Огонь любви, огонь разлуки - Туманова Анастасия (книга читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
– …а на что их тратить, эти деньги, когда Софья Николавна только на уроки и бегала! – еще не открыв двери, услышала она фискальный доклад Марфы. – У нее, ей-же богу, одно оперное оранье на уме, а чтоб пойти платье купить – того нетути! Вот все и осталось! Из гостиницы и то съехали, чтоб дешевле было! Да и то, своим домом-то лучшей…
– Не ябедничай, Марфа, – оборвала ее Софья, входя в комнату. – Здравствуй, Федор Пантелеевич. Как твои дела торговые?
– Слава богу, – машинально ответил Мартемьянов, поворачиваясь к ней. – Ну, здравствуй, что ли, Соня…
Софья молча подошла, дала себя обнять, прижалась к широченной твердой мартемьяновской груди, услышала привычные тяжелые, частые удары его сердца. Словно не было этих трех месяцев без Федора…
– Что ж так долго не ехал? – сама не зная зачем, спросила она. – Я уже волноваться начала.
– Сама ведь сказала – дела… Да ты и не ври, что скучала. Мне уж Марфа рассказала, как ты тут своим пеньем весь ихний Неаполь на уши поставила…
– Марфа, тебе не совестно? – возмутилась Софья.
– И ни чуточки! – отозвалась, уже шагая за дверь, Марфа. – Как же-с, сама слышала, как эти итальянцы ее уговаривают в своем театре петь да навовсе здесь остаться…
– Ты уже и по-итальянски понимаешь?
– Да уж не страшней французского, чего надо – очень даже разумеем! А этого вашего Марко другой раз помоями оболью, чтоб не шлялся под окнами! Ишь, моду взял, похабник, – чужих порядочных женщин в соблазн вводить…
– Марфа!!! – завопила Софья, но та уже скрылась за дверью.
– Что еще за Марко объявился? – грозно спросил Мартемьянов, пряча усмешку в черных глазах.
– Это наш тенор, он за мной ухаживает, – пожала плечами Софья.
– Так это правда, что тебя в театр здешний уже зовут?
– Да. Но я не пойду. Мы ведь возвращаемся в Россию, не так ли?
– Возвращаемся, – подтвердил Мартемьянов.
– К тебе?
– Да нет уж, – со странной улыбкой произнес Федор. Не замечая удивленного взгляда Софьи, медленно прошелся по комнате, остановился у открытого окна. – Мы с тобой, матушка моя, в Москву едем.
– В Москву? – растерялась она, все эти месяцы героически готовившаяся отбыть навеки в Кострому. – Но… как же твои дела? Пароходы? Торговля?..
– Да ведь я же не пузом вверх все эти три месяца пролежал, Соня, – усмехнулся он, глядя в окно. – Как раз вот дела все и утрясал, в Костроме – продавал, в Москве – покупал… Знакомств-то у меня в Первопрестольной немерено, дела встанут да пойдут, и там с голоду не пропадем. Али не хочешь?
– Ты меня, Федор Пантелеевич, не спрашивай. Как скажешь, так и будет.
– И не рада? – не оборачиваясь, пробормотал Мартемьянов. – Сестра ведь у тебя в Москве. Я думал, ты захочешь с ней-то рядом жить…
– Конечно, захочу. И… я рада, правда, – как можно убедительнее проговорила Софья, хотя от неожиданности этого известия еще не успела решить, радоваться или нет. – Когда мы едем, уже завтра?
– Можно и завтра. – Мартемьянов, наконец, отошел от окна, шагнул к столу, на котором лежал толстый кожаный бювар, набитый бумагами, зачем-то открыл его и начал сосредоточенно рыться в шелестящих листах. Софья озадаченно следила за его действиями до тех пор, пока он не вытащил несколько документов и не позвал ее:
– Соня, поди-ка, глянь.
– Я? – окончательно растерялась она. – Федор Пантелеевич, да я же не понимаю в этом ничего…
– Ништо, поглядь, поглядь.
Недоумевающая Софья подошла вплотную к столу и воззрилась на бумаги. Купчая… Еще одна… Какая-то дарственная… И вдруг, увидев вписанную в казенные строки свою фамилию, Софья почувствовала, как по спине холодной стайкой промчались мурашки. Может, почудилось? Нет… Имение Грешневка в Калужской губернии Юхновского уезда… тысяча десятин земли… приобретено в собственность господином Мартемьяновым… Передано по дарственной девице Софье Николаевне Грешневой… с правом продажи и передачи по наследству, а также… Далее она читать не стала, опасаясь, что сходит с ума. Опустила дарственную на стол. Подняла взгляд на Мартемьянова.
Тот по-прежнему стоял рядом. В упор смотрел на нее своими черными глазами, в которых, как и всегда, не было никакого выражения. Софья понимала, что должна что-то сказать, но в горле встал такой крепкий ком, что дышать и то удавалось с трудом.
– Соня, ну? – наконец почти испуганно спросил Мартемьянов. – Что ж ты бледная такая? Худо, что ль, сделал? Думал, порадуешься…
– Федор… Господи… – сглотнув в конце концов саднящий комок, пролепетала Софья. – Господи милосердный, ты… выкупил Грешневку?!
– Ну, выкупил… – настороженно глядя на нее, подтвердил он. – Чин по чину, все бумажки обстряпаны, комар носа не подточит, и земля при ей, тыща десятин, и лес… Все на тебя, в пожизненное владение, как было! Соня, да что с тобой?! Ты гляди, в омморок не свались! Я, что при таком случае делать, не знаю, а Марфа убежавши куда-то…
– Я… не свалюсь, – слабым голосом пообещала Софья, у которой действительно все плыло перед глазами и было только одно четкое ощущение: что она лишается рассудка. О том, что произошло, она никогда даже не мечтала. Грешневка… Милое родное имение, маленькое, запущенное, с одной стороны – лес, с другой – Угра, с третьей – непролазные болота с утками… Грешневка, невозвратно ушедшая за долги больше года назад, после того, как Катерина устроила там пожар, в котором сгорел брат… Господи, неужели это может быть?..
– Федор Пантелеевич, ты не бойся, я… я в здравом уме, – заверила Софья, едва восстановив дыхание. – Да как же ты сумел?..
– Матерь божья, а что тут уметь?! – поразился Мартемьянов. – Плати деньги, и все! Да и деньги-то не великие: имение в запустении, дом сгорел, одни головешки лежат… Но землица вся осталась! Дом-то я без тебя не почал строить, ить не знаю, что ты захочешь – как было али по-другому. Вот поедем с тобой, так сама и командовать станешь, потому ты теперь там хозяйка!
Софья улыбнулась. Всхлипнула. Решительно вытерла пробежавшие по щекам мокрые дорожки и сказала:
– Федор Пантелеевич, но я же не приму… Не могу.
– Вот тебе раз, почему? – искренне изумился Мартемьянов. – И что ты за баба за такая, Соня?! Сама ведь рада до смерти, вижу!
– Рада… Правда… Но… Это очень… очень большие деньги…
– Больших денег там, я ведь говорил уже, и в помине нет, – нахмурившись, возразил он. – И принять, матушка, примешь, никуда не денешься. Я, когда из этой Италии назад в Расею ехал, всю голову себе сломал – думал, что бы тебе подарить, чтоб уж наверняка не отказалась, не цацки да не тряпки, а такое, чтоб душа развернулась! И ты, ежели хочешь знать, принять обязана! Потому мне это прямое оскорбление, что моя баба от меня подарков брать не желает! Кто меня в Москве уважать станет, ежели узнает?!. А что ты смеешься-то?! Вот и понимай вас, бабье… Токмо что ревела ревмя, теперь хохочет. Соня, ну? Сонька… – Он вдруг решительно подошел и сграбастал смеющуюся Софью в охапку. На нее пахнуло знакомым жаром, крепким запахом чего-то соленого, совсем близко оказались черные, без блеска, глаза. – Ах ты, Со-оня моя… Соскучился я как, ты бы знала… Да не смейся, пошто смеешься? – Он закрыл ей рот поцелуем, понес на кровать у стены.
– Федор Пантелеевич… Федор, господь с тобой, что ты делаешь… Бессовестный… Средь бела дня! Марфа сейчас придет! – пыталась отбиваться Софья, но от радости и внезапно накатившего приступа смеха у нее не было сил бороться, да и кто мог противиться желаниям Мартемьянова?..
Обнимая широкие, с упругими буграми мускулов плечи любовника, привычно запуская пальцы в его жесткие курчавые волосы, она думала о том, что уже завтра поедет домой, в Россию. И не в гостиницу, не в съемную квартиру, не в очередной чужой угол, по которым моталась больше года, а в свой родной дом. Пусть и дома еще нет никакого, но сад… Их старый сад, где вперемежку с грушами и яблонями зеленеют клены, вязы и дубы, где наверняка цела липовая аллея, по которой сестры носились детьми с обручами и крокетными мячами, и пруд, заросший «кубышками» и камышом, со старой цаплей, стоящей посередине в ипохондрическом раздумье… И можно будет написать Ане, чтобы она тоже приехала, и Катя, конечно, отыщется и вернется к ним, и все они заживут, как раньше, боже, какое счастье!.. Как хорошо, что Федор сделал это, как он боялся, что она не обрадуется, смешно… Как он все-таки любит ее…