XXI век не той эры (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна (читать книги без .txt) 📗
Посадка странным образом оказалась удобной и очень надёжной: можно было вообще ничего не уметь и не делать, в нужный момент Ульвар приподнимался со мной вместе. Хотя и весьма интимной, наталкивающей на исключительно неприличные мысли; хорошо, что данного конкретного мужчину я уже давно перестала стесняться, а то получить удовольствие от прогулки было бы трудно.
Сын Тора направил коня к лесу. Кажется, кругом по импровизированному манежу он ограничиваться не собирался, что не могло не радовать.
— Ульвар, а можно я тебя кое о чём спрошу? — приободрённая довольно неожиданным поведением норманна, рискнула попытать счастья я.
— Ну, попробуй, — хмыкнул он у меня над головой.
— Я никак не могу отделаться от ощущения, что всё это очень странно. Ну, вот это, — я широко повела рукой. — В свете слов о давней и непрекращающейся войне я ожидала более мрачной картины. А здесь всё так уютно и спокойно; да и лошадь вот. Не очень вяжется с глобальными проблемами…
Ульвар шумно фыркнул, очень похоже на собственного коня.
— А что ты кроме этого места видела? Оля, я, вообще-то, ярл. Или, как это называется на твоём языке, князь. Не надо по мне и моим условиям жизни судить обо всём мире. Я могу позволить себе хоть коня, хоть слона, хоть дворец до небес. Впрочем, если ты желаешь посмотреть, как живёт наш мир…
— Воздержусь, — тут же трусливо пошла на попятный я. Про себя отметив ещё одну странность: сын Тора назвал меня по имени, более того, короткой формой. Прозвучало это у него удивительно естественно, и неожиданно очень меня согрело.
— Не надо так пугаться, — вдруг спокойно возразил он. — Голода и нищеты в Империи ты не увидишь, не путай это время со своим. Тяжёлую работу — может быть, но всё-таки не на Терре. Здесь почти нет добывающих комплексов, для этого у Империи есть колонии. Да и полезных ископаемых здесь мало; Терра — мозг Империи. Здесь военные и гражданские учебные заведения, военные, проектные и исследовательские организации, на Луне и орбите есть несколько верфей, которые специализируются на тяжёлых боевых кораблях. Маленькие местные предприятия прочих профилей тоже есть, но они работают исключительно на нужды планеты.
— Вот как? Спасибо за разъяснения, — вздохнула я. Хоть что-то в этом мире стало немного понятней! — А мы сегодня не поедем за этой, как её… кацалиоцлей?
— Успеется, — недовольно отмахнулся сын Тора. И я предпочла замолчать, чтобы не портить ему настроение. И так, похоже, его лимит разговорчивости исчерпан на весь день вперёд.
К тому же, — не иначе, для разнообразия, — сейчас молчание меня тоже не тяготило. Можно было полностью отдаться приятным ощущениям и созерцанию.
Здесь было очень красиво. Редкий хвойник, покрытые мхом серые камни, глубокая подушка из этого самого мха под конскими ногами. Пахло морем, хвоей и грибами.
Каждый неторопливый шаг коня отдавался во всём теле. Пользуясь возможностью получить максимальное удовольствие от прогулки, я расслабленно откинулась на грудь мужчины. И это тоже было невероятно приятно: ощущать, как под кожей при каждом движении перекатываются мощные мускулы, как громко и сильно стучит где-то под моими лопатками огромное сердце, разгоняя по могучему телу кровь.
В общем, когда мы выехали на открытое всем ветрам место, откуда открывался великолепный вид на фьорд, в который с противоположного обманчиво близкого берега обрывался широкий белоснежный водопад, я уже почти знала, что такое нирвана.
Вытряхнула меня из этого расслабленного созерцательно-осязательного наслаждения жизнью внезапная остановка и явное намерение мужчины спешиться.
— Что случилось? — озадаченно уточнила я, когда легко спрыгнувший на землю Ульвар уже привычным образом потянул меня за подмышки.
— Ничего, — пожал плечами он, ставя меня на ноги. — Хочется размять ноги. Мне нравится это место. Нравилось, раньше, — подумав, добавил он, отпуская меня и озираясь. Набросил лошадиный повод на ветку корявой сосенки, подошёл почти к самому краю обрыва и невозмутимо уселся на крупный валун, широко расставив ноги и упёршись в них локтями для устойчивости. И замер. И всё это с таким видом, будто подобную процедуру он проделывает всю свою жизнь каждый день по несколько раз.
Я некоторое время в ступоре стояла на месте, пытаясь сообразить, а что вообще происходит? Потом плюнула на это бесполезное занятие, — тяжело мне понять этого хмурого полубога, что есть — то есть, — и решила подойти поближе. К высоте я всегда относилась не то чтобы со страхом, но с настороженностью. Особенно вот такой неустойчивой, с обманчивым мхом под ногами и серыми растрескавшимися камнями. Будем надеяться, меня сюда привезли не с целью торжественного сброса со скалы в жертву морскому богу (сложно, да, через столько времени постоянного ожидания катастрофы поверить, что никто не собирается меня убивать), и сын Тора в случае чего поймает за шкирку. Или вот хотя бы за косу.
Так что я, преисполненная решимости, тихонько приблизилась и встала рядом, любуясь действительно восхитительным пейзажем. Не глядя в мою сторону, Ульвар протянул руку, сгрёб меня в охапку и невозмутимо угнездил на своей коленке. Я даже не пискнула; кажется, начала привыкать к его стремительным внезапным движениям.
Правда, теперь я уже, обняв мужчину за шею, смотрела не на пейзаж, а на портрет, внимательно разглядывая строгий профиль норманна. На фоне окружающих скал он смотрелся гораздо лучше, чем в любых других декорациях, а ярко-голубые глаза повторяли своим цветом высокое северное небо. И было сейчас в этих глазах очень непривычное выражение какой-то… умиротворённости, что ли?
Я придвинулась чуть ближе к мужчине по его собственной ноге, прижавшись вплотную, обняла крепче, мечтая стать неотъемлемой частью этого его нехарактерного и неожиданного спокойствия. Уткнулась носом в шею, с наслаждением втягивая запах, и совершенно растерялась: от этого простого безобидного действия меня накрыло волной такого желания, что стало почти больно.
От мужчины умопомрачительно пахло. То есть, умом я понимала, что этот запах не должен казаться приятным; пахло отнюдь не розами, и даже не естественным запахом его кожи, а откровенно потом, человеческим и конским вперемешку. Но почему-то именно от этого запаха у меня в голове замкнулись какие-то древние закисшие контакты, прошёл совершенно ясный и чёткий сигнал, что вот именно так должен пахнуть мой мужчина, — воин, защитник и вообще лучший с точки зрения генов партнёр, — и гормоны взбурлили.
Крышу мне снесло не до конца, и при большом желании я вполне могла взять себя в руки. Например, если бы кто-то пожелал нас отвлечь, или ситуация была бы совсем уж неподходящая, но дикая природа меня совсем не смущала (кстати, а куда у них комары все подевались? Ни одного не видела за время жизни в этих местах!). И я, наверное, первый раз в наших уже довольно долгих отношениях проявила инициативу. Нельзя сказать, что я была робкой или стеснительной; просто обычно мне на подобное не оставляли времени.
Осторожно отвлекая мужчину от созерцания, я запустила руку в вырез его рубашки, расстёгивая её (так и не поняла, на каком принципе работала эта застёжка; не то липучка, не то магниты, не то что-то совсем уж альтернативное). Потом, не встретив возражений и оттого осмелев, присоединила вторую руку к первой и, с удовольствием проводя ладонями по груди и плечам, спустила с них рубашку. И принялась неторопливо, вдумчиво покрывать поцелуями открывшиеся взгляду просторы, губами и языком пробуя солоноватый вкус, вбирая в себя такой потрясающий запах его кожи.
Не иначе, для разнообразия, мужчина решил в этот раз полностью передать инициативу в мои руки. И совершенно не возражал, когда я опустилась перед ним на колени, и недвусмысленно потянула вниз край штанов. А я… в конце концов, если я не решаюсь, и никогда не решусь высказать вслух всё, что я чувствую к этому человеку, почему нельзя просто сделать ему приятно?
И себе заодно. Потому что испытывать удовольствие — это, конечно, очень здорово; но дарить его любимому мужчине ничуть не менее приятное ощущение. А уж как приятно было слушать его прерывающееся дыхание! Наблюдать, как одна ладонь судорожно стискивает мою косу, а вторая — его собственное колено, и понимать, что всё это — проявление заботы; он явно боялся забыться и, не рассчитав силу, сжать меня гораздо сильнее, чем это могло выдержать моё здоровье.
