Кузина - Галанина Юлия Евгеньевна (книга бесплатный формат TXT) 📗
Только, конечно, никуда ты от золота не уйдёшь, потому что ничто иное здесь так не выгодно, как оно. Земля скудна, лето крохотное. Хозяйством кормиться – с голоду помрёшь. А золото кормит.
Я слышу сквозь сон эти разговоры, и больше всего меня волнует, каким образом переправляют потом золото в Тавлею. Какими путями связаны наши миры? Неужели для людей здесь только односторонняя дорога – оттуда сюда, а обратно никак? Других такие глупости давно не волнуют. Все знают твёрдо: отсюда не возвращаются. Очень утешительное знание.
А Выдре, в отличие от злорадствующего барака, я позавидовала. Жить одному – это же так здорово! Так можно отбывать каторгу.
Надзиратели не боялись, что гном сбежит. Они вообще не боялись, что кто-то сбежит. Куда бежать-то?
Весь этот мир – горы и болота, реки и озёра. Как сало под тонкой кожицей залегла под землёй вечная мерзлота. Плодородный слой крохотный, чуть толще ребра ладони. Только в долинах рек земля побогаче. А так – неприютно, скудно, холодно. Везде, куда не беги.
Рудники раскиданы по горам и долам щедрой рукой, но теряются в бескрайней тайге, как бусинки в пушистом ковре. Связывают их даже не дороги – тропы. Летом конный пройдёт, зимой волокуша проедет.
Настоящих дорог мало, они пробиты к большим рудникам. Но там и порядки строже, охрана бдит. Бежать с рудника на рудник – глупо.
Моют золото по речкам, объединившись в артели, вольные старатели. Бывшие каторжники. Они слишком ценят свою пусть и не совсем вольную волю, чтобы тепло встретить приблудившегося горбача – так называют здесь беглых. Или забьют насмерть или властям сдадут. К ним бежать – тоже смысла нет.
Местная столица, куда отправляют золото, где появляются новые партии арестантов, где жизнь кипит и пенится, как брага, гордо именуется Резиденцией. Это уже почти город. Вот там есть некоторые шансы скрыться, если сумеешь добраться. Если бежать с золотом, чтобы было чем купить укрытие.
Но если есть золото, лучше просто выкупиться и перейти в поселенцы. А без золота долго в Резиденции не протянешь, выловят.
И всё снова упирается в одно: никто не уходил отсюда в другие миры. Такой побег скрыть невозможно – об этом бы всё равно узнали…
Безысходность – вот девиз этого мира. А раз так, то и думать об этом не стоит.
Только голова болит.
Глава третья
Янтарь, раух-топаз, янтарь
Если за что и надо было посадить Муху, так за то, что к своим нынешним обязанностям она подходит не в меру добросовестно.
Ну, в самом деле, – выбилась в люди, так наслаждайся, зачем через меру усердствовать? Нет же, надо старание проявить.
Не успел Лишай в барак зайти, на свою половину протопать, – а барак общий, посредине печка, девочки налево, мальчики направо, – как Муха давай вокруг него хлопотать, при всех своих снастях. Он душой отмяк, сапоги скинул – и мама моя, убить эту Муху!
Не могла полчаса подождать, пока все есть закончат да по нарам разбредутся.
Моё место у стены, а она проконопачена плохо, поддувает. Какой-никакой, а всё-таки воздух.
И без Лишая у нас в бараке не цветами благоухает, мылись-то мы последний раз осенью, когда вода в реке ещё льдом не покрылась.
С улицы – сильно в нос даёт. Но потом принюхаешься, притерпишься. Опьянеешь от еды и забудешься на нарах, тогда уже ничто не может потревожить, даже запах сушащихся на печке портянок.
А сейчас даже в глазах защипало. Подступила тошнота комом к горлу. Чувствуя, что меня сейчас вырвёт, я выбралась из-за стола и заторопилась к выходу.
Никто не останавливал – каждый волен мерзнуть снаружи, сколько душа пожелает.
Только когда бухнула позади меня, отрезая теплый смрад, вторая входная дверь и лицо защипало от ветра, стало немного легче. Я отошла от барака, прислонилась к сосне с подветренного бока.
С другой стороны, Муху тоже можно понять. Не будет девушка старательной – её теплое место охотно займут. Желающих – масса. Это легче, чем тачку катать.
А вот Клин постоянную пассию не заводит, ему разнообразие нравится, молодой ещё. Его избранница на ночь получает другую хлебную должность – дежурной по бараку. Воды наносить, помои выплеснуть, прибрать, заштопать надзирателям чего-нибудь, Мухе в стряпне помочь.
Когда наши с ним взаимоотношения ещё не определились окончательно, он попытался назначить меня дежурной.
В ответ я искренне удивилась, как такой уважаемый человек не знает, что в наше время немодно, да и просто неприлично мужчинам и женщинам встречаться под одним одеялом. Даже самый последний невежа и тот в курсе, что теперь мужчины любят исключительно мужчин, всё остальное – дурной тон.
Разъяренный Клин запустил в меня тяжёлым табуретом. Промахнулся в гневе. Ох, нечисто тут всё-таки дело, потому что по всем законам, которые я узнала позже, после такой отповеди лежать мне с переломанной шеей в сугробе за бараком, лета ждать, когда земля оттает и мёртвых начнут хоронить. Или не ждать лета, валяться на дне глухаря – пустой ямы, чтобы не портить окружающий пейзаж. В глухарь скидывают тех, кто недостоин быть закопанным честь по чести.
А Клин лишь плюнул в мою сторону.
Сосна поскрипывала от порывов льдистого ветра…
Понемногу он стих, небо очистилось, стали проступать звезды.
Орион почти не виден, жалко. Зато Большая Медведица как на ладони, висит низко над горами её Ковш, светятся Алькаид, Алькор и Мицар, Алиот, Мегрец, Дубхе, Мерак, Фад. Когда-то для меня это были в первую очередь дома… Дворцы и замки.
Если небо звездное, значит, ночь будет холодная.
Я уже замерзла, но возвращаться в барак очень не хотелось. Решила пройтись до реки, посмотреть, как гном устроился.
Хрустел снег на плохо ещё утоптанной после недавнего снегопада тропинке. Чтобы руки не мерзли, я сжала их в кулаки, втянула в рукава. Подняла плечи, чтобы голая шея утонула в засаленном вороте арестантской рванины, съёжилась, сжалась. Так теплее.
Мои шаги были единственными звуками в мире, всё остальное дремало, укрытое чистым холодным снегом. А звёзды были так низко, – подними руку, и достанешь…
И тут я услышала голос. Кто-то тихо, словно из далёкого далека, звал меня по имени.
Оглянулась кругом – пусто. Ночная темнота спряталась за деревьями.
А голос настойчиво звал. Он был здесь – и словно его не было.
Ничего не понимая, ещё раз оглянулась. На земле никого, совсем никого…
Запрокинула голову к небу – и по одному этому жесту поняла, что зовёт кто-то свой, кожей узнанный. Здесь нельзя обнажать перед чужим горло – уязвимое место. Перегрызут.
– Кто ты? – шёпотом спросила я у неба.
– Твой кузен из дома Бетельгейзе. Узнаёшь? – прозвучало из ниоткуда.
– Н-нет… – покачала я головой.
Голос слышался тихо, я слова-то еле-еле улавливала, где уж узнать…
– Ты была маленькой, когда я ушёл к Драконам, – сказал он.
– Как ты нашёл меня? – выдохнула я.
– Случайно уловил родственный след, уводящий сюда. Твой магический штрих остался на границе этого мира. Извини, сегодня больше говорить не могу, свяжусь с тобой завтра. Я рад, что ты нашлась, кузина.
– Забери меня отсюда, – попросила я безнадёжно небо, вышёптывая слова дрожащими губами. – Я здесь умру…
Появились в уголках глаз незваные слёзы.
Вот ещё! Глупо реветь на морозе. Потом в том месте, где замёрзла слеза, болеть будет, словно кто-то раскалённым гвоздем ткнул.
Но забилась в сердце короткими толчками неудержимая радость, столь редкая в этом безрадостном мире.
Завтра я услышу голос Орионида, кузена. Нет, Кузена – такое у него пока будет имя. Старое имя он отдал, уйдя к Драконам, а новое я не знаю, но это неважно, как его сейчас зовут, главное, что он есть, что он смог пробиться сюда, в мир без магии.
Завтра я услышу… Надеяться на что-то – здесь смертельно. «Не верь, не бойся, не проси» – вот залог выживания.
И ещё «не жди». Но я же не жду! Просто завтра всё равно придёт. А ждать я не буду, нет, ни за что. Нельзя. Нельзя. Совсем нельзя.
