На мотоциклах «Урал» вокруг света - Синельник Сергей (смотреть онлайн бесплатно книга txt) 📗
Размеры работорговли в Африке достигли масштабов эдакого непрерывающегося постоянного «потока», когда плантации Вест-Индии, Новый Свет, стали нуждаться в дешёвой рабочей силе. Колесо новой истории закрутилось, и, конечно же — куда ему считаться с судьбами миллионов людей, с многовековыми древними культурами, с древнейшими языками, которые хранились внутри огромной Африки до появления там белых!
Вероломная эксплуатация «чёрного дерева» длилась в колоссальных масштабах с конца XVI до начала XIX века. Невольничьи корабли отходили один за одним битком наполненные человеческим грузом от западного и юго-восточного побережья Африки, а «цивилизованные» европейцы и американцы подсчитывали при этом доходы. Так что все богатства расфуфыренной Европы и прогрессивной Америки тех веков сделаны на «кровавые» деньги.
Унизительный способ наживы заставил белых забыть что они — христиане. Чего просили они у Всевышнего в своих молитвах, если при этом их корабли шли по океанам везя в трюмах тысячи тысяч людей превращенных в товар?!
Непонятно, почему в XIX веке политика работорговли вдруг резко меняется. Что-то произошло в белом цивилизованном мире. Стали появляться некие гуманисты — аболиционисты, страстно вопиющие о равенстве и требовавшие немедленного освобождения рабов. Интересно только, где они были раньше, или уж действительно сознание в те тёмные века ещё никак не способно было понять, что человек с любым цветом кожи — это человек, а не животное?! Или это просто у всей «просвещённой» Европы и Америки изменились тактические и стратегические задачи?
В ходе гражданской войны 1861–1865 годов в США, войны между Севером и Югом, рабство было отменено, и негры получили формальную свободу, но что они должны были с ней, с этой свободой, делать, куда «девать»?! Подавляющее большинство людей не знали, не понимали, и не знают до сих пор: освободившихся негров обратно в Африку никто, конечно же, вывозить не собирался, так как это дело весьма затратное, кропотливое и нелёгкое. Да и кто их теперь там ждёт — на бывшей родине? Так и остались африканцы в Америке, став её гражданами. Многие новоявленные граждане возвращались обратно к господам на службу, кто-то пытался начать жить самостоятельно…
Так в новых Соединённых Штатах негроидная раса стала бесконтрольным «козлом отпущения». Всё увеличивалась преступность в больших городах — это негры стали приспосабливаться к новым условиям жизни. Да, и что происходит в современном мире, в Америке? По большому счёту, негритянские кварталы в США и Европе, это лишь отголоски прошлого, таков закон пропорционального возврата тех грехов европейцам и американцам, считавших себя тогда всемогущими. Когда всё только начиналось — в XVI, XVII веках — думалось, что весь «живой» товар после «использования» в хозяйстве, на плантациях, просто будет вымирать — свои территории белые отводили для заселения только себе самим, но никак не неграм-рабам.
И какой человек получится, если смешать кровь негра, индейца, европейца, американца воедино? Наверное, сирота?!
Когда подходит время останавливаться на ночлег, мы съезжаем с дороги в сторону и прокладываем в свете горящих фар дорогу через кустарник. Находим ровную площадку и дружно устанавливаем палатку, варим нехитрый ужин. А потом под звёздным небом сидим у импровизированного стола — у расстеленной клеёнки, и поглощаем картофель, только что приготовленный на примусе. Усталые после дневной езды, мы делимся каждый своими впечатлениями. И течёт беседа.
Это одни из лучших моментов в походной жизни, когда трудности остаются на втором плане, и наступает отрадный час тихого отдыха. Тишину и покой нарушают только стрекотание цикад и жужжание комаров. Стоит только оставить палатку открытой на несколько минут и в неё, привлечённые теплом и светом, набьются тысячи тысяч всякой живности? Всевозможные насекомые: чёрные гусеницы, величиной с ладонь — непонятно, чего им-то здесь, у нас в палатке, надо; скорпионы, огромные жуки-носороги, пауки, а главное — комары, несущие в себе страшную малярию. Здесь также водится столько змей — увидеть змею просто, а самая опасная среди них — чёрная мамба.
Нас окружают акации с искривлёнными, как те змеи, ветками и стволами, конусообразные термитники, словно заводские трубы в городах. Природа напоминает мне сейчас театральное представление среди естественных декораций.
Главное действующее лицо в этом акте — это луна, которой уступило место раскалённое дневное солнце. Темнота со сверкающими звёздами — это как будто бы бархатный чёрный занавес, прикрывший уставшее от дневных забот светило — настоящий и единственный источник жизненного тепла и радости.
Вот лягушки затянули свой вечерний концерт. В этой прекрасной идиллии дневные твари уступают место ночным. Тут и там порхают какие-то мелкие птицы яркого оперения, блеснут своим цветастым нарядом в тусклом свете фар и исчезают. Наверное, спешат в свои гнёзда, завершив каждодневные птичьи хлопоты, а может — только вышли на охоту!?
Наблюдаю и любуюсь красотой и великолепием природы. Как чудесно устроен мир! Какое богатство красок! Какая грация в каждом движении пернатых, радости наблюдать их, и восхищаться ими, нет границ. Нам дано такое счастье и право жить на Земле! Нам Господь Бог дал эти умения видеть, слышать, двигаться, чувствовать, дал силы для борьбы. Да, мы, люди — счастливейшие из тварей земных! И всё же мы не упускаем повода быть недовольными и несчастными вместо тою, чтобы славить Творца за такой подарок нам — как жизнь!
Ночь. Я пробираюсь через заросли на виднеющийся вдалеке огонёк. Приближаясь вижу, сквозь причудливые ветви, пламя костра и мечущиеся тени вокруг него. Что это и кто? До меня доносится дробь тамбуринов. У костра — туземцы. Но очень странно они смотрятся в своих нарядах!? Вначале ничего не могу понять, но чем больше вглядываюсь в силуэты людей, догадываюсь: в качестве набедренных повязок — пучки какой-то травы, чёрные руки, и лица разрисованы краской. Среди предметов обихода и оружия не вижу ничего современного: топоры, луки, копья, разная утварь из дерева, костяные штучки, посуда из тыкв, из других плодов. Люди жарят коровье мясо, запах и дым от их приготовлений расстилается по всему лесу. Хочу обойти вокруг маленькую деревушку, чтобы иметь полное представление — куда я попал. Хижины окружает забор из веток и стволов деревьев, из некоторых строений доносится звучное пение под аккомпанемент тамтама — здешнего ударного инструмента. Обхожу. И вижу ещё один костер, поменьше того, который в другом конце деревушки, — возле него сидит человек, по виду европеец. Пробираюсь поближе, раздвигаю ветки, вглядываюсь в загорелое лицо путешественника — что это! — знакомые черты. Неужели это он!? Ливингстон?
Я протёр себе глаза, ждал пока он поднимет лицо, но человек всё сидел и делал пометки в записной книжке. Наконец он оторвался от записей. Его умное лицо обрамляли густые бакенбарды, его добрые задумчивые глаза время от времени вглядывались в одну точку, будто бы он что-то видел в окружающем тёмном пространстве. Чем больше я вглядывался в этого человека, тем более убеждался, что передо мной — знаменитый путешественник!
Я стал мучительно вспоминать — как же сам оказался в лесу, вдалеке от своих мотоциклов, от своей палатки со спящими ребятами. В голове всё перемешалось, почему-то не думалось — ведь ещё надо будет отыскать наш лагерь.
Ливингстон, а это был именно он, поглядел в мою сторону, его внимание привлёк шорох, мои движения были неосторожными.
— Кто тут? Who's that? — вопрошал он. Я молчал, не решаясь выйти на свет. Сколько было мечтаний пройти по тем же тропам, по тем странам, которые прошёл этот удивительный человек, мечталось хотя бы ступить там, где ступал он, но о встрече — разве думалось? И вот он здесь, у костра, и это — реальность! Я не стал больше медлить и тихо вышел из темноты и встал возле костра:
— Добрый вечер! — приветствую его и думаю про свой слабый английский, но в ответ — ничего: Ливингстон, казалось, не замечал меня, через секунду он снова опустил голову и продолжал дневниковые записи. Я тем временем пытаюсь понять — в какой период жизни застал его.
