, счастливая жизнь. А за сегодняшнее опоздание готов встать перед тобой на колени при всем честном народе!
И сделал вид, что готов к коленопреклонению. Дорита, быстро сменив гнев на милость, мягко удержала меня от этого «рыцарского» жеста.
– К оторванной подошве ботинка ты хочешь добавить грязные брюки? И в таком «парадном» виде вести меня в ЗАГС!
Я предложил сделать небольшой крюк на Неглинную. Мы зашли в магазин «Рыболов-охотник». Купили леску, которой закрепили оторванную подошву. Моя единственная парадная одежда вполне соответствовала такому торжественному событию. Дорита также надела свое лучшее светлое платье с нежным рисунком в пастельных тонах. Оно подчеркивало гармоничность ее стройной фигуры и смуглую общую тональность. По пути в ЗАГС я увлек Дориту в Петровский пассаж. В цветочном отделе выбрал большой букет красных роз. Без пяти минут жена приняла его с трогательным признанием:
– Я очень счастлива рядом с тобой.
Процедура получения свидетельства о браке в унылом полуподвале ЗАГСа заняла немного времени. Мрачная заведующая изобразила подобие улыбки и, по стандартному трафарету, поздравила нас. Попыталась даже сопроводить свои слова мажорной музыкой. Но незнакомая мелодия скорее смахивала на похоронный марш. Я даже слегка съязвил:
– Эта музыка больше подходит для развода или ухода в мир иной.
Заведующая оскорбилась и недовольно огрызнулась:
– Жаль, что ваш низкий культурный уровень не позволяет оценить и понять эту торжественную поздравительную мелодию.
Примитивно-обыденная обстановка бракосочетания того времени не нарушила возвышенно-радостное состояние наших объединившихся душ. Отныне мы принадлежали друг другу. Я сумел целый год выдержать целомудрие добрачных отношений. Поэтому с чистой совестью переступил порог бабушкиной комнаты в качестве законного мужа ее любимой внучки. Поскольку весь женский клан находился на даче, нам на выбор было предоставлено любое из трех жилищ. Появиться перед светлыми очами родни мы обещали сразу после защиты дипломного проекта. Она должна была состояться через два дня после бракосочетания – 22 июня.
Совпадение защиты с роковой датой начала войны не вызывало у меня мистических ассоциаций. Шестилетнее вхождение в профессию проходило на высочайшем уровне московской архитектурной школы, и за это время укрепилась творческая ментальность. Со старшими, более опытными коллегами выработался характерный язык общения. Поэтому при встрече накануне защиты с оппонентом, профессором Олтаржевским[75], мне спокойно и уверенно удалось ответить на все его вопросы. С виду настоящий аристократ, он очень был похож на сэра Энтони Идена, министра иностранных дел, а затем премьера Великобритании. Он отметил, что дипломный проект выполнен в полном объеме по комплексу требований, и рекомендовал его к защите. Внешний неоклассический облик Дворца культуры, с архаичными тяжелыми формами фасадов, вызвал у него несколько критических замечаний. Не в оправдание, но я показал ему первые эскизы замысла, которые были отклонены моими учителями. Они произвели на него большее впечатление. Правда, в заключение он сам, с легкой улыбкой рафинированного интеллигента, пояснил, что позиция коллег ему тоже понятна.
На следующий день в актовом зале института состоялась долгожданная защита. После короткого доклада я ответил на несколько несложных вопросов членов комиссии. Официальный оппонент и выступившие профессора несколько завысили, как мне показалось, качество дипломного проекта и мои личные достоинства. Не могу сказать, что это меня шокировало. Напротив, я испытывал незаслуженно приятное ощущение собственной значимости, глядя на сияющие глаза молодой жены. Она скромно восседала в глубине актового зала. Но ее милое лицо красноречиво выражало большое душевное волнение за великовозрастного дипломанта, нареченного званием «муж».
Большинство членов комиссии присудили дипломному проекту высший балл. Я был к себе более строг; мне казалось, что диплом не очень удался. Видимо, такое снисхождение для небольшой группы «переросших» выпускников объяснялось тем, что из-за войны они с большим опозданием переступили порог института.
