Селена, дочь Клеопатры - Шандернагор Франсуаза (книги полные версии бесплатно без регистрации txt, fb2) 📗
Двадцать столетий спустя будем откровенны: ни одна из этих «исторических» деталей не доказана. Попытки реанимации? Плутарх, опирающийся на свидетельства врача, даже не намекает на это. О причинах смертей (поскольку было три или четыре трупа) он выдвигает две гипотезы: яд, содержащийся в шпильках, или укус аспида. И вывод его таков: «Правды не знает никто». Октавиан, вынужденный озвучить официальную версию, склонился к варианту со змеей, не забыв добавить легендарную историю о «корзине с фигами».
У современников Клеопатры нет ни единого слова об этой корзине с фигами, которую якобы принесли в комнату вместе с пресмыкающимся. К примеру, у Горация вообще ничего не сказано о змеях. Фиги появились лишь два с половиной столетия спустя, когда Лукан [146] воспевал таланты псиллов, Светоний [147] позвал одного из них к царскому ложу, а Дион Кассий [148] решил собрать все вместе: корзину с фигами и достоинства псиллов, добавив, что первым, кто указал римлянам на змеиный след, был старый евнух, сразу покончивший с собой… Но как можно верить в историю с псиллами и реанимацию? Как бы глупы ни были солдаты, они все же умели отличить живого от мертвого! И не тратить понапрасну время на «реанимацию» бездыханного тела женщины…
Что касается старого евнуха и аспида, то они тоже не очень убедительны. Конечно, утверждают, что Александрия тогда была полна гадюк, они жили даже в домах, и их, кажется, кормили мукой, разведенной вином. Но это странное меню не более правдоподобно, чем такое обилие пресмыкающихся: змеи не уживаются с котами, а коты там были повсюду… На самом деле одна змея, «Добрый Гений», давшая имя главному городскому каналу, была почитаема греками Александрии: речь шла одновременно об античном уже, покровителе домашнего алтаря, и об облике, который принял Зевс-Амон, чтобы породить Александра Великого. Египтяне, со своей стороны, издавна верили, что кобра на царской прическе (пустынная кобра длиной в два метра) открывала фараону двери в потусторонний мир, где правил воскресший Осирис. Если бы Клеопатра в самом деле позволила змее укусить себя, то таким образом она избрала бы наилучший способ соединить две традиции и дать понять, что Александр-Зевс-Осирис вернулся за ней: «Я умираю только внешне…» И все-таки факты – упрямая вещь: ни один аспид не способен укусить трех людей сразу, а значит, царица убила себя иначе.
Некоторые предполагают, что пленникам действительно принесли сразу трех гадюк: «Сегодня такие вкусные фиги, принесите мне три корзинки!» Но понадобилось бы заранее поймать этих гадов и подержать их в голоде: у аспида, укусившего жертву, в течение нескольких дней оставалось недостаточно яда, чтобы парализовать следующую. Аспид – не то оружие, которым можно убить себя без предварительной подготовки!
Кто сочинил эти басни? Наверняка египтяне: им слишком хотелось, чтобы их последняя Царица стала бессмертной. С другой стороны, римские стражи должны были с облегчением ухватиться за эту небылицу. Ведь если их дерзко обманули, применив новый способ самоубийства (никогда ранее не использовавшийся), то они в таком случае оказывались менее виновными в том, что не соблюли элементарных предосторожностей – не обыскали помещение, белье и волосы той, за кем были приставлены следить…
Только Селена не позволила ввести себя в заблуждение, ведь она часто играла с красивыми шпильками матери, очень длинными шпильками, украшенными жемчугом и гранатом, головки которых иногда прокручивались, как оправа на кольце, и раскрывали крошечные полости. Она также помнила, как получила резкий удар по пальцам кисточкой для румян, когда однажды после званого ужина осмелилась прикоснуться к одной такой шпильке. К запретной шпильке… Позже она обнаружит, что вокруг матери всегда был яд: Царица возглавляла исследования по ботанике в Музеуме; участвовала в смертоносных заговорах, о которых врач Главк донес легату Деллию; проводила многочисленные эксперименты на приговоренных к смерти. Или тот ужин с фиалками… Нет, Селена, такая проницательная, какой я ее себе представляю, не могла предпочесть версию со змеей истории со шпильками. Если только не в момент паники…
В какой именно момент? Когда во дворце Тысячи Колонн узнали о смерти Царицы, двух служанок и раба, няни сразу подумали об убийстве: в Царском квартале римляне снова начали убивать! Ирас и Шармион погибли, защищая свою госпожу! Теперь убийцы займутся детьми, уничтожением последних из Птолемеев…
Нужно поскорее спрятать сироток. Кажется, где-то есть подземелье. Но где?
– Нет! – вскрикивает Селена. – Только не подземелье!
Если она будет так пищать, сюда сбегутся все легионы, ворчит Таус. Не стоит ее так огорчать. Нужно бежать тихо.
– Не бойся, моя золотая голубка, – говорит Сиприс, – мы не будем прятать вас под землей, мы укроем вас во дворце, мы найдем…
За шторами, в шкафу, в буфете – неважно.
В другом конце здания уже слышалось характерное позвякивание обмундирования движущегося войска и приказы, выкрикиваемые во все горло на варварском языке: Октавиан потребовал проверить детей. Он боялся, что будет испорчен его великолепный Триумф, и приказал, чтобы принцы немедленно были выведены из Царского квартала, полного евнухов и волхвов, запутанных дворов, тупиковых улочек, темных лабиринтов под покровительством богинь с львиными головами: близнецы с их младшим братом должны быть немедленно доставлены на борт римской галеры.
Женщины дворца Тысячи Колонн не подозревали, что задача римлян состояла в том, чтобы сохранить детей, так как в интересах Октавиана было освободить их от «ползающих змей» и отчаянной самоотверженности слуг… Женщины не знали об этом, и им было страшно, они пытались бежать и метались по комнате за закрытыми охраняемыми дверями.
Дворцовые стены были разрисованы островами с птицами, цветущими садами, рыбацкими лодками на волнах, где в изобилии плескалась рыба, и пигмеями-охотниками на берегу огромной реки – нильские сцены, такие же прекрасные, как мечты. Иногда казалось, что эти иллюзорные стены открывают вход в другие комнаты – дворцы во дворцах: пилястры, балконы, террасы, перголы и бесконечные колоннады. В отдаленном помещении (темная комнатушка, считавшаяся сельским храмом) находилась маленькая лестница. Она никуда не вела: за искусственной мраморной ступенькой скрывался тайник, куда подальше от хищных рук складывали серебряные вазы.
Прибежавшая Тонис подсказала, что туда вполне можно было бы втиснуть детей (она говорит «детей», потому что была гораздо более взрослой по сравнению с принцами, ее ровесниками), и хотя тайник не такой уж большой, но если потесниться, то они поместятся:
– Только бы хватило времени вытащить оттуда вазы…
Чтобы хватило времени, няни сразу же закрыли за собой засовы. Одна дверь, вторая. Вдалеке слышались пронзительные крики, раздававшиеся в гинекее [149], вопль толстой кастелянши, жалостливые завывания прядильщиц, – но ничто не останавливало металлического шествия солдат, продвигавшихся через помещение. Натолкнувшись на первую закрытую дверь, они стали рычать, стучать, злиться и, наконец, выбивать ее.
– Позаботься о детях, – выпалила Таус Сиприс. – А я пойду навстречу этим монстрам и задержу их. Хермаис, пойдем со мной, Тонис, идем…
«Спасай свою жизнь», – говорила их мать. Нужно ли ее слушаться? И как? Все происходило так быстро! И вот они уже в темной яме, присели на корточки. Сиприс закрыла за ними ложную ступеньку, словно могилу. Больше не было ни света, ни воздуха. Птолемей застонал, Селена рукой закрыла ему рот, а Александр прошептал:
– Они нас убьют.
Ей было жарко, она задыхалась, сердце бешено колотилось, и вдруг в темноте ей показалось, что она ясно видит: к ним идет красный солдат…
