Валентина. Мой брат Наполеон - Кеньон Фрэнк (читаем книги .TXT) 📗
— А если я порву свою декларацию об отречении?
— Ваше Величество доставят на остров Эльбу независимо от того, порвете ли вы документ или нет и примете условия союзников или не примете.
— Попав на остров, я уже не смогу его покинуть?
— Нет, Ваше Величество.
— Какая мне польза от небольшого войска и флота? Конечно, я могу развлекаться, играя в солдатики. Если бы только у меня хватило мужества убить самого себя!
— Ваше Величество!
Глаза Наполеона затуманились.
— Успокойтесь, мой друг. Сейчас я меньше всего думаю об этом.
Возможно, в тот момент эти слова соответствовали действительности, однако, когда Наполеон отправился спать, мысль о самоубийстве вновь возникла. Еще с египетской кампании он носил на шее флакончик со смертельным ядом «Кабанис», названный так в честь доктора Пьера Кабаниса, большого знатока ядов. Наполеон намеревался воспользоваться ядом в безвыходной ситуации, чтобы живым не попасть в руки противника. Этой ночью он открыл флакончик, всыпал некоторую дозу в стакан с водой и выпил содержимое. Это видел его второй камердинер Пелар, который поспешил к Константу и рассказал ему о случившемся. Констант помчался в спальню и застал Наполеона лежащим в постели.
— Мой добрый Констант, — проговорил Наполеон, — я умираю. Не в состоянии больше вынести страдания и унижения, видя, как мои знамена втаптывают в грязь.
Констант послал за Коленкуром и армейским хирургом Ивоном. Когда они прибыли, руки и ноги Наполеона уже судорожно подергивались, его страшно рвало. Наполеон спросил Ивона, который разбирался в ядах, достаточную ли дозу принял он. По-видимому, она оказалась мала. Рвота несколько утихла после чая, приготовленного Константом. Наполеон проспал несколько часов. Проснувшись и заметив дежурившего у постели Константа, он спокойно сказал:
— Как видно, я обречен на жизнь. Ну что ж, мертвые не возвращаются, а в один прекрасный день, возможно…
Планировал ли он уже тогда драматический побег с Эльбы? Коленкур полагает, что дело обстояло именно так, поскольку Наполеон добавил:
— В прошлом Наполеону Бонапарту всегда удавалось, казалось бы, невозможное. Хорошо, я отрекся и принял условия, но я ни в чем не уступил и не сдался.
Излагая эту историю, я все время думаю о прощальных словах Жозефины: «Я ухожу и уношу с собой счастливую звезду императора. В этом я абсолютно убеждена». Вспомнила ли она о своем предсказании, услышав об отречении Наполеона? Вполне возможно; тем не менее, когда союзные войска устремились к Парижу, она пыталась как-то помочь Наполеону. Мне об этом известно из письма Гортензии. В решающий момент Жозефина, переодевшись, поспешила в Париж, чтобы уговорить Марию-Луизу не покидать государственного поста, Однако та уже выехала из Тюильри и находилась в дороге на Блуа.
Жозефина умерла вскоре после ссылки Наполеона на Эльбу. В своей смерти она виновата сама, роковую роль сыграло чрезмерное тщеславие. Принимая у себя в Мальмезоне русского царя, она вознамерилась ходатайствовать в пользу Наполеона. Во Франции уже отмечалось сильное недовольство восстановленной властью Бурбонов, и бедная женщина вообразила себе, что с возвращением Наполеона она опять сможет занять место рядом с ним. Разве с точки зрения церкви она не было по-прежнему женой Наполеона? На свой последний прием она надела белое платье из тонкой ткани, усыпанной золотыми звездочками. Был очень холодный вечер, но она настояла на прогулке с царем по саду и отказалась накинуть на плечи шаль.
— Шаль испортит весь вид, — сказала она Гортензии. — Кроме того, шали уже вышли из моды.
В результате Жозефина схватила простуду, которая перешла в лихорадку, и, недолго проболев, Жозефина умерла. Согласно широко распространенному поверию, ее последние слова были: «Наполеон! Эльба!» Но Гортензия рассказывала по-другому. Последнее причастие совершил скромный священник, аббат Бертран. Данное обстоятельство заставило тяжело больную Жозефину приподняться на кровати и с возмущением произнести:
— Мог бы прийти по меньшей мере епископ. Готова поклясться, Бонапарт непременно настоял бы на присутствии Его Святейшества.
Будучи экстравагантной до конца, Жозефина умерла, оставив после себя долгов на три миллиона франков. Наполеон, должно быть, снисходительно улыбнулся, когда ему сообщили об обстоятельствах смерти Жозефины и, несомненно, всплакнул о ней, Во время своей второй и последней ссылки он как-то сказал:
— Жозефина была самой лучшей женщиной Франции.
И уж конечно самой неисправимой. И хотя я часто ее ненавидела, я всегда восхищалась силой ее духа и до сих пор бережно храню память о ней.
Думая о Жозефине, я невольно вспоминаю и вторую жену Наполеона, австрийскую телку. Она сохранила верность ему и после отречения, однако уже разрабатывался план, призванный отвлечь ее от этой привязанности и повернуть мысли и желания в другом направлении. И очень чувственная Мария-Луиза, скучавшая по мужчине, послушно уступила. Не так давно, надежно устроившись на пенсии (я отказалась называть это ссылкой), я описала эту любовную интрижку в виде рассказа с якобы вымышленным сюжетом, однако я готова поклясться чем угодно, что изложенная мною версия во многом правдива. Ведь я достаточно хорошо знала Марию-Луизу, чтобы ясно представить себе ее слова и поступки в конкретной ситуации. Не был для меня совершенно незнакомым и Нейперг, писавший мне конфиденциально после окончания интересующих нас событий, С удовольствием воспроизвожу здесь известные мне факты, возможно, кое-где их немного приукрасив.
В один прекрасный день состоялся разговор с глазу на глаз австрийского императора Франца и его эрцканцлера князя Меттерниха. Это случилось еще до их возвращения из Парижа в Вену. Начал Франц, заметивший, что Эльба слишком близка к Франции и что Наполеона следовало сослать на какой-нибудь более отдаленный и труднодоступный остров. Меттерних согласился.
— В данный момент я думаю главным образом о моей дочери, — добавил Франц. — Боюсь, она может поступить неумно, пытаясь воссоединиться с мужем. Если бы можно было как-то разрушить сохранившуюся у нее бессмысленную любовь к Наполеону Бонапарту.
— Сделать кое-что можно и должно, — усмехнулся Меттерних, — если только Ваше Величество позволит мне действовать по моему усмотрению.
— Мне кажется, я вас понимаю, — широко улыбнулся Франц. — У вас есть конкретный человек на примете?
— Граф Адам фон Нейперг.
На лице Франца появилось выражение изумления и сомнения.
— Но ведь Нейперг очень безобразен и в довершение — кривой.
— Именно это обстоятельство, Ваше Величество, во многом предопределило мой выбор. Он носит черную повязку, что придает ему лихой вид… в глазах женщин. На его счету много любовных побед, включая и неаполитанскую королеву.
— Насколько я помню, он потерял глаз в бою, — проговорил Франц в раздумье. — Это наделяет его статусом национального героя, а моя дочь чрезвычайно романтична.
— В действительности он лишился глаза на дуэли. То была сабельная рана. А дуэлировал он, защищая честь одной дамы.
— Еще лучше, Меттерних… еще романтичнее. Хорошо, приступайте к осуществлению своего плана как только мы прибудем в Вену.
— Мне кажется, — покачал головой Меттерних, — было бы разумнее подождать несколько недель, прежде чем назначить Нейперга почетным кавалером при вашей дочери. За это время возникшее у нее, как бы сказать, чувство одиночества еще больше усилится.
В положенное время назначение состоялось; затем, по предложению Меттерниха, Марию-Луизу отправили на воды в Экс-де-Прованс. Заранее проинструктированный доктор убедил ее, что необходимо лечение. Одним из сопровождающих Марию-Луизу был Нейперг. На первых порах ее возмущал этот навязанный ей спутник, но черная повязка на правом глазу завораживала, хотя она и старалась рассматривать ее как нечто отвратительное. Сам же Адам фон Нейперг находил австриячку миловидной и женственной и был более чем доволен возложенным на него поручением, которое Меттерних обрисовал довольно откровенно, без обиняков.
