Ведьмин Лог - Вересень Мария (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
– Чего скалишься? – тут же осадила его Турусканская. – Тащи сюда телогрейки, тащи снадобья, саблю вынь, а то мало ли кто прыгнет, – и тут же взвыла: – Да двумя руками все неси! И железку свою дурацкую брось, а то сейчас всем глаза повытыкиваешь!
Царек оторопел было от обилия приказов, но исполнил все быстро, про себя подумав, что не дай бог на такой жениться – безо всякого колдовства замордует, – и тут же, искоса глянув на Марго, сам себе противореча, признался, что, пожалуй, на такой-то и можно было бы жениться. Такая любого разбойничьего атамана за пояс заткнет. Одно слово – ведьма.
Когда в котле закипела вода и совместными усилиями три ведьмы нашептали наговор, шаманка поманила к себе Митяя, зачерпнула варево черпачком и ласково, как Баба-яга Жихарку, попросила:
– А ну-ка пивни.
Марго же без всякой ласковости забрала у Васька саблю и протерла ее тем же отваром. Сталь почернела, Митяй открыл рот и замотал головой, намекая, что это он пить не будет, но ведьмы не очень интересовались его мнением. Рогнеда щелкнула пальцами, и он на миг словно окаменел, этого хватило Марте, чтобы влить отвар и, как маленькому, рот утереть.
– Вот и славно, – потрепала она его по щеке.
Митяй собрался было возмутиться, однако вместо слов замычал, потом у него отнялись ноги, и он тяжело опустился на землю, с удивлением отмечая, как странно и причудливо вокруг него изменяется мир.
Подаренкова Ефросинья, бывшая воспитанница Жабихи, стояла, раскинув руки, и хохотала, а по сторонам от нее скрипели и стонали, раскачиваясь, деревья, словно вокруг неистовствовала буря. Глаза ведьмы закатились и казались белыми бельмами, зверье, птицы и нежить бежали прочь, но никому из них не было спасения. Подаренка творила волшбу. Страшную. И раньше известную лишь немногим, а теперь, после смерти Жабихи, и вовсе – одной ей. Ничто разумное не могло устоять, спастись бегством или скрыться от нее.
Духи деревьев, родников, троп, лешие, кикиморы – все, от кого, казалось бы, уже давно не осталось ни памяти, ни следа, с воем и плачем восставали от спячки, поднимались из нор. Их многовековой сон был прерван грубо и жестоко. Они свирепствовали, требуя ответа за это самоуправство, и не находили виновного. Слепо брели они мимо ведьмы, а она шептала им: «Там, там…» Древние, великие и ужасные хозяева лесов с отчаяньем затыкали уши, трясли головами, стараясь прогнать это наваждение и не умея от него избавиться. И тогда они начинали понимать, что единственный способ обрести покой – это идти туда и наказать обидчиков. А их было много, они жгли огромный костер на поляне, стараясь найти защиту у извечного врага леса, они варили снадобья, пытаясь укрыться за туманами и обманными миражами.
Но Подаренка разбивала все их коварство, пригибая пламя к земле ураганным ветром, развевая в клочья миражи. Не помогал даже огненный бык, в которого ведьмы обратили одного из своих приспешников. Он топтал копытами мелочь, сокрушал рогами сильных, но звери и нежить шли волна за волной. И тогда в дело приходилось вступать воину с зачарованным мечом. Не сталь пугала ожившую нечисть, но страшные слова на ней, давно забытый язык обещал всем, кто будет убит этим оружием, больше, чем смерть и забвение. И духи отступали на время, но только на время.
Ведьма смеялась, по ней текла кровь, шрамы возникали один за другим, словно невидимка полосовал ее тонкой бритвой. Порезы тут же затягивались, но возникали новые, рубцевались и снова разрывали кожу, иногда она вздрагивала, как от сильных ударов, но не прекращала смеяться. Ей никогда не было так страшно, и никогда она не чувствовала в себе столько силы. Годы, проведенные у Жабихи, не прошли даром, а ведь это было только начало, и у ног ее лежала раскрытая книга. Скоро придет время и для заклятий из нее.
Поначалу был миг ужаса, когда Мытный не откликнулся через шар даже с кровью, молчал, словно умер. На мгновение сердце окутал холод и показалось, что кончено все и она осталась одна. Накатившая жуть лишила ее сил, бросила на землю, но Подаренка сумела себя взять в руки, сцепила зубы и дико закричала:
– Я добьюсь своего!
И на смену страху пришло такое звенящее, нечеловеческое спокойствие, которое случается только у совершенно сумасшедших. Она стала хватать руками мох и траву, сплетая из них фигурки, при этом даже не заботясь, чтобы было сколько-нибудь похоже, просто баюкала их на руках, лила воду и нарекала одну за другой – Рогнеда, Августа, Лана, Маришка. Она не забыла ни колдуна, ни разбойника, ни боярина Кое-как утоптав ногой землю, она принялась рисовать на ней узоры, ежеминутно вскрикивая и теряя свое орудие мести, оттого что руки пронзала невыносимая боль, но упорно, слизывая кровь с пальцев, продолжала свое действо.
– Так лучше… С кровью даже веселей.
Ни у одной фигурки рисунки не повторялись, каждой была своя месть, своя кара.
– Что, ворона, прячешься от меня за огонь? Ну дак гореть тебе пламенем! – хихикала она. – Ты, жирная корова, – хватала она фигурку Рогнеды и горстями вбивала в нее сосновые иголки, – сдохнешь, сдохнешь! А это у нас кто? О! Гроссмейстерша Лана Лапоткова! – И, вцепившись в фигурку так, что она чуть не развалилась у нее в руках лохмотьями травы, начала резать ей лицо и рвать волосы, визжа: – Гадина! Гадина! – бросила ее, схватила Маришку и, с ненавистью прошипев: – Я буду магистершей! – вбила ей лезвие ножа в лоб, насмерть припечатав к земле, оскверненной пентаграммой.
Прочие тоже не избежали своей доли проклятий, и только архимага она решила приворожить. Выла свадебную песню, накручивая и накручивая на фигурку бесконечную серебряную цепь, пока не получился один сплошной серебряный кокон, такого хватило бы на целую связку каторжан, однако, не зная, на что способен архимаг, она и этим не ограничилась, нашептав с десяток заговоров. Счастье златоградца было в том, что архимагом он вовсе не был, а имя его она не смогла вызнать, все опрошенные называли каждый раз разные.
Ланка каталась по земле, вереща. Сквозь пальцы капала кровь. Я холодела, представляя себе разные ужасы, но хрипящего Мытного бросить не могла. Бедолага споткнулся, не дойдя до Надиного дома, и вдруг, кашлянув, начал давиться водой. Я была насквозь мокра, а из него все текли и текли потоки, словно изо рта каменной горгульи в дождь. И, если б не златоградец, Мытный меня попросту бы раздавил. Взгляд боярина был полон ужаса, но надо сказать, к его чести, он не бросился кататься по земле, разрывая одежду на груди, а изо всех сил старался помочь мне. Во всяком случае, в том, что ноги его не несли, не страх был виноват.
Златоградец, сунув голову ему под мышку, поволок дружка, встревоженно поглядывая на меня, но я, как ни странно, все еще была цела. Только голову сдавило так, что я света не видела, но это явно от черного ветра, который Фроська пустила на поселок. От него бесновалась скотина в стойлах, выли собаки и заходились смертным криком младенцы. Вершининцы, которые днем гоняли от своих дворов Серьгу, теперь с проклятиями бороздили сохами круги вокруг домов, поспешно загоняя скотину прямо в избы, рисуя охранные знаки и выставляя образа Пречистой Девы в каждом окне.
Серьга плясал, как умалишенный, что-то бессвязно выкрикивая и всплескивая руками и задирая к небу лицо с закатившимися глазами. Силантий тащил его за хлястик кафтана, иногда роняя, но тут же легко вздергивая. В другой руке кузнеца беспомощной тряпкой висел Селуян. В лице дурневского воеводы не было ни кровинки, а у забора, вцепившись в штакетины огромными ручищами, стояла Надя. За чертой круга. И я надеялась, что она не сорвется к своему любимому кузнецу. Про сестрицу-то мою она явно не думала, хотя та всхлипывала у нее под ногами, цепляясь за юбку.
Илиодор чуть не каждый миг удивленно вскрикивал. Каких-то двенадцать шагов, которые мы не дошли до убежища, приготовленного Ланкой, казалось, просто невозможно сделать: ноги словно прирастали к дороге. Стоило чуть задержаться – и я проваливалась в утоптанную землю по щиколотку, словно в грязь, а потом выдирала ноги через силу так, что подошвы на сапогах трещали.
