Полет сокола - дю Морье Дафна (прочитать книгу .txt) 📗
Он говорил резко и немного уклончиво. Я не знал, чем это объяснить – то ли беспокойством, которому я был виной, то ли чем-то еще. Казалось, он не хочет оставаться со мной наедине.
– Скоро придет Чезаре, и я хочу, чтобы ты сделал все, как он тебе скажет. Понятно?
– Нет, – ответил я. – Не совсем. Но, возможно, я пойму, когда он появится, – и после некоторого колебания добавил:
– Не знаю, говорила ли тебе синьора. Утром я заходил к ней домой.
– Нет, – сказал Альдо, – она мне не говорила.
– Я встретился с ее мужем, – продолжал я, – и, когда ее не было в комнате, мы несколько минут разговаривали. По ходу беседы он упомянул – не буду вдаваться в подробности – про то, что в Риме, лежа в больнице, получил несколько анонимных телефонных звонков. Звонила женщина с намеками по твоему адресу.
– Благодарю, – сказал Альдо.
Его голос не дрогнул. Выражение лица не изменилось.
– Я подумал, – неловко сказал я, – что лучше тебя предупредить.
– Благодарю, – снова сказал он и направился к двери.
– Альдо, – сказал я, – извини за то, что сейчас произошло, – за досадное столкновение между Карлой Распа и синьорой Бутали.
– Почему досадное? – спросил он, помедлив и держась за ручку двери.
– Они такие разные, – сказал я, – между ними нет ничего общего.
Он остановил на мне жесткий, загадочный взгляд.
– Вот здесь ты ошибаешься, – сказал он. – Обе они хотели только одного. И в этом Карла Распа оказалась более откровенной.
Он вышел из комнаты. Я слышал, как хлопнула входная дверь. С его уходом меня вновь пронзило острое чувство неизвестности – что ждет меня впереди.
Глава 20
Мне не хотелось оставаться одному. Я разыскал Джакопо, который собирался уйти к себе.
– Можно мне пойти с вами? – робко спросил я его.
На его лице отразилось удивление, затем удовольствие, и он махнул мне рукой.
– Конечно, синьор Бео, – сказал он. – Я чищу серебро. Пойдемте, вы составите мне компанию.
Мы пошли в его квартиру. Он провел меня в свою собственную кухню, она же гостиная с окном, выходившим на виа деи Соньи. Это была веселая, уютная комната; сидевшая в клетке канарейка пела под звуки транзистора, который Джакопо, возможно из почтения ко мне, тут же выключил. На стенах висели картинки самолетов, вырванные из журналов и вставленные в рамки. Различные серебряные предметы – ножи, вилки, ложки, блюда, кувшины, кружки – стояли в центре кухонного стола; некоторые еще покрывала розовая паста, другие были уже вычищены и ярко блестели.
Большинство из них я узнал. Я взял в руки небольшую круглую миску и улыбнулся.
– Это моя, – сказал я, – рождественский подарок. Марта никогда не позволяла мне ею пользоваться. Говорила, что она слишком хороша.
– Капитан держит ее для сахара, – сказал Джакопо, – и всегда пользуется ею, когда утром пьет кофе. Его собственная слишком большая.
Он показал мне миску большего размера, которую еще не вычистил.
– Эту я тоже помню, – сказал я Джакопо. – Она из столовой, и мать ставила в нее цветы.
На обеих мисках, Альдо и моей, были инициалы А. Д.
– Капитан очень дорожит всеми семейными вещами, – сказал Джакопо. – Если разобьется что-нибудь из фарфора, а это бывает нечасто, он очень огорчается, или если что-то теряется. Он никогда не выбросит то, что осталось от прежних дней и от его отца.
Я поставил миску на место, Джакопо взял ее и принялся чистить.
– Странно, – сказал я, – что он так уважает традиции.
– Странно? – повторил удивленный Джакопо. – Вовсе нет, синьор Бео, уверяю вас. Сколько его помню, он всегда был таким.
– Возможно, – ответил я, – но в детстве он был настоящим бунтарем.
– Ах, в детстве, – Джакопо пожал плечами. – В детстве мы совсем другие. В ноябре капитану исполнится сорок.
– Да, – сказал я.
Канарейка снова запела. Ее песня была счастливой, безыскусной.
– Я волнуюсь за брата, Джакопо, – сказала я.
– Не стоит, – коротко ответил Джакопо. – Капитан всегда знает, что ему надо.
Я взял кусок замши и стал полировать свою маленькую миску.
– Неужели за все эти годы он совсем не изменился? – спросил я.
Джакопо слегка нахмурил брови, видимо размышляя над моим вопросом.
– Пожалуй, стал более задумчивым, – наконец проговорил он. – У каждого свое настроение – и у меня, и у него. Когда он один и о чем-то думает, лучше его не трогать.
– И о чем же он думает?
– Если бы я это знал, – ответил Джакопо, – то не стоял бы в этой кухне и не чистил серебро. А был бы, как он, членом художественного совета и указывал бы другим, что делать.
Я рассмеялся и промолчал. У Джакопо была своя грубоватая мудрость.
– Мы друг другу отлично подходим, Капитан и я, – сказал он. – Друг друга понимаем. Я никогда не сую нос в его дела, как Марта.
– Марта? – удивился я.
– Дело было не только в том, что она пила, синьор Бео. С годами она стала слишком требовательной. Оно, конечно, возраст. Ей надо было все знать.
Что Капитан делает, куда ходит, кто его друзья, каковы его намерения. Да-да, это и многое другое. Я как-то сказал вашему брату: "Если я когда-нибудь стану вроде нее, тут же меня гоните, я пойму – за что". Он обещал, что так и сделает. Но ему не о чем беспокоиться. Со мной такого не случится.
Моя миска была готова. Инициалы так и горели. Джакопо протянул мне миску Альдо, и я стал чистить ее.
– И чем это кончилось? – спросил я. – Он выставил ее из дома?
– Это было в ноябре, – сказал Джакопо, – сразу после его дня рождения. Он устроил небольшой праздник для нескольких студентов университета и одной дамы, синьоры Бутали, которая выступала как хозяйка дома. – Он немного помолчал, затем добавил, видимо желая объяснить то, что по его разумению могло показаться странным и даже шокирующим:
– В то время профессор Бутали был на конференции в Падуе. И синьора, конечно, решила, что раз гости – это студенты из университета ее мужа, то не будет ничего зазорного, если она выступит перед ними в роли хозяйки дома. Марта приготовила обед, а я прислуживал. Вечер прошел замечательно. Студенты принесли гитары и пели, а потом Капитан отвез синьору домой. Марта много выпила и никак не хотела ложиться спать. Она ждала, пока он не вернулся. Не знаю, что там произошло, но у них был бурный разговор, а наутро она собрала вещи и переехала жить к брату и сестре Джиджи.
– А что Альдо? – спросил я.
– Его это очень огорчило, – признался Джакопо. – Он взял машину и уехал один дней на пять. Сказал, что поедет на море. А когда приехал назад, коротко сказал мне, что не желает говорить ни про Марту, ни про то, что случилось. Вот и все. Однако он продолжал ее содержать, платил за стол и жилье – мне Джиджи рассказывали. Она им ничего не говорила про то, что произошло. Даже когда пила, а этим она постоянно занималась с тех пор, как отсюда съехала. Ни разу даже имени Капитана не упомянула. И знаете, синьор Бео, это была ревность, ни больше ни меньше, чем обычная ревность. Вот чем платят вам женщины. – Он посвистел канарейке, которая сидя на жердочке, распушив перышки, изливала в пении свое маленькое сердечко. – Все они таковы, – продолжал Джакопо, – и дамы из общества вроде синьоры и крестьянки вроде Марты. Они стараются выжать мужчину до последней капли.
Всегда стоят между мужчиной и его работой.
Я поднес миску Альдо к свету. В обрамлении инициалов на меня смотрело мое собственное лицо. Интересно, подумал я, что они обсуждают там, на виа деи Соньи, 8, станет ли ректор после ухода деканов говорить с моим братом наедине, упомянет ли, намеренно или случайно, про анонимные телефонные звонки.
И вдруг я все понял. Автором анонимных звонков была Марта. Для того она и поехала в Рим. Когда Альдо ее выставил, Марта долго и мучительно размышляла и, наверное, догадалась, что, пока профессор Бутали лежал в римской больнице, Альдо еще ближе сошелся с синьорой, а возможно, даже стал ее любовником. Видя, с каким презрением отвергнуты ее любовь и преданность, вне себя от вина и отчаяния она решила отомстить Альдо, выдав его ректору.
