Форрест Гамп - Грум Уинстон (книги хорошего качества .TXT) 📗
Хуже было с английским. На этом факультете у них не было своих людей, так что мне просто сказали ходить туда и потом завалить экзамен, а там уж они что-нибудь придумают.
На «промежуточном свете» мне дали учебник, он весил три кило и был похож на китайскую грамоту. Но все равно я каждый вечер читал его под лампочкой на своей койке в подвале, и каким-то странным образом, постепенно начал понимать, о чем там написано. Неясно было только, почему мы должны были сначала заниматься именно этим, но зато уж уравнения в конце я щелкал как орешки.
Моего преподавателя звали профессор Хук, и после первой контрольной он пригласил меня в кабинет и спросил:
— Форрест, скажите мне правду, кто снабдил вас ответами к задачам контрольной?
Я только покачал головой, и тогда он дал мне листок с какой-то новой задачей и попросил решить. Когда я кончил, он посмотрел на мое решение и только покачал головой:
— Боже Всемогущий!
Я очень удивился.
Другое дело — английский. Преподавал там мистер Бун, очень суровый мужчина, который очень много говорил. В конце первого урока он сказал, чтобы мы вечером написали краткие автобиографии. Наверно, это была самая сложная вещь в моей жизни, но я почти весь вечер думал над этим и просто писал все подряд, потому что они сказали мне, что мне все равно нужно провалиться на экзамене.
Через несколько дней мистер Бун стал раздавать работы со своими замечаниями. Когда он дошел до меня, я решил, что я в полном дерьме, но вместо того, чтобы ругать меня, он начал вслух читать все, что я написал, и начал смеяться, и все тоже смеялись. Я написал там и про школу психов, и про то, как играл в футбол для тренера Феллерса, и про банкет для американской сборной, и про призывной пункт, и про историю с Дженни Керран в кино. Когда он кончил, этот мистер Бун, он сказал:
— Вот это называется ОРИГИНАЛЬНОСТЬ! Вот чего я требую от вас! — и все посмотрели на меня. И еще он сказал:
— Мистер Гамп, вам следует подумать о поступлении на литературный факультет — как вам удалось все это придумать?
А я ответил:
— Я хочу писать.
Сначала он вроде подпрыгнул, а потом рассмеялся, и все остальные тоже, и он сказал:
— Мистер Гамп, вы — очень большой выдумщик!
Это меня тоже очень удивило.
Первый матч был через несколько недель в субботу. Пока тренер Брайант не понял, что надо со мной делать, тренировки шли плохо. Но потом он сделал то, что сделал в школе тренер Феллерс — они дали мне мяч, и сказали бежать. В тот день я бежал хорошо, сделал четыре тачдауна, и мы раздолбали Университет Джорджии со счетом 35:3, и все хлопали так меня по спине, что она заболела. Когда меня оставили в покое, я позвонил маме, она прямо лопалась от счастья, потому что слушала матч по радио! В тот вечер все пошли праздновать это дело и все такое, но меня никто не пригласил, так что я пошел к себе в подвал. Тут я сидел, пока не услышал какую-то музыку сверху и непонятно почему, решил подняться и выяснить, кто там играет.
Там я и нашел этого парня, Баббу, он сидел в своей комнате и играл на губной гармонике. На вечеринку он не пошел, потому что сломал ногу на тренировке. И на матч он не ходил. Он разрешил мне сесть на другую койку в его комнате и слушать, как он играет. Мы даже ни о чем не говорили, просто он сидел на одной койке, я на другой и он просто играл на губной гармонике. Примерно через час я его спросил — а можно мне попробовать? И он сказал: «Валяй!» Кто бы мог подумать, что этот случай может изменить всю мою жизнь!
После того, как я немного потренировался, я понял как надо играть, и Бабба просто на ушах стоял, сказал, что никогда не слышал такой офигительной игры. Когда было совсем поздно, Бабба сказал, чтобы я забрал гармонику с собой, и я так и сделал, и в подвале играл на ней, пока не захотел спать.
На следующий день, это было воскресенье, я отнес гармонику Баббе, но он сказал, что я могу оставить ее себе, потому что у него уже есть другая, и я был счастлив. Я пошел на лужайку, сел под деревом и играл, пока не переиграл все знакомые мелодии.
Когда солнце стало садиться, я пошел назад к «Обезьяннику». Когда я пересекал Квадрат, слышу, какая-то девушка кричит:
— Форрест!
Я повернулся, чтобы посмотреть, а это оказалась Дженни Керран!
Она широко улыбалась, взяла меня за руку, и сказала, что видела, как я играл в футбол, и как она была рада за меня. Оказалось, что она вовсе на меня не сердится за то, что случилось в киношке, она сказала, что я ни в чем не виноват, просто так уж получилось. Она спросила меня — не хочу ли я выпить с ней «Кока-колы»?
Просто трудно было поверить, что я снова сижу рядом с Дженни Керран и пью «Кока-колу»! Она сказала, что изучает музыку и драматургию, и собирается стать актрисой или певицей. Она уже играла в одной группе, исполнявшей фольклорные песни, и пригласила меня на выступление их группы на следующей неделе, в здании Студенческого союза. Ну, скажу я вам, я просто не мог дождаться, пока наступит пятница!
~ 4 ~
Была одна тайна, которую узнали тренер Брайант и его амбалы, только никому о ней не говорили, даже себе самим. Они учили меня, как принимать передачу! Каждый день после обычной тренировки два амбала и квотербек давал мне передачи, а я пытался поймать, они давали, а я пытался поймать, пока от усталости у меня язык не вываливался чуть не до пупа. Но постепенно я понял, каким образом их можно ловить, а тренер Брайант, он сказал, что это наше «тайное оружие», что-то вроде «адамовой бомбы» или что-то в этом роде. Потому что другие команды, давно поняли, что мне не бросают мяча, и не следят за передачами мне.
— Тогда-то, — сказал тренер Брайант, — мы и выпустим тебя, громилу шесть футов, шесть дюймов, и двести сорок фунтов живого веса — и ты пробежишь сто ярдов за девять с половиной секунд. Вот это будет зрелище!
Бабба стал моим другом и научил меня еще песням на гармонике. Иногда он спускался ко мне в подвал, и мы играли вместе. Правда, Бабба говорил, что я играю куда лучше его. И скажу вам прямо — если бы не эта гармоника, я бы давно сложил вещи и покатил домой, только она меня и спасала от тоски. Даже не могу вам сказать, как мне было хорошо, когда я играл на гармонике. Мне казалось, что у меня мурашки начинают бегать, когда я играю на гармонике. Тут самое важное — язык, губы и пальцы, и еще как двигать шеей. Наверно, именно после всех этих тренировок у меня язык и стал высовываться еще длиннее, чем раньше, черт побери, если можно так выразиться!
На следующую пятницу Бабба дал мне свой одеколон и тоник для волос, и я весь прилизался, прежде чем пойти в Студенческий союз. Там собралось масса народу, а на сцене была Дженни Керран и еще пара-тройка человек. На Дженни было длинное платье, и она играла на гитаре, кто-то еще — на банджо, а у одного была бычья скрипка, и он щипал струны пальцами.
Они очень хорошо играли, а Дженни заметила меня и показала глазами, чтобы я сел в первый ряд. Мне было так хорошо сидеть там, на полу, и слушать и смотреть на Дженни Керран. Когда я потом вспоминал это, то подумал, что нужно было тогда купить коробку шоколадных конфет, как у мисс Френч, и проверить, не хочет ли она тоже съесть конфет.
Так они играли час или два, и все были довольны. Они играли песни Джоан Баэз, Боба Дилана, Питера, Пола и Мэри. Я лег на пол и лежал там, слушая их с закрытыми глазами, а потом вдруг — не знаю почему — достал гармонику и начал играть вместе с ними.
Странная вещь получилась — Дженни как раз пела «Ответ знает только ветер», и когда я начал играть, она на секунду замолкла, и тот, что с банджо, тоже замолк, и они так переглянулись удивленно, а потом Дженни широко улыбнулась, и снова подхватила песню, и тот что с банджо тоже подхватил, дав мне время попасть к ним в лад, и толпа стала мне подхлопывать.
В перерыв Дженни спустилась со сцены и подошла ко мне и сказала:
— Форрест, как это все понимать? Когда это ты выучился играть?
