Рота Его Величества - Дроздов Анатолий Федорович (книга жизни .txt) 📗
— Как называется ваша часть? — спросил я дрожащего солдатика.
— Маршевый батальон. Пополнение третьей дивизии.
Я сообразил, что нам повезло. Будь батальон строевым, нам пришлось бы кисло. Я вступил в бой, не определив силы врага. Случись в этой части грамотный командир, он бы понял: перед ним рота, после чего нам пришлось бы отбиваться и прорывать фронт. Борта и дверцы кабин «ГАЗов» заблиндированы бронежилетами, ружья очхи стреляют всего на триста метров, но потерь избежать бы не удалось. Грузовик не БТР. Пуля в радиатор, пули — в колеса, и мобильная часть становится пешей. После чего ее раскатывают из подоспевших минометов или орудий. Удача спасла легкомысленного дурака. Мысленно отругав себя, я велел пленному помочь раненым. Мы стащили их на обочину и поехали.
Встреча с маршевой частью была случайной: мы делали пакости в разрыве наступающих дивизий. На всякий случай я решил подстраховаться. Вызванный по рации Горчаков немедленно прилетел и спустя сорок минут доложил, что дороги свободны. На пути лежала станица, миновать ее не получалось, и я решил ехать мирно. Мы спокойно катили по главной улице, внезапно она свернула, и колонна оказалась на большой площади. С первого взгляда я понял, что попал в ловушку. Заполонившая площадь толпа и с десяток конных повозок мешали нам проехать, но это были семечки. Плотно сбившихся людей охраняли солдаты с ружьями на изготовку. При появлении грузовиков они дружно развернулись и прицелились в нас. В цепи я углядел командира, отдавшего команду. Похоже, лимит лопухов на сегодня был исчерпан.
Приказав всем оставаться на местах и действовать по обстановке, я выпрыгнул из кабины и зашагал к противнику. Черные зрачки ружей сопровождали меня. В любой момент мог прозвучать приказ… Идти было неприятно, но я заставил себя оценить обстановку. Очхи было немного: человек пятнадцать. Мои веи перестреляют их в считаные секунды. Беда заключалась в том, что стрелять было нельзя. За солдатами противника роилась толпа. Если даже без промахов, то пуля калибра 7,62, выпущенная из «калаша», пробьет тело врага и найдет жертву в толпе. За пятнадцать очхи — пятнадцать веев? Мирных жителей? Такую цену платить я был не готов.
«Вдруг очхи знают о нас?» — мелькнула мысль.
Мелькнула и погасла. В армии Союза рации есть только в ротах, к тому же радиус их действия невелик. Телефон в этой маленькой станице отсутствует наверняка. Знай очхи о таинственном противнике, мы б уже отстреливались.
Бдительный командир оказался старшим лейтенантом лет тридцати, плотным и мордатым. Он смотрел, как я подхожу, сощурив глаза, и взгляд его мне не нравился. Тертый мужик!
В любой армии младший по званию представляется первым, но на моих плечах погон не было — очхи их не носят. Петлицы с соответствующими знаками различия я отверг — на камуфляже они смотрелись бы нелепо. Что ж…
— Командир особой роты наркомата государственной безопасности капитан Князев!
— Документы! — потребовал он.
Я достал удостоверение. Он рассмотрел и хмыкнул:
— Эмблемы летные!
— Для секретности! — соврал я.
— Да ну! — усмехнулся он.
Я полез в кобуру. Стоявший рядом солдат прицелился мне в лицо. Я осторожно, двумя пальчиками достал «глок» и положил его в ладонь старлея.
— Читай!
Он пробежал глазами надпись, и лицо его вытянулось.
— Много видел таких, старлей?
— Легкий какой! — сказал он, взвешивая «глок» на ладони. — Как детский!
— Новейшая разработка. Смотри! — Я забрал пистолет и выщелкнул обойму. — Пятнадцать патронов, ствол нарезной, в конструкции корпуса применена ударопрочная пластмасса. Оружие специальных подразделений.
— Почему вы без знаков различия? — спросил он, но, было видно, уже для проформы.
— Диверсантам без нужды. Мы пробирались в тыл веев, а вы дорогу загородили. Что здесь, кстати, происходит?
Старлей кивнул солдату и повернулся к толпе. Солдатик взял ружье на ремень, его примеру последовали другие. Я встал рядом со старлеем и за спиной сделал знак. Из грузовиков посыпались мои бойцы и неспешно стали растекаться по площади, беря охрану в кольцо.
— Вот! — сказал старлей, показывая на толпу. — Не хотят зерно сдавать!
— Сдавать или продавать? — уточнил я. Перед отъездом из Петрограда Зубов просветил меня насчет политики Союза на оккупированных территориях.
— Продавать, конечно! — поправился старлей, но его оговорка показалась мне не случайной.
— Отчего не продаете? — спросил я ближайшего ко мне вея, старика с седой бородой. Мои солдаты потихоньку сжимали кольцо, требовалось чуток потянуть.
— Сами посудите, ваше благородие! — встрепенулся старик. — Поначалу-то объявили: рубль за пуд! Мы обрадовались: цена хорошая! А они приехали и вот что дают! — Старик полез в карман и достал бумажку. На красном фоне мятой купюры красовался профиль Ленина.
— За зерно положено платить золотом! — удивился я. — Приказ Верховного главнокомандующего!
— Мне выделили советские деньги! — стушевался старлей.
Глазки у него забегали, и я понял, что дело нечисто.
— Тем же приказом категорически запрещено обижать мирных жителей, чинить над ними насилие и произвол! — сказал я громко. — Здесь почему-то наблюдается обратное. (Мои солдаты уже стояли рядом с охранниками.) Вынужден арестовать вас, старший лейтенант!
— Меня?
Его рука дернулась к кобуре, но я перехватил ее и выкрутил. Он завертел головой, ища помощи, но его солдат уже вязали. Подскочивший Рик скрутил руки и старлею.
— Пойдете под трибунал! — пообещал я. — А если выяснится, что кто-либо из ваших подчиненных…
— Господин офицер! Ваше благородие! — Сквозь толпу пробивался встрепанный мужичок. — Они мою дочку сильничали!
— Кто? — спросил я, зверея. У каждого свой бзик, я ненавижу насильников. Их даже в зонах не жалуют.
— Этот! — Мужичок указал на одного из солдат. — Пришел такой вежливый, культурный. «Я, — говорит, — сам хлебороб, уважаю крестьянский труд». Попросил дочку гумна показать, дескать, какие они у нас. Она и повела, а потом гляжу: бежит в слезах и платье порванное… Кто теперь на ней, порченой, женится?
Я сделал знак, насильника подвели ближе. К моему удивлению, им оказался худенький лопоухий солдатик. Никогда б не подумал!
— Я… — Он лихорадочно облизывал губы. — Я хотел по-хорошему… Сказал ей, что она красивая, что женюсь после войны. Она сама меня поцеловала, я распалился… Я не хотел…
«Все так говорят!» — озлобился я.
— Повесить!
— Товарищ капитан! — Он рухнул на колени. — Ради бога! Я женюсь! Честное слово!..
Солдаты вздернули приговоренного на ноги.
— Ваше благородие! — Отец пострадавшей тронул меня за руку. — Не надо! Я согласен! Пусть женится!
— Он же очхи! — изумился я.
— Какая разница! Они тоже люди. У себя пахал — и у меня будет. Мне помощник нужен. Аглая у меня старшая, а сыны маленькие. Пусть!
— А дочка?
— Что дочка? — пожал он плечами. — Дочка согласится!
— Позови ее!
— Аглашка! — крикнул мужичок.
Толпа расступилась, к нам подошла девица. Она оказалась плотной и коренастой. Конопушки густо усевали ее круглое лицо, они были даже на руках. Мне сразу расхотелось кого-то вешать.
— Берешь его в мужья?
— Возьму! — Она потупилась.
— Сегодня и окрутим! — пообещал мужичок, развязывая руки перепуганному зятю.
— Смотри, чтоб не сбежал! — сказал я.
— Не сбежит! Аглашка ему глянулась.
— Очхи, если поймают его, расстреляют.
— Пусть сначала найдут! — Мужичок толкнул зятя в толпу. Аглая подскочила и взяла жениха за руку.
— А нам что делать? — спросил старик с седой бородой.
— Пишите жалобу Верховному главнокомандующему! — посоветовал я. — Он за народ, поможет. И если всерьез… Мужики в станице есть?
Он кивнул.
— Забирайте ружья этих. — Я указал на связанных очхи. — Создайте дружину и гоняйте мародеров. Только без фанатизма. Не то пришлют карательный отряд…
— Сам-то кто будешь? — спросил старик, хитровато прищурившись.
