Несущий свободу - Поль Игорь Владимирович (электронная книга .TXT) 📗
Такие мысли заставляли ежиться сильнее, чем от насквозь промокшей одежды. Он привык, что всем, с кем он сталкивался в жизни, было наплевать на него; привык занимать глухую оборону, был готов дать отпор. По-другому было просто не выжить. Он считал себя порождением ненависти и был по-своему горд этим: ненависть помогла ему остаться самим собой, несмотря на все те истязания, что он перенес. Был горд тем, что назло всем сохранил внутри себя крохотное зерно сопротивления, которое не смогли рассмотреть и уничтожить многочисленные дрессировщики, подавлявшие в нем волю к жизни. Он подумал со страхом, что должен во что бы то ни стало остаться собой. Задушить ростки сомнений и слабости. Он должен остаться собой, должен остаться холодным и жестоким, хотя бы ради того, чтобы суметь дойти до конца с достоинством, которого у него не смогли отнять. Те, кто помыкал им всю жизнь, должны узнать: все это время он лишь притворялся покорным, выжидал, чтобы нанести ответный удар.
Но ненужные мысли упорно возвращались и жалили душу. «Ты единственный, кто смотрел на меня с сочувствием», – сказала Грета той последней ночью. Он остановился и прислонился к стене. Нет, так не бывает, убеждал он себя. Она говорила это от страха. Или от одиночества. Это было невыносимо – сопротивляться вере в существование человека, которому ты нужен. Люди в домах вокруг казались бесплотными духами, существами из другого измерения. Он чувствовал себя пришельцем, попавшим в чужой мир, где ни одно существо не признавало его своим. Почему-то ему вспомнился круглый пушистый шарик из дома на улице Мату, тоненький лай, предупредивший его об опасности. Он беспокоился – не забыл ли старик-хозяин дать щенку еды.
Он увидел огонек, мерцавший в пелене дождя. Чувство одиночества толкнуло его, он неуверенно шагнул раз, другой… Расправил плечи и с видом человека, знающего, что делает, поднялся по ступеням. Несмотря на комендантский час, над входом в церковь горел свет. Тяжелая дверь оказалась незапертой. То же чувство побудило его войти. Небольшой зал был безлюден, свечи горели у безвкусно разукрашенного алтаря. Пахло сырым камнем. Белые изваяния равнодушно смотрели на него пустыми глазницами. Хенрик осторожно присел на край деревянной скамьи. Вода с его брюк ручьем стекала на пол. Ноги гудели, тело требовало отдыха. А что до боли в груди, то он к ней уже привык. Глядя на мерцающие огоньки, с удивлением прислушивался к себе: желание рассказать все открыто, без утайки, после стольких лет молчания захватило его. То, чего безуспешно добивались военные психологи, теперь само рвалось наружу.
Человек в черной одежде осторожно приблизился к нему, заглянул в лицо. Хенрик молчал: он никогда не был в настоящей церкви, не знал, как нужно вести себя.
– Мы закрыты, молодой человек, – осторожно сказал священник и покосился на распахнутую дверь, на дождь, хлещущий по ступеням. – Приходите утром.
Хенрик сказал:
– Я хочу поговорить.
– Исповедаться?
– Нет, я пришел просто поговорить. Поговорить с вами. Мне больше некуда пойти.
– Сюда приходят разговаривать не со мной – с Господом.
Хенрик вгляделся в его лицо: ничего неземного, такое же, как у тысяч других. Глубокие морщины избороздили лоб, под глазами мешки. Должно быть, этому парню страшно одиноко в этом каменном мешке, подумал он. Может быть, ему еще более одиноко, чем мне.
– Я не могу с Господом – я же не католик, – сказал он с горькой усмешкой.
– Тогда зачем вы здесь?
– Я же сказал – хочу поговорить с вами. Я слышал, в церкви не разглашают услышанное. Это так?
– Но вы же не католик, – растерянно произнес священник.
– Разве тайна исповеди распространяется только на тех, на ком крест?
– Вам лучше пойти к священнику своей церкви.
– Да нет у меня никакой церкви! – в сердцах сказал Хенрик. – Я вообще не верю в бога.
– В таком случае вам требуется не священник, а психотерапевт. Могу порекомендовать хорошего доктора. Неподалеку отсюда. Правда, до утра он вас не примет.
– Вы что же – смеетесь надо мной?
Священник отступил на шаг, глаза его блеснули в свете свечей. В кармане его брюк угадывался пистолет. Обычный человек, не чуждый земных страстей, разве что в черной одежде строгого покроя.
– Если вы не уйдете, я вызову полицию, – нервно сказал он.
Хенрик тяжело поднялся. Повесил на плечо сумку. С чего он взял, что этот испуганный человек сможет его понять, даже если даст ему выговориться?
– Ну и черт с вами.
Слишком долгую историю пришлось бы ему рассказывать. Пришлось бы говорить без перерыва целую неделю. А у него не было и двух дней. К тому же чипу все равно, где убивать. Для него все едино – что окопы, что церковь.
Он вышел вон. Дождь обрушился на него, спутал волосы. Свет за спиной погас, оставив его в темноте. Хенрик улыбался: сам того не осознавая, священник пробудил в нем уверенность. Мысли обрели ясность. Привычный холод охватил грудь, вытеснив ненужные чувства.
Он подумал: это все фантазии. Наверное, как раз сейчас ее допрашивают. Может быть, в эту самую минуту она слово в слово пересказывает их разговор.
59
Посыльный потряс его за плечо. Джон резко сел.
– Что такое? – спросонья он не понял, где находится. Часы показывали шесть пятнадцать. Дико болела голова.
– Лейтенант, дежурный просил передать – парня, похожего на вашего убийцу, видели ночью в католической церкви. В восточном секторе, – сказал посыльный, и, зевнув, удалился. Джон услышал, как его шаркающие шаги затихают в коридоре.
Он бросился одеваться. Нетерпение подхлестывало его, наполняло тело нервной дрожью. День начинался просто отлично.
Несмотря на раннее утро, в коридорах уже сновали люди в мокрых дождевиках, слышно было, как кто-то кричит в трубку, тянуло запахом сбежавшего кофе и оладьев. Когда он, тщательно выбритый и с приглаженными волосами, поднялся в кабинет заместителя комиссара, немолодая чернокожая женщина в приемной поспешно отставила в сторону чашку с чаем.
– Доброе утро, сеньор лейтенант, – произнесла она смущенно. – Вас ждут, прошу.
Хозяин кабинета поставил перед Джоном дымящуюся кружку.
– Вам уже сообщили? – спросил он. – Придется поставить засады у всех церквей.
– Лучше возьмите их под наблюдение. По паре «стрекоз» на каждую.
– Пришла запись с КПП. Будете смотреть?
– Да, конечно, – сказал Джон, отхлебнув крепчайшего кофе. Обжигающий напиток бодрил, прояснял голову, разгонял тупую боль в висках. Дождь хлестал в окно.
– Толку с нее немного, – извинился заместитель комиссара. – Туман, видимость неважная.
– Сначала я бы хотел поговорить со вчерашним дежурным. Если вы не возражаете. – Джон помнил, как важна тактичность в работе с полицией на периферии. Если хочешь настоящего содействия – не дави на них слишком сильно, не показывай, что ты главнее. Здесь этого не любят. – Сейчас не слишком рано для вопросов?
– Пустяки. Я вызвал его еще с вечера, – заместитель комиссара нажал на кнопку и произнес несколько фраз.
Коренастый капрал с восточными чертами лица ворвался в кабинет и весело спросил, покосившись на Джона:
– Вызывали, капитан?
– Мартинес, это лейтенант Лонгсдейл из Пуданга. Поговори с ним.
– Вы по поводу того бородача, сеньор? Я же все рассказал вчера.
– C ним была женщина. Не могли бы вы описать, как она выглядела?
– Клевая кроха, – сказал Мартинес.
– Что, невысока ростом?
– Нет, с чего вы взяли?
– Вы сказали – кроха.
– Ну, это я для красного словца. Уж больно она аппетитная. Белая, худенькая, глазищи огромные. Как раз по мне.
– Какого цвета глаза?
Мартинес задумался.
– Не помню. Я стоял с другой стороны, да еще этот туман. Кажется, темные.
– Волосы?
– Это я заметил. Черные, нет, темно-русые, совсем короткие. Наши женщины так не ходят.
– Так она не из местных? Я имею в виду – не могли вы видеть ее в городе?
– Что вы, сеньор! Здесь таких нет, – убежденно сказал Мартинес. – Тем более – белая. Из белых у нас только жена мэра да пара пилотов у миротворцев.
