Жемчужина Санкт-Петербурга - Фернивалл (Фурнивэлл) Кейт (мир книг .txt) 📗
Чертов казак оказался дураком. У охранки везде есть глаза, от нее невозможно скрыться. Если Попков решил, что конюшня министра — надежное место для того, чтобы спрятать оружие, значит, он ничего не знал о способах работы тайной полиции. И все же Йенс не мог поверить, что Попков оказался большевиком. Его бросало в дрожь, когда он думал о том, что Валентина жила рядом с таким смертоносным кладом.
— Где Лев Попков? — резко спросил он.
— С революционером работают.
У Йенса похолодело на сердце. Работают.
— Я не верю, что Попков — революционер. Кто угодно мог спрятать там гранаты, если бы готовил покушение на министра.
— Включая вас.
— Нет. Я этого не делал.
— Ваше мнение не имеет значения.
У следователя были глаза голодного волка. Ему хотелось оскалить зубы и вцепиться в Йенса, но чтото его сдерживало. Фриис понимал, что причиной этому были несколько слов, написанных на обложке папки, лежавшей перед следователем на столе: «Йенс Фриис — инженер Его Императорского Величества».
Инженер Его Императорского Величества.
Он воспользуется этим громким титулом. Почему нет? Сердце его застучало учащенно. Отдаваясь в ушах. Он знал, что есть сотня причин… Сотня камер для допросов, расположенных под этим зданием, совсем не таких удобных, как эта комната. Камер с цепями, привинченными к стульям, и с пятнами засохшей крови на кафельных стенах. Спокойным и вежливым тоном Йенс снова произнес:
— Где Лев Попков? Я хочу его видеть.
Допрашивавший был явно раздражен просьбой, хотя попытался скрыть это. Он долго молчал, яростно вертя в пальцах перо, потом поднялся, подошел к двери и распахнул ее с такой силой, что та хлопнула об стену.
— Идемте.
Вонь. Пот. Кровь.
Йенс не позволил себе сорваться. Не позволил выплеснуться ярости, не ударил кулаком в металлическую дверь, не схватил за шею конвоира и не сунул его голову в узкое смотровое окошко. Стоя у тюремной камеры, он позвал Попкова по имени.
Внутри можно было различить широкую спину, кровь, струящуюся из свежих ран. Йенс прильнул к прямоугольному окошку и увидел казака, прикованного к противоположной стене за руки цепями. Он был раздет донага, но держался на ногах, прижимаясь лицом к грязным плитам. Массивные мышцы его ягодиц были черными от кровоподтеков, длинные провода шли от его гениталий к электрической батарее, фекалии стекали на пол по его ногам.
Вонь. Пот. Кровь.
Звуки городской жизни поутихли. Был поздний вечер, когда Йенс прибыл в роскошный дом Ивановых. Он подспудно ожидал увидеть запертые двери, закрытые ставни, солдат, дежуривших во дворе, и черные окна, но ничего этого не было. В окнах ярко горел свет, и это было хорошим знаком. В дверях его встретил лакей, который заметно нервничал и усердно отводил в сторону глаза. То, что произошло между министром Ивановым и полицией после того, как Йенса с Попковым схватили и увезли в отделение, явно оставило свой след на всех обитателях этого дома.
Йенс тоже не остался без отметины. Правое плечо его, куда один из полицейских ударил прикладом во время ареста, ныло. Лакей проводил его в голубой салон, тот самый, в котором его впервые принимала Валентина, но сегодня он не ожидал ее застать здесь, поскольку был уверен, что отец спрятал ее куданибудь подальше от посторонних глаз. Скандальное происшествие в конюшне не должно было запятнать ее имени.
— Йенс Фриис, — объявил лакей.
Йенс вошел в ярко освещенный салон и удивленно замер. Как ни странно, все семейство Ивановых было в сборе. Генерал в строгом темнозеленом форменном сюртуке стоял спиной к камину, поглядывая на гостя усталыми глазами изпод насупленных кустистых бровей и постукивая носком туфли по мраморной плите очага. Его супруга, Елизавета Иванова, неподвижно, как кукла, сидела на оттоманке, сложив на коленях руки. Рядом на столике стоял стакан воды.
Но все внимание Йенса устремилось на Валентину. Она сидела на диване рядом с сестрой. Обе были в кремовых платьях, но во всем остальном являли собой полную противоположность. Лицо Кати было мокрым от слез, но, едва увидев Йенса, она улыбнулась. Похоже, что его появление стало для нее облегчением. Валентина выглядела совсем иначе. Карие глаза ее почернели от злобы, и по тому взгляду, который она бросила на вошедшего, он понял, что злилась она не на отца, а на него. Волосы ее были завязаны на затылке, открывая лицо, и на этот раз Йенса поразила не красота его, а внутренняя сила, которая светилась в каждой его черточке. Лицо было словно выковано из стали. Он и раньше чувствовал в ней это качество, но никогда еще не видел его столь отчетливо. Ему захотелось сесть рядом и объяснить, изза чего он вмешался в драку с агентами охранки, но вместо этого он повернулся к ее отцу.
— Господин министр, я рад, что все вы в безопасности.
— Фриис, какого черта вас понесло в мою конюшню? Я удивлен, что вас вообще отпустили после того, как вы на полицейских с кнутом кинулись.
— Эти полицейские ошиблись, — твердым голосом промолвил Йенс. На Валентину он не смотрел. — Они убивали одного из ваших слуг. Вам это безразлично?
— О чем вы говорите?! Мне небезразлично, что у меня под боком лежал ящик с гранатами, который мог в любую секунду взорваться.
Министр принялся в негодовании расхаживать перед камином. Плечи его были напряжены, кулаки сжались.
Йенс застыл в дверях. Ему не предложили сесть, но он был рад этому, потому что единственное свободное место в комнате было рядом с Валентиной.
— Они могли убить не только Льва, — сдержанно произнесла Валентина. — Вы ужасно рисковали.
— Его бы прямо там, в конюшне, забили ногами насмерть. Я не мог его оставить.
— Я знаю. — Валентина покачала головой, как будто освобождаясь от чегото. — Где сейчас Лев?
Ответ Йенс адресовал ее отцу.
— Он сейчас сидит в вонючей тюремной камере. Поэтому я и пришел к вам. Вы сегодня же должны его выручить, иначе до утра он не доживет.
Катя громко застонала.
— Папа, ты должен помочь ему.
Генерал оставил без внимания мольбу дочери. Он во все глаза смотрел на Йенса.
— Почему вас отпустили?
— Потому что я к этим гранатам не имею никакого отношения. И еще потому, — тут он выдержал паузу, проверяя, какой будет реакция министра, — потому что у меня есть друзья при дворе. Господин министр, вы же не хуже меня знаете, что в этом городе о человеке судят по тому, с кем он знаком и чьей благосклонностью пользуется.
Генерал Иванов на какоето время задумался над смыслом этого замечания, потом не спеша достал сигару из специальной серебряной коробки на каминной полке. Йенсу не предложил.
— Так им известно, кто спрятал там гранаты? — спросил Фриис.
— Виктор Аркин, — ответила Валентина. — Наш шофер.
— Он сознался?
— Нет! — рыкнул министр. — Моя дочь видела этот ящик в гараже на прошлой неделе. Разумеется, о том, что в нем находилось, она не догадывалась. Наверняка он перепрятал его, опасаясь охранки. Я расстреляю этого предателя, если его только найдут.
— Он исчез?
Министр затянулся сигарой.
— Сбежал. Чертов революционер. Надо же, в моем собственном доме!.. Шею бы ему свернуть… Надеюсь, он сдохнет в какомнибудь подвале и крысы выжрут его глаза.
— Он был хорошим водителем. Мне он нравился.
Все взоры устремились на Елизавету Иванову. До этого она сидела молча.
— Он никогда не был таким дерзким, как этот конюх казак, — продолжила она. — И таким грязным.
— Папа? — Катя протянула бледную руку, и отец торопливо подошел к дочери.
— Что, моя маленькая?
— Выполни просьбу Йенса. Прошу тебя, папа. Пожалуйста, помоги Льву.
Йенс заметил, какая внутренняя борьба началась в Иванове. Желание угодить младшей дочери, для чего пришлось бы выручать какогото никчемного слугу, вступило в противоречие с не знающим жалости политическим карьеризмом. Однако инженер почувствовал и нечто большее, чтото такое, что заинтересовало его. Это был страх. Чего может бояться министр царского правительства?
