Волчий зал - Мантел Хилари (читать книги онлайн .TXT) 📗
— Она говорит, — признается король. — Говорит, довольно кланяться Риму.
— А если во сне к вам явится отец, отнеситесь к этому так же. Скажите себе: он пришел придать мне новых сил, укрепить мою руку. Ни один отец не захочет, чтобы сын уступил ему в могуществе.
На лице Генриха медленно проступает улыбка. Прочь от снов, ночных страхов, могильных червей. Генрих встает. Его лицо сияет. Свет камина падает на шлафрок, глубокие складки загораются коричневатым и желтым — цветами земли и глины.
— Кажется, я понял. И знал, за кем посылать. — Король оборачивается и говорит в темноту. — Гарри Норрис! Который час? Четыре? Велите моему капеллану облачаться к мессе.
— Мессу могу отслужить я, — предлагает доктор Кранмер, но Генрих качает головой.
— Нет, вы устали. Я поднял вас среди ночи, джентльмены.
Так прост, так властен. Их выставляют. Они молча шагают мимо охраны, к своим, за ними тенью следует Брертон. Наконец доктор Кранмер замечает:
— Ловко сработано.
Кромвель оборачивается. Хочет, но не смеет рассмеяться.
— Ловко. «Если во сне к вам явится отец…». Вижу, вам не по нраву вскакивать с постели ни свет ни заря.
— Мои домашние перепугались.
Теперь доктор смущен, словно позволил себе лишнего.
— Разумеется, — бормочет он. — Я не женат и забываю о таких вещах.
— Я тоже не женат.
— Да, я забыл.
— Вам пришлись не по нраву мои слова?
— В любом случае это было превосходно разыграно. Словно вы все продумали заранее.
— Но как?
— Вы правы, вы удивительно находчивы. И все же… ибо Евангелие…
— Я считаю, что сегодня ночью мы славно потрудились ради Евангелия.
— Хотелось бы знать, — говорит Кранмер, обращаясь больше к самому себе, — что для вас Евангелие. Книга с чистыми листами, на которых Томас Кромвель запечатлевает свои желания?
Он останавливается. Кладет руку на плечо богослову и говорит:
— Доктор Кранмер, посмотрите на меня. Поверьте мне. Я искренен. Разве я виноват, что Господь наделил меня такой злодейской физиономией? Должно быть, у Него были на то свои резоны.
— Не смею судить, — улыбается Кранмер. — Впрочем, Он определенно придал вашему лицу выражение, способное смутить ваших врагов. И это пожатие — когда вы схватили короля за руку, я вздрогнул. И Генрих тоже почувствовал. — Кранмер кивает. — Вы — человек редкой силы духа.
Священникам не привыкать выносить приговор, оценивать: достоин, недостоин. Доктор Кранмер, как любая гадалка, не сообщил ему ничего нового.
— Идемте, — говорит богослов, — ваши мальчики вас заждались.
Рейф, Грегори, Ричард обступают его: что случилось?
— Королю приснился сон.
— Сон? — потрясенно переспрашивает Рейф. — Он поднял нас с постели среди ночи из-за сна?
— Поверьте, — замечает Брертон, — ему довольно и меньшего повода.
— Мы с доктором Кранмером согласились, что королевские сны — не чета снам обычных людей.
— Это был дурной сон?
— Вначале, но не теперь.
Они таращатся на него, не понимая; все, кроме Грегори.
— В детстве мне снились бесы, мне казалось, они прячутся под кроватью, но ты сказал, что этого никак не может быть, потому что бесы не живут по эту сторону реки, а стражники ни за что не пустят их через Лондонский мост.
— Выходит, ты боишься переходить через мост к Саутуорку? — спрашивает Рейф.
Грегори:
— Саутуорк? Что за Саутуорк?
— Знаете, иногда, — замечает Рейф тоном строгого наставника, — мне кажется, я вижу в Грегори проблеск чего-то, такой крошечный, почти незаметный.
— Тебе бы только издеваться! Борода вон выросла, а все туда же!
— Какая ж это борода? Жалкая рыжая щетина, позор брадобрею.
Мальчики пихаются, не зная, как выразить охватившее их облегчение.
— А мы решили, что король бросил вас в подземелье, — говорит Грегори.
— Ваши дети вас любят, — кивает Кранмер, довольный, благодушный.
— Без хозяина мы никуда, — говорит Ричард.
До рассвета еще много часов. Ночь похожа на беспросветное утро в день смерти кардинала. В воздухе пахнет снегом.
— Думаю, он потребует нас обратно, — говорит Кранмер. — Обдумает то, что вы ему сказали, и, кто знает, возможно, поймет, куда ведут его мысли.
— Все равно я должен показаться в городе.
А еще неплохо бы переодеться, думает он. И ждать развития событий. Брертону он говорит:
— Вы знаете, где меня искать, Уильям.
Кивнув на прощанье, идет прочь.
— Доктор Кранмер, передайте ей, что сегодня мы славно ради нее потрудились.
Обнимает сына за плечи и шепчет:
— Грегори, может быть, мы напишем продолжение твоих любимых историй про Мерлина.
— А я их не дочитал, — говорит Грегори. — Быстро распогодилось.
Вечером того же дня он входит в обшитый деревом кабинет в Гринвиче. Последний день 1530 года. Снимает надушенные амброй перчатки. Поправляет кольцо с бирюзой.
— Совет ждет, — говорит король и смеется, словно одержал личную победу. — Присоединяйтесь, вас приведут к присяге.
Рядом с королем доктор Кранмер: очень бледный, очень тихий. Доктор кивает, ободряя его, и вдруг лицо богослова расцветает в широчайшей улыбке, которая озаряет зимний сумрак.
Следующий час в комнате витает дух импровизации. Король не желает проволочек, поэтому советники собираются наспех. Герцоги справляют Рождество в своих вотчинах. На месте престарелый Уорхем, архиепископ Кентерберийский. Пятнадцать лет назад Вулси вышиб его с поста лорда-канцлера, или, как выражался сам кардинал, освободил от мирских дел, позволив на склоне лет погрузиться в молитвенное созерцание.
— Итак, Кромвель, — говорит архиепископ, — теперь вы советник. Куда катится мир!
У архиепископа морщинистое лицо, глаза дохлой рыбы, а руки слегка дрожат, когда он протягивает ему Библию.
На месте Томас Болейн, граф Уилтширский, главный хранитель малой печати. На месте и лорд-канцлер. Неужто трудно было побриться, раздраженно думает Кромвель. Уделил бы поменьше времени бичеванию плоти. Но когда Мор выходит на свет, он понимает: что-то не так, лицо лорда-канцлера осунулось, под глазами синяки.
— Что случилось?
— Вы не слышали? Мой отец умер.
— Такой прекрасный старик. Нам будет не хватать его бесценных советов в области права.
И его нудных баек. Хотя это вряд ли.
— Он умер у меня на руках. — Мор начинает плакать, вернее, съеживаться, словно все его тело сочится слезами. — Он был светом моей жизни. Куда нам до великанов прошлого, мы лишь их бледные тени. Пусть ваши домашние за него помолятся. Представляете, Томас, после его смерти я разом почувствовал груз лет. Словно до сих пор был мальчишкой. Но вот Господь прищелкнул пальцами — и я вижу, что лучшие годы остались позади.
— Знаете, после смерти Элизабет, моей жены…
Он хочет продолжить: моих дочерей, сестры, мой дом опустел, мои родные не снимают траура, а теперь ушел и мой кардинал… Но даже на краткий миг он не признается, что горе иссушило его волю. Нельзя заполучить другого отца, как бы страстно вам о том ни мечталось; а что до жен, так для Мора женщины — пустое место.
— Сейчас вы не поверите мне, но со временем чувства вернутся. К миру, к тому, что предстоит совершить.
— Знаю, вы тоже теряли близких. Что ж, — лорд-канцлер шмыгает носом, вздыхает, трясет головой, — дело не ждет.
Именно Мор начинает читать ему слова присяги. Он клянется быть добросовестными честным, в речах прямым и беспристрастным, в поведении сдержанным, клянется всегда хранить верность своему господину. Он доходит до благоразумия и осторожности, когда дверь распахивается, и на них, как ворон на дохлую овцу, налетает Гардинер.
— Вы не можете проводить церемонию без королевского секретаря! — восклицает он, и Уорхем мягко замечает, Крест Господень, неужто ему придется присягать по новой?
Томас Болейн поглаживает бороду. Замечает кардинальское кольцо: изумление сменяет сардоническая ухмылка.
