Без очереди в рай - Вежина Диана (читать книги полностью TXT, FB2) 📗
Прямо была мгла до горизонта, больше ничего, и даже горизонта самого в этой мгле как будто бы и не было. Почему-то мне подумалось, что было бы занятно из этого окна таким же мглистым вечером смотреть на первый снег, просто так, без умысла и смысла вглядываясь чуть расфокусированным взглядом в морок междувременья. Ожидание бы наполнялось на глазах хлопьями овеществленного безмолвия, собственное отражение в окоеме становилось бы всё глубже — глубже до тех пор, наверное, пока бы я сама не оказалась бы уже не только здесь, внутри, но даже больше — там, как будто в зазеркалье, с той стороны стекла. Каков пассаж?
А дальше можно так: говорят, когда заглядываешь в бездну, бездна тоже пристально смотрится в тебя. Вот и я бы тоже посмотрела, взглянула бы в себя и сквозь себя, на встающего из-за стола забавно неуклюжего Тесалова, которому, сдается, всё-таки пора бы что-нибудь сказать, спросить о чем-нибудь… не мне же начинать. Еще недоставало!
Юрий, впрочем, не сказал и не спросил — он просто наконец-то подошел, взял меня за плечи, мягко развернул и притянул к себе.
Он не спросил.
А я зачем-то всё-таки ответила:
— Я уже заждалась, капитан.
А Тесалов притянул меня к себе, обнял, прижал, и дальше по законам жанра следовало бы сочинить этюд в постельных (от тела и постели) тонах. Ну, например (цитирую по памяти «дамские» романы): «Его горящий взгляд, полный до краев желанием и нежностью, ожег ее лицо. Она покорно опустила веки, его ищущие губы встретились с ее — мягкими, горячими, чуть влажными. Трепеща, она руками обвивала его шею, его крепкие ладони скользнули по спине и принялись ласкать ее податливые бедра. Плоть его восстала, ее плоть исполнилась истомы, дрожь вожделения пронзила их тела. Не прошло и вечности, как он ненадолго оторвался от ее зовущих страстных губ и начал целовать ее пылающие щеки, шею, основание ключиц. Она не удержала стона, грудь ее под тонкой тканью напряглась, когда его рука…» — кавычки закрываем. А его рука — туда ей и дорога, кто бы, право слово, возражал; и если что-нибудь меня смущало несколько, так это разве то, что, честно говоря, бельишко нынче было у меня не чересчур парадное.
А затем моя многострадальная привычка посматривать на самое себя слегка со стороны, с неким ироническим зазором, дала сбой, так что даже если до сего момента и была какая-то неловкость, паче неуверенность (иначе бы зачем я столько распиналась, спрашивается), то всё теперь прошло. Более ни Юрию, ни мне не было нужды быть терпеливыми, у меня аж скулы от желания сводило, капитана явно распирало изнутри. Путаясь в одежках и друг в друге, мы очутились на диване в комнате, уже безо всего, и — да, вот именно; а вы что ожидали?
Получилось у нас всё как получилось: в целом предсказуемо вполне, в общем очень — даже очень — выше среднего. Золотистый звон в ушах помалу утихал, радужное марево в глазах как будто прояснилось, сбитое дыхание кое-как приходило в норму. В интимном полусвете ночника жилистое тесаловское тело отливало бисеринками пота.
В его голосе осталась хрипотца:
— Интересно, ты сама-то сознаешь, насколько же ты необыкновенная? Фантастика…
— Угу. Сыр «Хохланд», — бормотнула я. — Спасибо, капитан. — Я его поцеловала в мочку уха. — Ты великолепен.
— Как и ты. Говорил же: мы друг друга стоим. — Приподнявшись на локте, Юрий беззастенчиво разглядывал меня с оттенком если и не восхищения, то, по крайней мере, вожделения. — Удивительное дело, никак не ожидал, что ты в постели можешь быть такой… настолько женственной.
Обидеться мне, что ли? В другой раз.
— Надо же. Занятно, почему-то в твоей мужественности я ничуть не сомневалась. Быть может, стоило?
— Прости, не так сказал. Просто поначалу ты мне представлялась — ну, не льдышкой, нет, но снежной королевой.
— Не жалеешь, что так быстро растопил?
— Горжусь!
Вот так-то лучше.
Юрий ухмыльнулся:
— Насчет снежной королевы я погорячился, факт. — И подмигнул: — Ничуть не удивлюсь, если ты, ехидина такая, вдруг высунешь язык, изобразишь «козу» и щелкнешь меня по носу!
Я фыркнула:
— Ужо. Мой бедный Юрик! Как же ты с такой-то монструозой в койку лег?
— С исключительным энтузиазмом.
— Я заметила. — Легонько щелкнув капитана по носу, я сделала «козу» и продемонстрировала кончик языка. — Доволен?
— Укушу. — Он в ответ взъерошил мои волосы. — А знаешь, на кого на самом деле ты похожа? Точней, на что — на шаровую молнию: ты такая же непредсказуемая вся, шальная и опасная. Взрывная девочка… Не доводилось видеть?
— В детстве как-то раз, на Волге дело было. — Я усмехнулась: — Юмор ситуации заключался в том, что это не она за мной, а я за ней тогда битых полчаса по берегу гонялась. Интересно же: летает, понимаешь ли, трещит, а на вид — пушистая такая! Так и не догнала.
— Благоразумная тебе попалась молния — догадывалась, с кем связалась.
— Видимо. Не то что некоторые — это то есть ты. Не желаешь проявить благоразумие, Тесалов?
— А это то есть где?
Так, слово за слово; а впрочем, капитан оказался, к счастью, не тем случаем, когда пустишь мужика в себя, а он еще и в душу лезет. Ладно, это очень мило, даже хорошо, но:
— Продолжение, я так понимаю, следует?
Тонко намекнула, называется.
— А то!
И то: с потенцией у капитана было всё ого.
А с напором и постельной техникой — и вовсе о-го-го.
А если так? То опаньки. И даже интересно, а этому прихвату капитана тоже, надо полагать, приятель научил? Недурственно.
И если даже поначалу в наших упражнениях и наличествовал элемент некой состязательности, то довольно скоро лично я и в самом деле потеряла голову, и дальше с удовольствием ее теряла до самого утра, без малого — до перерыва в биографии.
Смутно помнится, что кто-то что-то там про тренинг говорил? Не я, наверное.
Глава 13
На чем бишь я остановилась… да: туман. Каким он может быть? Любым, по крайней мере — разным. Может — мимолетным и прозрачным, даже солнечным, словно паутинка на заре, и щекотным, точно пух от одуванчиков. И еще — ожидающе-уютным, будто свежевзбитая подушка, ласковым и неуклюжим, словно лопоухий, толстолапый щен, с неуемным любопытством шарящий по всем углам щенячьим влажным носом. А еще — громоздко-никчемушным, словно архаичный шкаф в прихожей, равно монументальным и орнаментальным, как воображаемый средневековый замок, например, со стрельчатыми башенками и ехидными химерами, зазубренными крепостными стенами и увитыми плющом висячими мостами, сводчатыми анфиладами, запутанными переходами и патентованными привидениями минимум столетней выдержки. Еще? Пожалуйста: он может быть цветным, как в городе — насыщенным неоном; слабо разбавленным скрипучей желтизной нечаянного фонаря в позабытом Богом и людьми осеннем пригороде; в конце концов — слепым…
Собственно, таким и был туман во сне — без малого любым, по крайней мере — разным. А еще — другим, как водится во сне — неправильным. Я как будто снова оказалась в сотканном из тонущего света городе, среди людей без лиц; продолжалась полночь полнолуния. Я зачем-то шла знакомой мне аллеей в чахлом скверике, вокруг густел туман, и вроде скверик должен был давным-давно закончиться, а я всё почему-то шла и шла. Туман вокруг густел, становился всё плотнее и плотнее, так что даже приходилось, как в воде, иной раз и подгребать руками. А я всё шла и шла, пока не поняла, что город кончился, затерялся где-то позади, возможно — навсегда. И опять мне было странно, но не страшно, а туман вокруг сгустился донельзя, и тогда я мягко оттолкнулась от земли — и плавно, поначалу словно нерешительно чуть-чуть, а дальше ровно, неостановимо и непоправимо я устремилась ввысь.
Я парила над проселочной дорогой, раскинувшись, как будто на воде, окутанная легкой дымкой, сквозь которую отчетливо просвечивали звезды. Звезд мерцало неправдоподобно много — почему-то полная луна не затмевала их. Светло было без малого как днем, разве только свет был чуть зеленоватым — уютным, тихим, ласковым. Он мягко овевал меня, я словно дрейфовала по волнам, туман укачивал. Подо мною, где-то в потаенной глубине, не спеша брели в клубящиеся дали прихрамывающие телеграфные столбы, добродушно переухивались лешаки на лесной опушке, изредка вздыхала и ворочалась вовсе мне неведомая сказочная жуть, почему-то в этот лунный час ничуточки не страшная.
