Омоложение доктора Линевича - Званцев Сергей (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
В редакции Линевичу пришлось немного подождать: заведующий отделом писем беседовал с какой-то шумливой парочкой. Из-за двери кабинета доносились возбужденные голоса: «Мы дом строили на трудовые денежки!.. Я получаю шестьдесят да она сорок пять, живем скромно… Ну что же, что машина? А может, мы ее выиграли?»
Потом наконец открылась дверь, и из кабинета вышли высокий мрачный мужчина и худая как жердь женщина, очевидно его супруга. У обоих недобрым огнем горели глаза. Женщина, натянув на голову монашеский платочек, на ходу сказала злым шепотом спутнику:
— Я тебе говорила — не надо машину покупать. Зачем? Девочек возить?!
Мужчина презрительно поджал тонкие губы и промолчал. Видно было, этот умел сдерживать свои чувства!
Странная парочка вышла, а Линевича пригласили в кабинет.
За столом сидел молодой человек, привыкший уже к самым разнообразным обращениям в газету. К нему приходили отвергнутые изобретатели, отцы, ищущие сыновей, и матери, жалующиеся на свое чадо; изобличенный газетой жулик, полный «благородным негодованием» и требующий опровержения; разоблачители, которые на поверку оказывались разоблаченными; красноречивые жалобщики, рассчитывающие на доверчивость журналиста и вдруг теряющие свое красноречие; нерешительные посетители, на первый взгляд ничем не примечательные рядовые люди, оказывающиеся носителями новых хороших человеческих черт, — словом, разнообразнейшие характеры, способные заполнить не один список действующих лиц драм, комедий и водевилей, проходили чередой перед письменным столом журналиста большой газеты.
Заведующим отделом вот уж два года был Вячеслав Дмитриевич Беседки, человек, окончивший юридический факультет и вдруг в последнюю минуту отказавшийся от лестного назначения в прокуратуру, сменивший, так сказать, меч на орало. Впрочем, и здесь, на газетной работе, приходилось иногда обнажать меч. Беседин пробовал свои силы в труднейшем газетном жанре — фельетоне. В первое время фельетонист браковал его почти подряд. С мрачным видом — как и полагается юмористу — тот говорил ему:
— Юмористом можешь ты не быть, но публицистом быть обязан. Понял?
— Нет, — вскипел Беседин, нервно комкая возвращенный ему опус. — Не понимаю!
— А вот это-то и плохо, что не понимаешь, — наставлял фельетонист. — Читатель фельетона должен не столько смеяться, сколько негодовать. Ясно?
Постепенно это становилось молодому журналисту ясным. И вот настал день, когда он развернул газетный шуршащий лист, и сердце у него сладко замерло: он увидел свой фельетон и свою подпись. Это совершенно непередаваемое чувство. Слаще первого поцелуя любимой девушки!
Да, но в жизни журналиста случаются не одни лишь поцелуи…
Вот и сейчас, выслушивая несколько сбивчивую речь рыжего молодого человека, Беседин задавал себе тревожный вопрос: что это? Бред? Нет, не похоже, парень рассуждает здраво. Однако скорее всего авантюрист. Подумаешь, какой Фауст! Омолодился, говорит. Придется, конечно, проконсультироваться с кем-нибудь из медиков, но в общем это блеск! Так и назову фельетон: «Фауст из Сиротского переулка». Неслыханная авантюра! Да, но что он преследует? Какую именно жульническую цель? Неясно! Ведь он не пытается продавать свое средство!
— Слушайте, — обратился Беседин к Линевичу, уже в общем закончившему рассказ. — А если ваше открытие признают? Что тогда? Я хочу вас спросить, как это отразится на вас? Ну, я понимаю, вы говорите — остались без жилья, паспорт забрали и тэ дэ и тэ пэ, а дальше?
Линевич с удивлением посмотрел на Беседина. В сущности, они были почти сверстниками (если, конечно, считать годы Петра Эдуардовича на новый счет). Но почему этот журналист задает ему такой вопрос?
На Линевича испытующе смотрел молодой человек, сидевший по ту сторону письменного стола, заваленного бумагами. У журналиста был самый обыкновенный вид, ничем не выдающий его высокое, по мнению Линевича, призвание: округлое лицо, чуть вздернутый нос, юношески полные губы, аккуратно подстриженные каштановые волосы.
— Странный вопрос, — раздражаясь (удивительное дело: у омоложенного Петра Эдуардовича остался раздражительный характер), сказал посетитель. — Разве не достаточно, что я смогу официально объявить о своем способе? То есть, я хочу сказать, если вы об этом напишете!
«Ага, — смекнул настороженный журналист, — он хочет использовать газету для саморекламы. Ну, а дальше он уже не растеряется. Так-так».
— Хорошо, — заключил беседу Беседин. — Я подумаю и… В общем, мы вас уведомим. Оставьте только адресок.
— Но в том-то и дело, что у меня нет адреса! Я бездомен! — почти закричал Линевич. — Я ведь с этого и начал!
— Ну хорошо, тогда заходите ко мне… Ну, скажем, через два дня.
Беседин рассчитывал, что за два дня он успеет посоветоваться с учеными, да, пожалуй, и с прокуратурой, о которой здесь толковал рыжий парень.
— А где я буду находиться эти два дня?! — горестно спросил Линевич. — Без паспорта, без денег?
Беседин вдруг подумал: «А что, если он говорит правду? Каким дураком и сволочью я буду выглядеть?!»
Немного покраснев, Беседин полез в карман и, вытянув десятку, протянул ее посетителю. Во второй раз за сегодняшний день ему предлагают деньги!
— Вот… возьмите. Перебейтесь, а там, может, что-нибудь и придумаем.
Линевич страшно смутился, но неожиданно для самого себя деньги взял.
— Спасибо. Отдам при первой возможности, — пробормотал он и, почему-то не прощаясь, вышел из кабинета.
В приемной у двери уже стоял очередной человек с деревянной ногой и «морской» бородой, начинающейся с подбородка и не доходящей до нижней губы.
— Неудобно занимать столько времени, — недружелюбно сказал он и без того растерянному Линевичу.
Оказавшись на улице, Петр Эдуардович, уже не чувствуя зубной боли, захотел есть. Он зашел в подвернувшуюся столовую. Насытившись, Линевич, как это бывает с очень нервными людьми, тотчас успокоился. Будущее начало ему казаться не столь страшным.
«Дело обстоит не так уж плохо, — думал он, бодро шагая по улице. — Да какой черт плохо?! Как-никак я превратился из немощного старика в молодого человека… Ну, правда, не совсем: что-то у меня не сработало. Нет, не зубы, хотя как я мог о них не подумать с самого начала?! Не зубы только, а что-то в психике, что ли. Кстати, а сколько мне сейчас лет? Так сказать, физиологически? Скажем, двадцать… Нет, в этом возрасте я чувствовал себя иначе, да и мир воспринимал по-другому. Веселее, что ли? Не знаю. И головная боль осталась. Неужели сыворотка бессильна именно против старения центральной нервной системы? Это было бы совсем плохо. Да нет же! Тут все дело сводится к тому, что я не довел до конца эксперимент с включением в материал также и стимулятора подкорковой области…»
Им овладело страстное желание вот сейчас же пойти и продолжать оставленные опыты. Он вдруг почувствовал, что на улице, несмотря на май, стало прохладно. А он был лишь в костюме. «Ничего, у меня есть вполне приличное пальто», — подумал было он, но тут же вспомнил, что и пальто, и — что было поважнее — все записи и заметки лежат в его комнате. Надо было во что бы то ни стало отправиться домой, и если уж не поселиться там, то хотя бы взять необходимое!
Ехать в троллейбусе ему предстояло немало, и по дороге Линевич придумал план, который показался ему гениальным. Соседи не пускают его в комнату? Отлично! Он привезет им разрешение, написанное рукой старого доктора!
Линевич вышел на остановке и огляделся, куда бы ему зайти, чтобы написать записку-пропуск в собственную квартиру. На углу он увидел скромное кафе.
— Чашечку кофе, — попросил он официантку, заняв единственный свободный столик.
Тотчас в кафе зашла девушка в синем костюме и, беспомощно оглядевшись вокруг, видимо, решилась. Она подошла к столику Линевича и смущенно спросила:
— Можно?..
— А? Что? — вскинулся Линевич, обдумывавший текст записки. — Да-да, пожалуйста! — спохватился он.
Девушка уселась напротив Линевича и, стараясь не смотреть на него, попросила официантку.
