Первый человек в Риме - Маккалоу Колин (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
По этим причинам на вчерашнюю их пирушку на Новый год в дом Клитумны были созваны: Скилакс, Астера, Милон, Педокл, Дафна и Марсий. Пирушка очень быстро перетекла в костюмированное действо.
Сулла обожал, когда на сцене мужчины, кривляясь, изображали женщин. Он сам облачился в костюм Медузы Горгоны. Его парик из настоящих живых змей не в шутку пугал окружающих. Коанский шелк, ниспадающий с плеч, не скрывал его самой большой «змеи».
Клитумна изображала обезьяну, подпрыгивая и почесываясь в вывернутой наизнанку меховой накидке. Свой голый зад она покрыла синей краской.
Никополис была менее экстравагантна — ей хотелось продемонстрировать свои прелести, а не скрыть недостатки, как мачехе. Потому она нарядилась Дианой Охотницей. Совершенно обнажив свои длинные ноги и раскрыв одну прекрасную грудь, она пританцовывала под звуки флейт, колокольчиков и барабанный бой, постукивая в такт тоненькими стрелами в колчане.
Веселье набирало обороты. Парик Суллы имел неоспоримый успех, хотя все нашли, что обезьяна Клитумны куда забавнее.
Все наливались вином, смеялись и шумели так, что отголоски их веселья долетали из сада до самых дальних и глухих уголков дома, сводя с ума консервативных соседей задолго до того, как новогодняя ночь превратилась в новый день.
Вот тут-то, пошатываясь, и вошли последние гости: Скилакс — на пробочных котурнах, с огромными искусственными грудями, во всклокоченном золотом парике и измятой тунике, похожий на старую шлюху (бедная Венера!), и за ним Купидоном впорхнул Метробий. С первого взгляда, брошенного Суллой, наиглавнейшая его змея зашевелилась, а уж со второго — поднялась в стойку. Но это не понравилось Диане Охотнице и уж всяко не Венере Скилакса.
Далее случилась сумасшедшая сцена, вроде тех, что показывают мимы. Было все: подрагивание сладких булочек, скольжение голенькой грудки, хищные броски большой змеи, взметнувшиеся локоны блондинистого паричка — подпрыгивание приокрыленного мальчика. И кульминация, когда Метробий и Сулла подпрыгивали вместе — о, маленькие радости педерастов! — в уголке, в полном, как им казалось, уединении.
Сулла осознавал — ну конечно! — что совершает большую ошибку, но поделать ничего не мог. Увидев краску, текущую из-под шелковой повязки по глянцевым ногам, увидев удлиненные ресницы и глаза, полные ночного блеска, Сулла был сражен. А когда, приподняв край свободно висящей накидки, он скользнул взглядом вниз, туда, где смуглое безволосое тело, ничто в мире не смогло помешать Сулле увлечь мальчишку в угол и за мягкой кушеткой овладеть им.
Но фарс превратился в кошмар.
Клитумна в гневе разбила об пол драгоценный бокал александрийского стекла и бросилась выцарапывать Сулле глаза. Никополис устремилась ей на помощь, размахивая кувшином вина. Ревнивый Скилакс принялся лупить Метробия пробковой котурной. Кругом образовалась толпа любопытных насмешников.
Сулла, по счастью, не был пьян и ловко справился с нападавшими: Скилаксу он сразу подбил глаз — синяк вспух под толстым слоем грима мгновенно. Диану уколол в босые ноги ее же стрелами, а Клитумну бросил себе на колено и шлепал ее по голому заду, пока тот из синего не стал черным.
Потом он нежно и благодарно поцеловал мальчика и отправился спать, мрачный и злой.
Теперь, в первое утро нового года, Сулла осознал происшедшее. Это был не фарс и не комедия даже, а трагедия, какой не написал бы и Софокл, любивший изображать причуды богов и людей. Сегодня ему, Сулле, исполнялось ровно тридцать лет.
Женщины подле него продолжали визжать и браниться. Он вдруг глянул на них — как поглядела бы его Медуза Горгона, глянул холодно и горько, больными злыми глазами, — и обе тут же притихли, как бы и впрямь окаменели.
Пока он надевал свежую белую тунику, пока раб драпировал на нем тогу, которую он носил редко, разве только в театр, женщины сидели статуями. И только когда он вышел, они, вздохнув, оттаяли, переглянулись и заплакали горько. Печалило их и страшило нечто увиденное в глазах Суллы, но ими непонятое.
Эта горькая и неясная истина заключалась в том, что все свои тридцать лет Сулла прожил лжецом среди сплошного моря лжи. И этот лживый мир — мир пройдох, пьяниц, ворюг, дешевых и дорогих шлюх, вольноотпущенников и мошенников — не являлся миром самого Суллы.
В Риме много людей с именем Корнелий. Но в большинстве случаев это имя означало лишь — потомок раба Корнелиев или сын арендатора Корнелиев. Сами Корнелии — высокорожденные патриции — давали им свободу в честь памятного события, свадьбы, дня рождения, похорон или за деньги. А в придачу к свободе — и родовое имя Корнелиев. Отпущенники в благодарность за вольную и гражданство делались клиентами патрициев.
Кроме Клитумны и Никополис, все кругом думали, что он — Луций Корнелий Сулла — и есть потомственный Корнелиев клиент из бывших рабов или крестьян. Да и внешность у него была необычная.
Все знали о нобилях Корнелии Сципионе, Корнелии Лентуле и Корнелии Меруле. Но знал ли кто о патриции Корнелии Сулле? Что это за прозвище такое — Сулла? Что оно вообще обозначает?
Но как бы то ни было, Луций Корнелий Сулла, по строгому цензу относившийся к разряду capite censi — римлян без имущества, являлся патрицием. Сыном патриция, внуком патриция и так далее. Вообще, род его был древнее самого Рима. И происхождение предоставляло ему все права на восхождение по пути чести, cursus honorum, — к блеску и власти и титулу консула.
Трагедия заключалась в том, что Сулла был беден: отец его оказался не способен обеспечить сыну более или менее сносное будущее, что и низвергло Суллу в самые низы римского общества. Все, что досталось ему в наследство, — это гражданство. Сулла не мог претендовать на пурпурную полосу на правом плече туники — ни на широкую, как у сенаторов, ни на узкую, как у всадников. Знакомым своим он иногда говорил, что принадлежит к роду Корнелиев, но те лишь посмеивались, не веря. И как же верить бахвалу, если сельские Корнелии — один из четырех старейших римских родов? Потомок тех Корнелиев не мог оказаться в числе граждан capite censi!
Сегодня, в день своего тридцатилетия, Сулла мог бы войти в Сенат — с одобрения цензоров, как избранный квестор или даже просто по праву рождения.
Однако вместо этого быть ему до конца дней жеребцом при двух вздорных бабенках. Лик Фортуны не озарит его пути. Не будет ему случая востребовать родовые привилегии.
Наступивший год — год цензоров. Стоит ли ему выйти пред их трибуналом на Форум? Докажет ли он, что его владения приносят ему миллион сестерциев ежегодно? Это сенаторский минимум. А узкая полоса стоит четыреста тысяч — это минимум всадника. Так ведь нет у него собственности — его доходы не превышают десяти тысяч сестерциев в год! Он абсолютно нищ — в Риме считали нищим того, кто не мог содержать хотя бы одного раба. А он, патриций из рода Корнелиев, сам сейчас живет на содержании у женщин.
Покинув отца и мачеху, он жил в инсуле на Эсквилине и работал. Работал грузчиком в Порту, за Деревянным мостом. Таскал пшеницу, кувшины с вином… Сам содержал себя и своего раба, не позволяя себе опуститься до конца. Так он взрослел, рос и креп, и гордость уязвленная крепла в нем, ширилась боль унижения. Постоянной работы он позволить себе не мог: когда человек только подрабатывает, то здесь, то там, к нему не лезут с расспросами. Но если он работает каждый день на одном месте, начинают любопытствовать.
Сулла не мог выучиться писать, чтобы стать секретарем или библиотекарем. Даже в армию не мог он поступить — не позволяли средства. Ни разу в жизни не держал Сулла в руках копья или меча, не седлал коня, хоть и пристало человеку его крови служить. Даже сборные пункты для новобранцев на Марсовом поле — и те были закрыты для него. Для него — патриция из рода Корнелиев!
Может быть, стоило бы восстановить отношения с другими патрициями-Корнелиями и просить помощи у них? Хорошие деньги в долг поправили бы его дела. Но гордость, позволявшая Сулле быть трутнем при женщине, мешала просить. Тем более что Суллы отдалились от прочих Корнелиев — одна только эта дистанция сделает родственников недоверчивыми. В долг ему не дадут. Лучше оставаться никем, чем стонать под патроном, отрабатывая щедрую ссуду. Все-таки он — патриций из рода Корнелиев!
