Биплан «С 666». Из записок летчика на Западном фронте - Гейдемарк Георг (читать бесплатно полные книги .txt) 📗
Я указываю рукой вверх: надо преодолеть облака!
Энгман кивает головой и передвигает рычажок для дальнейшего подъема…
Мы напряженно смотрим вверх, чтобы уловить одну из тех ямок, откуда, сквозь серую муть, нам сверкнет яркая лазурь неба, – сверкнет отрадно и сочно, словно здоровый мазок голубой краски на палитре художника…
Я гляжу на юг. Там, со стороны Авреля, ямок между клочьями облаков все больше и больше. Очень хорошо! Тем лучше нам удастся там разведка… А еще дальше, сзади, туч как будто совсем нет… И только на самом краю горизонта снова громоздятся сказочные замки…
Вот мы уже совсем близко от нижней границы облаков, тончайшие завесы которых с быстротой молнии проносятся мимо нас. Вон голубая дырка, а потом опять плотный покров… А вот мы ныряем вдруг в чудесном солнечном золоте… А там, опять мы видим небо только сквозь густую завесу… Потом опять, и надолго, плотный облачный покров…
Тросы свирепо свистят во время крутого виража вправо…
Вот большое отверстие, и мы хотим взобраться через него вверх. Кажется, нам это удастся… Нет, это только так кажется, потому что голубое пятно вдруг, точно его стерли мокрой губкой, исчезает… Мы никак не можем его снова отыскать и видим себя внезапно в самой гуще облаков…
Не беда!… Ведь через несколько секунд (самое большое – через минуту), мы должны пробраться сквозь этот слой… Я перегибаюсь за борт… Ага! Вон и земля снова показывается!…
Я бросаю быстрый взгляд на компас, чтобы потом, в облаках, держаться правильного курса. Только бы не исчезла из виду земля… Лететь среди туч – это самое тяжелое дело для нашего брата. Чувство равновесия очень скоро пропадает, ибо оно может быть только тогда, когда глаз имеет возможность упираться в какую-нибудь точку… При этом все равно – где такая точка есть: внизу – на земле или вверху – на небе…
Энгман направляет машину все выше и выше.
Оказия. Земли снова не видно!
Я торопливо бросаю взгляд вверх. Солнце, где ты?
Покажется ли оно снова? Как томительно долго тянутся секунды! И как они полны надежды и жути!…
Ах, наконец-то! Солнце снова выглядывает из-за туч, – сперва совсем бледное, точно диск луны. Но и в таком виде оно сильно подкрепляет наше мужество. Теперь мы не пропадем!…
И вдруг снова – до-свиданья! Туманные тени, в перегонку, опять поглощают бледные отблески света. И, по-видимому, надолго…
Я бросаю взгляд на компас. Он весь заиндевел. Дело дрянь!… Я обматываю паклей длинный конец отвертки и вытираю стекло. Но через несколько секунд на нем снова образуется слой инея… Нет, так дальше нельзя! Это блуждание в пустоте невыносимо!… Над нами еще раз выплывает бледный солнечный диск. Но если раньше, при нашем прежнем направлении, он стоял как раз перед нами, то теперь он мерцает где-то слева, сзади, снизу. Значит, мы окончательно сбились с пути. Да, дело совсем дрянь!
Нас снова поглощает туман. Мои очки тоже заиндевели. Я сдвигаю их с глаз… Теперь я могу видеть только через близко сдвинутые веки, потому что от ветра пропеллера веет колючим холодом.
Неужели солнце больше не покажется?
О, если бы мне удалось уловить хоть мельком землю внизу! Хотя бы на одну секунду… Я перегибаюсь за борт, пытаясь проникнуть взором сквозь серый мрак… Увы!
Я быстро подымаю голову кверху. Не мелькнул ли там солнечный свет?… Нет, ни малейшей на него надежды!
Дело дрянь!…
. Чувство равновесия пропадает окончательно. Я судорожно цепляюсь за подкосы кабана и, вместе с Энгманом, впиваюсь глазами в счетчик, отмечающий обороты. Мы на высоте 3000 метров. Значит, мы поднялись уже на 500 метров в облачном слое. Но как же так? Ведь облачный покров не может быть таким глубоким? Ведь, в крайнем случае, он достигает 200 метров?… Возможно только одно объяснение: мы угодили как раз в такое место, где кучевое облако громоздится над этим покровом…
Скоро ли кончится это невыносимое, томительное ожидание? Быть, по милости коварных облаков, сброшенным с высоты 3000 метров… Брр!…
Мне начинает казаться, что железная песня мотора звучит уже не так отчетливо, как всегда. Ее глушат окружающие нас темные облачные массы. Кажется, будто мотор недоволен проникающим в него холодным сырым воздухом…
Три тысячи сто!…
И мы все еще во мраке, который не прорезает ни один милосердный луч. Я снова опускаюсь на мое сиденье… А не привязать ли мне себя поясом, чтобы не быть выкинутым из самолета, если бы нам пришлось скользнуть на одно крыло? Я размышляю… Гм!
Через секунду я быстро хватаюсь за концы ремня, висящие справа и слева от меня, и затягиваю скобу на талии…
В то же мгновение я внезапно вздрагиваю от какого-то очень странного ощущения: нас толкает вбок… мы уже больше не летим прямо вперед… мы скользим. Если теперь не покажется солнце, мы погибли… И вдруг, решившись, я опять расстегиваю скобу и несколько раз ударяю Энгмана по его шлему. Вниз! Вниз!
С моего пилота точно тяжесть свалилась. Он закрывает газ и ставит машину на нос…
Мы скользим! Отлично!
Теперь опасность уже не так велика… Мне хочется кивнуть Энгману в зеркало, подбодрить его, но ничего не выходит: стекло затуманено…
Мы снижаемся. Тонкая стрелка высотомера падает маленькими, легкими толчками. 3000-2900-2800-2700-2600… Скоро должна показаться земля.
Две тысячи пятьсот…
Свершается чудо: облачная завеса разрывается и перед нами лежит земля. Лежит? Нет, она висит! Да, висит и совсем криво… Вернее, это мы висим совсем криво на правом крыле… Энгман невольно делает крутой вираж влево, и птица медленно принимает снова горизонтальное положение… Нас охватывает радостное чувство…
Я бросаю взгляд вниз: мы летим как раз над французскими резервными позициями. Я толкаю Энгмана и указываю ему на них. От всего сердца мы оба смеемся: как это нас так угораздило!
«Ну, теперь уж все равно, – думаю я: – попытаемся-ка перелететь, спустившись под облака. Пусть нас лучше французы угостят шрапнелью, чем опять болтаться в этой ужасной облачной пустыне.
Я напряженно осматриваюсь кругом: куда попадет первый выстрел? По-видимому, противник нас еще не нащупал. Да и где ему. ведь мы свалились прямо с облаков… Я крепко держусь за кабан и привстаю на цыпочках, чтобы посмотреть вперед, над верхней поддерживающей поверхностью, – не видать ли там разрыва… Нет, ничего…
Постепенно мною начинает овладевать беспокойство: да когда же, господа французы, вы выпустите свой первый снаряд? Право, пора начинать!
Я кидаюсь от правого борта к левому, от левого к правому, опять подымаюсь на цыпочках, чтобы посмотреть вперед… Потом я снова цепляюсь правой ногой за железную ножку моего подъемного сиденья: ведь если «болтнет», то меня вышвырнет из кабинки… Опять перегибаюсь за борт: все еще ничего…
И так, медленно и томительно, мы скользим над вражескими окопами…
Я еще раз перегибаюсь вперед, вправо. Вон там, в маленьком лесочке, какая-то вспышка, а там, совсем рядом, – вторая. Огонь зенитных орудий…
И тут на меня находит странное чувство. Я уже говорил, что обстрел из зенитных орудий – искусная игра, нечто в роде шахматов… Французы посылают мне свой разрывной снаряд в такую-то точку, а я моментально передвигаюсь в такую-то… Они – туда, а я – сюда… Они – сюда, а я – туда…
Но игра – игрой, а ведь эти две первые гранаты могут сбить меня. Ведь я сижу вверху и не знаю, где они разорвутся. Быть может, если я прикажу подвинуть машину несколько вправо, то попаду в самый центр разрыва!
Ужасные, по своему напряжению, секунды… Глаза беспокойно рыщут в пространстве: где-то покажутся теперь два белых облачка?
А! вон они! Я облегченно вздыхаю. Наконец-то, начало положено! Ну, теперь пойдет потеха! Плохой прицел, господа французы… На тысячу метров влево перелет и на пятьсот – недолет. Но (чтобы им польстить) я притворяюсь, будто они попадают в цель. Легкий вираж вправо, потом прямо вперед…
Теперь, внизу, французы думают: «Ага, наши гостинцы ему не по вкусу; значит, высота, по-видимому, взята правильно, и надо ее держаться…». Ладно, думайте себе, а мы, тем временем, потихоньку выпутаемся.
