История - Хониат Никита (читать книги онлайн полностью без сокращений .TXT) 📗
11. В это время, по устроению, как надобно думать, Божию, Андроника не было в городе: он жил в Милудийском дворце на восточной стороне Пропонтиды. Услышав в первую стражу ночи об убиении Агиохристофорита, он ночью не оставил своего местопребывания и ничего другого не сделал, как только написал к жителям города небольшую грамоту, в которой убеждал их прекратить мятеж и которая начиналась таким образом: «Что сделано, то сделано; казни не будет». С наступлением утра и приверженцы Андроника пытались укротить волнение народа, и сам Андроник на императорской триире приезжает в большой дворец. Но народ не переставал собираться; сама весть о прибытии Андроника во дворец не остановила движения. Да и все другие убеждения прекратить это волнение оставались безуспешными. Многие чуть было даже не подверглись смерти единственно за то, что выразили свое неодобрение и назвали это дело нехорошим. Все, как бы по одному условному знаку, огромными толпами, с одушевлением и с явным исступлением бежали к огромному храму Слова Божия, подстрекая друг друга и издеваясь над теми, {433} кто не выказывал такой же ревности и не вооружился каким-нибудь оружием, но стоял в бездействии и смотрел, что делают другие. А люди, знакомые со словесными науками, называли их даже гнилыми членами, не сочувствующими всему остальному телу государства. Затем разломаны были замки и запоры государственных темниц и открыт свободный выход заключенным, между которыми не все были преступники, но и люди знаменитые родом, томившиеся в тюрьме за какой-нибудь ничтожный проступок, или неосторожное слово, или даже за преступление друга против Андроника. От этого стечение народа еще более увеличилось, и те, которые прежде втайне роптали на Андроника, но колебались принять участие в деле, так как оно соединено было с опасностью, теперь открыто пристали к мятежу. Тут можно было видеть людей и с мечами, и со щитами, и в латах; но у большей части руки были вооружены кольями и обрубками дерева, взятыми из мастерских. И вот эта-то огромнейшая толпа с неистовством сбежавшегося народа провозглашает Исаака самодержавным римским императором, когда один из служителей храма снял при пособии лестницы венец Константина Великого, висевший над таинственной трапезой, и возложил его на голову Исаака. Исаак — я не хочу умолчать и не передать потомкам и этого,— Исаак не соглашался на это венчание не потому, чтобы он не любил власти, но потому, что считал это дело трудным и едва ли достижимым. Ему казалось, {434} что все это совершается над ним во сне, а не наяву, да к тому же он боялся гнева Андроника и не хотел еще более раздражать его. Между тем стоявший близ него Дука, о котором мы выше упомянули, сняв с головы шляпу, просил, чтобы на него возложили диадему, причем указывал на свой безволосый череп и на плешь, которая у него сияла, как полная луна. Но чернь не соглашалась и говорила, что она не хочет, чтобы опять ею управлял и над нею царствовал старик, что она много потерпела зол от седовласого Андроника, и вследствие того она ненавидит и гнушается всякого близкого к смерти старика, и особенно, если у него длинная борода, разделяющаяся на две половины и оканчивающаяся острием. Когда таким образом Исаак провозглашен был царем, случилось и еще одно обстоятельство, о котором стоит упомянуть. При переправе златосбруйных царских лошадей с той стороны пролива одна из них, вскочив на дыбы, вырвалась из рук конюха и бегала по большим дорогам. Ее поймали и привели к Исааку. Исаак садится на нее и таким образом выезжает из Великой церкви, имея в своей свите даже и патриарха Василия Каматира, потому что народ принудил и его принять участие в этом деле и своим согласием одобрить его. Что же касается Андроника — он, по прибытии в большой дворец, услышав неясные крики, а спустя немного и увидев все, что происходило, решился вступить в бой с народом и стал собирать {435} и приготовлять к сражению бывших при нем людей. И так как немногие из них оказались готовыми разделять его мысли и желания, то он и сам принял участие в сражении, взял в руки лук и сквозь щели огромной башни, которая называется Кентинарием, бросал в наступающих стрелы. Видя, однако же, что его усилия напрасны, он решается вступить в переговоры с народом и объявляет, что отказывается от царства и передает его сыну своему Мануилу, надеясь через то утишить волнение и отдалить близкую и крайнюю опасность. Но народ от этих слов еще более ожесточился и стал осыпать как его, так и того, кого он предложил в наследники царства, самыми гнусными всякого рода ругательствами. Когда же чернь разломала ворота, называемые Карейскими, и ворвалась во дворец, Андроник обращается в бегство. Сняв с ног пурпуровые сапоги и, как сумасшедший, сбросив с шеи крест, эту давнюю свою охрану, он надевает на голову варварскую шапку, которая, оканчиваясь острием, похожа на пирамиду, и снова вступает на царскую трииру, на которой приехал в большой дворец из дворца Милудийского. Возвратясь опять туда же и взяв с собой двух женщин: Анну, бывшую в браке с царем Алексеем, а по смерти его, как уже сказано, вышедшую замуж за Андроника, и любовницу Мараптику, которая недурно играла на флейте и которую он страстно и до безумия любил, как не любил и Димитрий Полиоркет Ламию, взятую в плен после победы {436} над Птоломеем на острове Кипр,— Андроник поспешно отправился в предположенный путь. Предположил же он бежать к тавроскифам, потому что все римские области, равно как и владения других народов, считал для себя не безопасными.
12. Таким-то образом Андроник низложен был с римского престола, а Исаак вступил во дворец и, будучи снова провозглашен от собравшегося народа римским царем-самодержцем, отправил вслед за Андроником погоню. Так как дворец был открыт и никто не мешал и не препятствовал множеству собравшегося народа, то народ расхитил не только все сокровища, какие хранились в хрисиоплисиях,— а тут было, кроме слитков, двенадцать кентинариев золотой, тридцать серебряной и двести медной монеты,— но и все вообще, что легко мог унести на руках один человек или даже несколько соединившихся людей. Равным образом и из оружейных палат похищено было множество оружия. Грабеж простерся даже и на храмы, находившиеся в царском дворце; и здесь сорваны были украшения со святых икон и даже украден тот священнейший сосуд, в котором, как говорит давнишняя молва, дошедшая и до нас, хранилось письмо Господа, собственноручно написанное Им к Авгарю. Между тем Исаак, прожив довольно дней в большом дворце, переезжает во дворец Влахернский и здесь получает известие о взятии Андроника. Взят же был Андроник таким образом. На пути во время своего бегства он {437} приезжает в Хилу, в сопровождении немногих слуг, бывших при нем еще до воцарения, и с двумя взятыми им женщинами. Жители того места, видя, что на нем нет никаких царских украшений, но что он, как беглец, спешит переправиться к тавроскифам и что его никто не преследует, и не осмелились и отнюдь не сочли справедливым задержать его. Хотя он был уже и беззащитный зверь, тем не менее они испугались его и при одном виде его дрожали. Они приготовили корабль, на который и сел Андроник со своими спутниками. Но, кажется, и море негодовало на Андроника за то, что он много раз осквернял лоно его трупами невинных: оно поднималось высокими волнами, расступалось безднами, силясь поглотить его, и несколько раз выбрасывало корабль на берег. Это помешало бедному Андронику переправиться до прибытия погони. Его схватили, связали и вместе с женщинами бросили в лодку. Но и теперь Андроник был тот же умный и находчивый Андроник. Видя, что ноги не помогут, что руки ни к чему не служат и что нет у него меча, с которым можно было бы сделать что-нибудь славное и разогнать схвативших его, он искусно изменяет голос и разыгрывает трагедию. Употребив в дело старинные сильные убеждения и искусно, как вождь муз, пробегая по струнам сладкозвучного органа, он начинает печальную и трогательную песню и, разливаясь соловьем, рассказывает, какого он высокого рода, насколько зна-{438}менитее многих по своему происхождению, как счастлива его бывшая судьба, как отнюдь не бедственна его прежняя жизнь, хотя он был в бегстве и ссылке, и как жалко несчастье, которому он подвергся теперь. На его пение отвечали еще более трогательным пением бывшие с ним умные женщины, так что он начинал печальную песню, а они его поддерживали и ему подпевали. Но напрасны были все эти затеи, тщетны все эти выдумки изобретательного и изворотливого Андроника, Нечестивые дела его, словно воск, затыкали уши схвативших его людей — никто нисколько не сжалился над ним и не слушал того, что он, подобно сиренам, так сладко или, точнее сказать, так коварно напевал. Бог явил свой гнев, и не нашлось у Андроника средства к спасению. Его заключили в тюрьму, называемую Анема, наложили на его гордую шею две тяжелые цепи, на которых держат в железных ошейниках содержимых в тюрьме львов, и заковали ноги его в кандалы. Когда в таком виде его привели и представили царю Исааку, его осыпают ругательствами, бьют по щекам, толкают пинками, ему щиплют бороду, вырывают зубы, рвут на голове волосы. Затем отдают его на общее всем поругание, причем над ним издеваются и бьют его кулаками по лицу даже женщины, и особенно те, чьих мужей он умертвил или ослепил. Наконец ему отрубили секирой правую руку и снова бросили его в ту же тюрьму, где он оставался без пищи и {439} без питья и ни от кого не видел ни малейшего попечения. А спустя несколько дней ему выкалывают левый глаз, сажают на паршивого верблюда и с торжеством ведут по площади. Нагая, как у старого дерева, и гладкая, как яйцо, голова его была не покрыта, а тело прикрыто коротким рубищем. Жалкое то было зрелище, исторгавшее ручьи слез из кротких глаз. Но глупые и наглые жители Константинополя, и особенно колбасники и кожевники и все те, которые проводят целый день в мастерских, кое-как живут починкой сапог и с трудом добывают себе хлеб иголкой, сбежавшись на это зрелище, как слетаются весной мухи к подойнику и к сальным сосудам, нисколько не подумали о том, что это человек, который так недавно был царем и украшался царской диадемой, что его все прославляли как спасителя, приветствовали благожеланиями и поклонами и что они дали страшную клятву на верность и преданность ему. С бессмысленным гневом и в безотчетном увлечении они злодейски напали на Андроника, и не было зла, которого бы не сделали ему. Одни били его по голове палками, другие пачкали ему ноздри пометом, третьи, намочив губку скотскими и человеческими извержениями, выжимали их ему на лицо. Некоторые поносили срамными словами его мать и отца, иные кололи его рожнами в бока, а люди еще более наглые бросали в него камни и называли его бешеной собакой. А одна распутная и развратная женщина, схватив из кухни {440} горшок с горячей водой, вылила ему на лицо. Словом, не было никого, кто бы не злодействовал над Андроником. И после того как с таким бесчестьем в смешном триумфе привели его на театр, его стащили с жалкого верблюда, на которого посадили ради посмеяния, и, привязав веревку, повесили за ноги между двух столбов, которые соединяются вверху камнем и стоят подле медных статуй, изображающих разъяренную волчицу и гиену с наклоненными друг к другу шеями, как будто они хотят одна на другую броситься. Перенесши такое множество страданий, вытерпев тысячи и других мучений, о которых мы не упомянули, Андроник все еще имел довольно силы мужественно и с полным сознанием переносить и новые страдания. Обращаясь к нападавшей на него толпе, он ничего другого не говорил, как только: «Господи помилуй» и «Для чего вы еще ломаете сокрушенную трость?». Между тем бессмысленнейшая чернь и после того, как его повесили за ноги, не оставила страдальца в покое и не пощадила его тела, но, разорвав рубашку, терзала его детородные члены. Один злодей вонзил ему длинный меч в горло до самых внутренностей. А некоторые из латинян со всего размаха всадили ему и в задние части ятаган и, став около него, наносили ему удары мечами, пробуя, чей меч острее, и хвастая искусством удара. Наконец после такого множества мучений и страданий, он с трудом испустил дух, причем болезненно {441} протянул правую руку и провел ею по устам, так что многие подумали, что он сосет каплющую из нее еще горячую кровь, так как рука недавно была отрублена.
