Другой путь - Акунин Борис (читать книги онлайн регистрации TXT) 📗
А Мирра сходила.
Место проживания у безработной Оболенской оказалось поганей некуда. Бывшая ночлежка, рассадник всякого асоциального элемента. Рожи – пьеса Максима Горького «На дне». Само собой, антисанитария, вонища – нос затыкай.
Но Мирру это не остановило. Раз решила повидаться с «сиятельством» – повидалась.
Верней сказать, она-то сиятельство повидала, а оно ее – нет.
Короче, взяла Мирра за шиворот какого-то похмельного синюху: где, мол, тут у вас найти Оболенскую. Не знает. Спросила Плаксу. А, говорит, это в подвале, где лахудры обитают.
«Лахудр» в комнате было четверо. Трое, с утра нечесаные, в бигудях, сидели за столом, играли в дурака. Четвертая лежала ничком на койке, уронив руку на пол. Это и была Плакса.
Был виден полуоткрытый глаз, изо рта свисала нитка слюны. Мирра сначала подумала: не протрезвела с ночи. Потом заметила валяющий шприц.
– К вечеру заходи. Раньше не оклемается, – сказали от стола.
Мирра взяла вялую руку – на ней исколотая «дорожка». Ясно: застарелая морфинистка.
Над кроватью висел коврик, на нем приколоты три фотографии. Нарядный зал, барышни в одинаковых платьях. (Знакомый снимок, у Эйзен такой же. Класс Смольного института; Лидка слева во втором ряду крайняя.) И еще молоденький офицер в мундире со шнурами – это открытка. Внизу напечатано «Князь имп. крови Олегъ Константиновичъ. + 29/Х 1914». Кто-то пририсовал химическим карандашом к гусарским рейтузам огромный член – его стирали, но не получилось, только размазали.
– Это я пошутила, – сказала одна из девок, с любопытством наблюдая за Миррой. – А она, дура, в рев. Передать ей чего, как проснется?
– Не надо.
Незачем Лидке с этой встречаться, решила Мирра. И лечить такую, насквозь исколотую, поздно. Тогда-то и пожалела, что похвасталась.
Чтоб поскорее свернуть на другое, подальше от «сиятельства», развернула «Известия» – нет ли каких интересных новостей.
Были.
На первой странице большущие черные буквы, два портрета.
– Беляки, сволочи, что делают, – охнула Мирра. – На дипкурьеров наших напали. В поезде Москва– Рига, вчера. Одного убили, другого ранили.
И похолодело внутри. Не Сокольников ли дел натворил? Если он – удавиться. Как Иуда, на поганой осине…
– Москва… – Рига? – медленно повторила Лидка. Уронила щеточку. И прерывистым голосом: – Дай сюда…
И только теперь Мирра прочитала имя дипкурьера – того, которого убили насмерть.
Теодор Нетте.
Ой…
Лидка взяла газету, посмотрела на снимок – и молча повалилась. Глухо шмякнулась затылком об пол.
*
В общем, накрылся и поход в консерваторию, и то, что должно было случиться после. Пришлось возиться с Лидкой: приводить ее в сознание, отпаивать успокоительным, просто быть рядом. Эйзен сначала лежала на кровати будто покойница в гробу. Лицо каменное, глаза с огромными черными зрачками смотрят в потолок. Мирру не слышала, что та ни говорила.
Потом – нескоро, через час или полтора – вдруг повернула голову, посмотрела своими страшными незрячими глазами.
– Дай газеты. И другие купи. Все, какие есть.
Мирра обрадовалась: появились признаки жизни. Усадила Лидку за стол, сама побежала через улицу в университетский киоск, купила еще «Гудок» и «Труд». Там на первых страницах тоже чернели огромные траурные заголовки. Заодно потратила минуту на то, чтобы оставить Антону записку в секретарской: так и так, у подруги горе, концерт отменяется.
Сели обе, напротив друг дружки. Молча уткнулись каждая в свою газету. Дочитав, менялись.
Обстоятельства дела бы такие.
Ночью между станциями Икскюль и Саласпилс, на купе, в котором ехали советские дипкурьеры т.т. Махмасталь и Нетте, напали неизвестные. Открыли огонь из пистолетов. Товарищ Махмасталь был сразу тяжело ранен, но товарищ Нетте, находившийся на верхней полке, метко отстреливался. Прежде чем был сражен наповал, он попал в двух налетчиков. Оба ушли недалеко и найдены мертвыми. Опознаны как братья Гавриловичи, русские белогвардейцы, эмигрировавшие в Литву.
Стыдно сказать, но, узнав, что это не капитан Сокольников, Мирра испытала огромное облегчение.
– Твой-то настоящий красный герой, – осторожно сказала она, поглядев на бледную подругу. – С виду и не скажешь.
На фотографии дипкурьер Нетте был очень похож на Антона, такой же очкарик-интеллигент.
Лидка ничего не ответила и, похоже, опять не услышала. Но тут, легок на помине, появился запыхавшийся Клобуков – прочитал записку.
Он внимательно посмотрел на Эйзен (та не повернула головы), Мирре покачал пальцем – сиди тихо, не мешай. Не тратя лишних слов, достал из кармана уже готовый шприц, взял Лидку за руку, засучил рукав и ловко сделал инъекцию.
Шепнул:
– Минутку подождать – подействует.
И подействовало.
Лидка всхлипнула, опустила голову на стол и горько заплакала.
– Оттает понемногу. Отличная вещь. Американский «Лауданум XZ». Слезы – самый лучший релаксант. Теперь главное – не отходи от нее. Через некоторое время дай чаю. Часа через три проголодается. Покорми, – скороговоркой инструктировал Антон. – Мне надо бежать, операция, потом еще одна. Но в перерыве обязательно заскочу.
Убежал.
Поревела Лидка, наверное, с полчаса. Потом начала говорить, без остановки – всё про одно и то же. Что она проклятая и всё вокруг заражает своей проклятостью, что это она погубила Теодора и прочую подобную чепуху. Как Мирра ее ни переубеждала – не помогало.
Но в половине второго снова появился Антон и сделал еще один укольчик своего волшебного американского препарата.
– Сейчас уснет.
И Лидка в самом деле уснула.
– Чаю пить не стала. Есть тем более, – доложила Мирра. – Слушай, она не помрет? Ее и так ветром шатает, а тут такое потрясение.
– Не помрет. – Антон говорил уверенно. – Я давно заметил: люди, в которых, на первый взгляд, очень мало жизни, в стрессовой ситуации проявляют гораздо больше способностей к психологической реабилитации, чем личности энергичные и сильные. Но одну ее пока не оставляй. Когда начнет принимать пищу, можно будет считать, что кризис миновал.
Весь остаток дня и всю ночь Мирра просидела рядом с кроватью. Лидка несколько раз просыпалась и сразу начинала плакать. Засыпала вновь.
Вечером заходил Антон.
– Попросила чаю с лимоном, – шепотом отчиталась Мирра. – Лимона, правда, нет. Где его в феврале месяце возьмешь? А просто от чаю отказалась.
– Будет лимон, – сказал Антон.
Пропадал где-то час, вернулся с двумя лимонами, колбасой, шоколадом.
– Я бы с тобой посидел, но надо дежурить в реанимации. Проблемный пациент.
– Значит, у нас обоих ночное дежурство. Нормально, мы же врачи, – улыбнулась ему Мирра и еле удержалась, чтобы не поцеловать.
Клевала носом, но не ложилась, чтобы не отрубиться вчистую. Мало ли что.
Задремлет – вскинется, задремлет – вскинется.
Рано утром, но еще в темноте, Лидка зашевелилась и говорит, жалобно:
– Миррочка, я ужасно голодная… У нас что-нибудь есть?
Уф. Слава богу.
– Поди умойся, на черта похожа, – сказала Мирра. – Сейчас чаю вскипячу.
В пустом коридоре столкнулась с Антоном. Он был усталый, с красными глазами, но довольный.
– Всё, своего вытащил. А у тебя как?
Она сообщила, что и у них с Лидкой вроде на поправку пошло.
– Теперь лучше оставить ее одну, – стал объяснять Антон. – Пусть справится с горем самостоятельно. Это называется «солитарная автотерапия». Ты ведь не можешь состоять при ней нянькой всю жизнь. Ничего, самое тяжелое позади. Иди на занятия. Вечером в общежитие не возвращайся. Следующую ночь Лида должна провести наедине с собой. Это важно. А ты… – Он отвел глаза. – …Ты можешь переночевать у меня. – И быстро так: – Я тебе кровать уступлю, сам в кресле устроюсь…
Мирра потерла щеку – как бы в задумчивости, а на самом деле, чтоб скрыть бурно выступивший счастливый румянец. В кресле или не в кресле – там видно будет.
– Спасибо. Если у кого-нибудь из девчат не пристроюсь, может, и приеду. Ты иди, тебе после дежурства отдохнуть надо.
