Флотская богиня - Сушинский Богдан Иванович (книги без сокращений .TXT) 📗

– Так ведь красиво держитесь в седле!

– Непорядок, лейтенант.

– Истосковались, видать, парни, – вновь начал было оправдываться Лощинин.

Однако Евдокимка еще жестче прервала его:

– Сказано ведь: непорядок!

Только теперь, скользнув взглядом по бедру девушки, лейтенант морских пехотинцев вдруг все понял и спохватился:

– Слушай мою команду! Всем до единого – кругом! – и тут же обратился к Степной Воительнице: – Вам помочь?

– Еще чего?! – иронично возмутилась та. – Теперь уж вы сами слушайте мою команду, товарищ лейтенант: ко мне спиной – кругом! А то ведь сплошной лейб-гвардейский непорядок, – спародировала она эскадронного старшину.

Едва офицер отвернулся, Евдокимка уверенно взобралась в седло и, сдерживая тревожно ржущего коня, которому явно не нравился идущий от самолета чадный дух, проделала на нем два небольших прощальных круга.

– В седле, яхонтовая, теперь долго не повоюешь, – тут же оказался рядом с лейтенантом смуглолицый красавец Будаков. Внешне очень смахивающий на цыгана, хотя и не был им, боец и вести себя старался соответственно, словно бы в нем играл зов крови. – Так что мой тебе совет: подгребай к морской пехоте, в обиду не дадим.

– Сам первый и неотразимый кавалер батальона предлагает, – отрекомендовал его лейтенант. – Тельняшку и клеши действительно гарантируем.

– Молиться на тебя будем, – и впрямь, молитвенно вознес руки к небесам «первый кавалер батальона». – Снизойди, Степная Воительница!

Явно входя в роль, Будаков потянулся к ее бедру, однако Евдокимка лихо щелкнула нагайкой рядом с его плечом.

– Я подумаю над вашим предложением, лейтенант, – демонстративно проигнорировала она «первого жениха» батальона. – Однако хорошо думается мне только в седле.

У просеки лесопосадки девушка встретила двух молодых кавалеристов, в казачьих кубанках, которые явно торопились к подбитому самолету. Сообразив, что направляться к машине уже бессмысленно, они с ордынскими криками «Алла! Алла!» [7], озорно погнались за Евдокимкой, имитируя татарский набег, и были обескуражены, когда, оторвавшись от преследователей, девушка вдруг развернула коня и, прорвавшись между парнями в кубанках, успела слегка пройтись нагайкой сначала по крупу коня переднего, а затем – по спине заднего всадника. Кончилось все тем, что, угрожающе размахивая своим оружием, Степная Воительница погнала их обоих к окраине Степногорска.

– Угомонись, бешеная! – прокричал один из них, совсем юный, с выбивающимся из-под кубанки вороным чубом, и выхватил шашку, пытаясь отразить очередной взмах нагайки.

– А сам угомонился? Или завтра снова нападешь?

– Так ведь мы же пошутили!

– Вот и я теперь пошутить решила! – на глазах у выскочившего со двора эскадронного старшины девушка в мгновение ока обвила нагайкой кисть руки кубанца и вырвала из нее шашку.

– А ну, остепенились! – накричал на своих бойцов старый рубака, заметив, что и второй казак схватился за оружие. – Что, уже и к девкам с шашками подступаетесь? К иному подходу не приучены?

– Да это же не девка, это янычар в юбке! – потирал «раненую» руку чубатый.

– Сам ты янычар! – огрызнулась Евдокимка. – Нечего целой ордой по степи за мной гоняться!

– Тебе ведь сказано было, Куренной, – объяснил старшина, – что местечко это от запорожских и бугских потомственных казаков происходит. Что ни девица – то казачка. А со своими – и вести себя следует по-нашенски. Тебя, Бондарь, это тоже касается.

– И все же… – проворчал в ответ спутник Куренного, – наши, кубанские девки, не такие лютые.

– Ты мне побалагурь, побалагурь! – пригрозил старшина. – Самолично так нагайкой отхожу, что черта ангелом называть станешь. Рысью в эскадрон!

Едва несостоявшиеся «ордынцы» умчались, как из-за поворота появилась тачанка, в которой за спиной бойца-ездового, сидел отец Евдокимки. Раненный в Финскую войну и списанный подчистую, он уговорил комдива похлопотать за него в штабе армии, чтобы там закрыли глаза на его диагнозы и восстановили в офицерском корпусе, в должности полкового ветеринарного врача. Судя по счастливому виду, армейской форме и знакам различия старшего лейтенанта, отец своего добился.

– Значится, мы теперь однополчане, товарищ военврач? – отдал ему честь эскадронный старшина.

– Еще как однополчане. Чувствовала душа, что на Карельском перешейке моя война не закончится, – сдержанно ответил Гайдук. – Чей конь? – сурово поинтересовался он у дочери. – Кто тебя осчастливил стременами?

– Старшина вот… А что, нельзя разве?

– Конь без седока остался, резервный он теперь, – объяснил Разлётов, чувствуя себя виноватым перед отцом Евдокимки. – А поскольку всякая казачка должна держаться в седле лихой наездницей, по-военному…

– Слава богу, что хоть без спросу не увела, – вежливо простил ему фронтовое легкомыслие Гайдук. – Видел, видел, как ты за подбитым самолетом с нагайкой гналась, – обратился он к дочери.

– Но ведь я же не одна была, так что, если бы немцы открыли стрельбу…

– Ты конечно же повела бы на них в атаку целый взвод морской пехоты, – едва заметно улыбнулся отец.

– И повела бы, – упрямо подтвердила Евдокимка, горделиво поводя широкими плечами. – Может, когда-нибудь и поведу.

– Только не при моей памяти, – пригрозил отец. – Старшина, коня у наездницы немедленно изъять. Вместе с нагайкой.

– Но ведь он же ничейный, – капризно сморщилась девушка. – И помощь моя может пригодиться; раненых, например, перевязывать могу.

– Изъять! – настоял на своем военврач. – Иначе она с нагайкой не только на германские самолеты, но и на танки пойдет.

– Она – может, да… – признал старшина. – Характера – на эскадронный аллюр. Точно янычар в юбке.

7

Палатки десантного отряда «Скиф» располагались у истоков ручья, рядом со станом охотничьего хозяйства.

Территория стана, охваченная высокой оградой из дикого камня, состояла из большого двухэтажного особняка, трех одноэтажных построек и двух армейских вагончиков. Причем все это формировало внутри усадьбы некое подобие форта, в чьих пределах удобно держать круговую оборону. Вот только барону фон Штуберу доподлинно стало известно, что ни одно из подразделений красных оборону здесь не держало. Об этом свидетельствовало и состояние построек. Русское командование явно рассчитывало отсидеться по левому берегу Южного Буга, в окопах.

Местность здесь была пустынная, однако выбор ее начальником отделения СД и самим Штубером объяснялся просто – неподалеку, окруженный защитными лесополосами, небольшими рощицами и колючей проволокой, располагался некогда секретный полевой аэродром русских. Один из тех запасных, замаскированных под пустыри аэродромов, которые никогда не знали плуга – их грунтовые, хорошо утрамбованные взлетно-посадочные полосы скрывались под слоем дерна.

Да и стан этот, несмотря на соответствующую надпись на арке, никогда таковым не был. Штубер уже знал, что смотрителями его выступали члены семейства лесничего Дмитрия Гайдука. Однако оба сына лесничего были призваны в армию, а жену и двух невесток тот переправил к родственникам. Сам же Гайдук несколько дней отсиживался в подземном тайнике, надеясь, что немцы уйдут со стана так же быстро, как ушли недолго квартировавшие здесь румынские кавалеристы [8], однако понял, что отряд немцев покидать стан не собирается, а незаметно уйти ночью не сумел. Или, может, не захотел?

Теперь, находясь в плену, он, бывший советский офицер, с досадой размышлял о том, как бездарно попался и как не по-мужски встретил свой военный час.

– Сколько лет вы охраняете этот секретный аэродром? – по-русски спросил его Штубер, усаживаясь верхом на стул у массивного стола, по другую сторону которого томился лесничий.

Барон видел перед собой крепкого жилистого мужчину уже хорошо под сорок. Фельдфебель Зебольд, опекавший лесничего, успел «приукрасить» его худощавое, слегка удлиненное лицо, но тем не менее оно оставалось достаточно выразительным и волевым.