Пушкин - историк Петра - Лисунов Андрей Петрович (читаем книги онлайн без регистрации txt) 📗
24
“свободного переложения Голикова” 57. Попытка И.Фейнберга восстановить подлинное содержание исторического труда Пушкина, при этом не затрагивая основ культа, закончилась неудачей - восприятие идеи и формы пушкинской работы требовало иного подхода, иного взгляда на саму личность царя-реформатора. Кроме того, важно было вернуть “Историю Петра” в круг тех общественных настроений и мировоззренческих проблем, в которых она создавалась, чтобы в полной мере оценить значение исторической работы поэта, ход его мысли и участие в процессе, на долгие годы определившем характер государственной жизни России.
Принято думать, что во времена Пушкина отношение к Петру в целом сложилось в привычной для нас форме и менялось только в оттенках. Мнение это общее и не бесспорное. Кажется не вызывает сомнения, что императорская семья от Елизаветы и до Александра безоговорочно поддерживала культ реформатора. Но уже Екатерина I оказалась в неловком положении, благодаря законотворчеству мужа. Петр не только не справился с первейшей обязанностью самодержца - оставил трон без преемника, но изменил и сам принцип престолонаследия, утвердив приоритет духовного родства над кровным, и лишил своих родственников законных прав на престол. В результате, Елизавета, заточив в крепость наследника Анны Ивановны, именем отца открыто нарушила его же собственный закон, прейдя к власти на правах ближайшей родственницы. Ей пришлось оправдываться и сочинять историю о якобы утаенном завещании матери, но для тех, кто привел “дщерь Петрову” к власти, важно было не столько ее семейное, сколько духовное родство с реформатором. Петровские преобразования раскололи элиту российского общества, создав целое сословие людей, чье право на власть и привилегии подтверждались не происхождением и знатностью, а личной выслугой перед государем.
Петр стал кумиром нового дворянства. Одическая литература тех дней тому свидетельство. М.В.Ломоносов, человек, поднявшийся из низов общества, иначе и не мог смотреть на самодержца: “...Мыслям
25
человеческим предел предписан! Божества постигнуть по могут! Обыкновенно представляют его в человеческом виде. И так, ежели человека Богу подобнаго, по нашему понятию, найти надобно, кроме Петра Великого не обретаю” 58. Хотя в этом высказывании сохранена христианская фразеология, главным в нем остается дух рационализма, близкий к провозглашению человекобожия.
С XVII века в разных формах рационализм утверждается в Западной Европе. Достижения науки, общий уровень образованности создавали иллюзию, что мир находится в руках просвещенного, вооруженного точными знаниями человека, а государство - инструмент для достижения определенных целей. Использовать его должна была личность, наделенная абсолютной властью - естественно, от Бога, -способная вести граждан, вплоть до принуждения, к достижению “общего блага”, каким оно представлялось в трудах Гоббса, Спинозы, Локка, Лейбница. Последний начертал по просьбе Петра план государственного переустройства России. Но в стране, где не было ни науки, ни отвлеченно мыслящих людей, рационализм неизбежно привел к культу силы и созданию военизированного государства. Декабрист Фонвизин писал по этому поводу: “...Гениальный царь не столько обращал внимание на внутреннее благосостояние народа, сколько на развитие исполинского могущества империи... и не только ничего не сделал для освобождения крепостных, но (...) еще усугубил тяготившее их рабство” 59. После смерти самодержца новые дворяне повели борьбу против родовой знати за “петровское” наследство. Обе стороны одинаково пользовались слабостью дома Романовых, но первые легко прибегали к радикальным мерам и побеждали, сажая на трон свою “матушку”. Преемники Петра на российском престоле должны были, с одной стороны, поддерживать культ реформатора, опираясь на силу его сторонников, а с другой - как-то исправлять последствия петровских преобразований. В Манифесте 1762 года Екатерина II объявляла себя духовной наследницей Петра, но в ее личных “Записках” о нем говорится мало и сухо: “к дому Петра I”, “в доме,
26
который выстроил Петр I” 60 и т.д. Обладая определенным литературным даром, она ни разу не изменила протокольному стилю при упоминании о предшественнике-реформаторе, не назвала его Великим. Кое-что проясняют записки одного из сподвижников императрицы графа Ф.Г.Головкина, представителя старинной русской фамилии, камергера Екатерины II: “Она увидала, что порядок вещей, противоположный тому, который был установлен Петром I, являлся единственным лекарством против развивавшихся болезней, порожденных его преобразованиями” 61. По мнению Головкина, Екатерина собиралась “снова обнародить народ”. П.И.Бартенев, публикуя в 1907 году в “Русском архиве” работу “Екатерина Великая про своих царственных предшественников и современных ей государей”, предварял ее, в частности, следующими строками: “Далее обращается она к любимой своей мысли о доблестях допетровской России и выставляет св. Александра Невского, который был героем ее воображения, как писала она Гримму, и которого именем назвала она первого своего внука” 62. Эта же мысль находит подтверждение и у современного историка: “Пристальное внимание Екатерины к первому императору породило у нее критическое отношение, усиливавшееся с годами. Хотя это критическое отношение императрица могла бы почерпнуть уже у своего излюбленного Монтескье, считавшего Петра Великого тираном, большая часть наблюдений были ее собственные, основанные на постоянном обдумывании роли преобразователя, в особенности после того, как она заняла его трон и непосредственно столкнулась со многими его делами и проблемами” 63. Но Екатерина II, сторонница рационализма, в новом веке получившего дальнейшее развитие в трудах французских просветителей, не хотела лишаться преимуществ власти, доставшихся ей от Петра, полагая, что сможет воспользоваться ими в более гуманных целях. В итоге она лишь несколько модифицировала государственный строй, создав условия для развития дворянского сословия, но ни одного принципиального противоречия послепетровской России не решила.
27
Обычно для иллюстрации “антипетровских” настроений в екатерининское время приводятся записки князя М.М.Щербатова, стоявшего якобы в оппозиции к правительству. Действительно, у Щербатова есть строки критикующие Петра, о чем говорит название самой известной его работы, и все же князь вовсе не был противником самодержца-реформатора: "...возможно ли было льстить себя, яко некоторые ныне мудрствуют, чтоб Россия хотя не толь скоро, однако бы не весьма поздно и не претерпев ущерба, естли бы Петр Великий и не употребил самовластия, могла достигнуть - не токмо до такого состояния, в каком ныне ее зрим, но и в вящшее добротою?”64. К тому же Щербатову принадлежит мысль, которую до сих пор многие исследователи считают чисто пушкинской и которую поэт использовал, по определенной причине, о чем еще будет сказано, в записке “О народном воспитании”: “...Прежде всего почитаю за долг изъяснить, что хотя я и осмеливаюсь представить мои мнения для отмены вышеозначенных законов, но делаю это не потому, чтобы сердце мое недовольно было проникнуто благодеяниями Императора Петра Великого, который соизволил учредить эти законы. Обстоятельства времени и разные случаи принудили его сделать для нашего же благополучия такие положения, которые ныне, при благополучной державе нашей Всемилостивейшей Государыни, от изменения нравов, не только не полезны, но скорее могут быть вредны” 65. Речь шла о чинах, введенных Петром. Очевидно, как закон о престолонаследии лишал Россию устойчивой династической власти, так и Табель о рангах не позволял сформироваться в стране правящему сословию. Личное дворянство было первым шагом на этом пути, но оно не создавало традиций и внутрисословных связей. Не случайно в екатерининское время многие новые дворяне принялись сочинять родословные, что вызвало критику идеолога крайнего рационализма А.Н.Радищева в книге “Путешествие из Петербурга в Москву”. Широко известны строки из его “Письма к другу, жительствующему в Тобольске...”: “...Мог бы Петр славнее быть, возносяся сам и вознося отечество свое, утверждая
