Доктор Данилов в госпитале МВД - Шляхов Андрей Левонович (книга жизни .TXT) 📗
Последний раз Данилов пил кофе в Москве, из автомата на Ленинградском вокзале. Бурда бурдой, вспомнишь и вздрогнешь.
Не найдя кнопки звонка, он осторожно постучал в дверь, выждал пару минут и постучал сильнее, потом еще сильнее. За дверью не раздавалось ни звука.
Песня была, что называется, в тему. Что-что, а дышаться здесь как-то не дышалось. Не только жизнью вообще, но и воздухом в частности.
Данилов уже собирался уходить, как вдруг услышал за дверью медленные шаркающие шаги. Воспрянув духом, он постучался снова, думая о том, что переночует здесь, а завтра с утра найдет нормальное жилье.
— Че расстучался, урод! Опять ключ потерял, что ли?! Сил моих нет! — откликнулся женский голос.
Дверь открылась, обдав Данилова запахом варящейся капусты. На пороге стояла толстая низкорослая тетка в засаленном, местами рваном халате, похожая на гриб. Неопрятные космы, когда-то крашенные хной, по-боевому торчали во все стороны.
Маленькие глазки излучали недружелюбие.
— Вам кого? — хриплым голосом спросила тетка, увидев незнакомого человека.
— Елизавету Михайловну. Она здесь живет?
— А ты ей кто? — грубо и с вызовом поинтересовалась тетка, оставив вопрос без ответа.
— Мне сказали, что у вас сдается комната…
Ничего более Данилов сказать успел.
— Литр в сутки!
Дверь захлопнулась.
Вздохнув, Данилов отправился за водкой в уже знакомый ему магазин и через четверть часа снова постучался в ту же дверь, выставив перед собой пакет с двумя соблазнительными силуэтами. На сей раз дверь открылась почти сразу.
— Заходи, родной, — елейным голоском просипела женщина и посторонилась.
Жилище оказалось более живописным, чем мог ожидать Данилов, повидавший на «Скорой» самые разные дома. Серые лохмотья обоев, черный потолок, пол, покрытый ковром из мусора. Тусклая лампочка, висевшая на перекрученном проводе, стыдливо освещала прихожую. Женщина захлопнула за ним дверь и прошла вперед. Данилов последовал за ней и оказался на кухне, выглядевшей ничуть не лучше прихожей. Но зато здесь наличествовала мебель — стол и два рассохшихся табурета, один из которых был предложен гостю. «Может, лучше на станции? — подумал Данилов и тут же отогнал эту мысль. — Ага, полночи на станции, полночи в милиции». Он осторожно присел на табурет, который отчаянно заскрипел, но не развалился, и выставил на стол сразу обе бутылки. Сумку на пол опустить не рискнул, поставил на колени.
Женщина ответила двумя тусклыми гранеными стаканами, причем Данилову как гостю достался тот, что без скола. Затем она оперлась на стол пухлыми руками и вожделенно уставилась на бутылки. Поняв, что закуску хозяйка считает бесполезной роскошью, Данилов быстро откупорил одну из бутылок и наполнил ее стакан.
— А себе?
— Я кодировался, — соврал Данилов.
— Ну, давай я за себя и за тебя выпью, — легко согласилась женщина и залпом осушила стакан, занюхав водку рукавом халата. — Хорошо-то как, не помереть бы от счастья! Ты кто будешь, квартирант? Юрист или журналист?
— Я доктор.
— Душевный вы народ, доктора. — Покрасневшее лицо женщины расплылось в улыбке. — Ну, давай знакомиться, доктор, я — Лиза.
— Очень приятно, Владимир.
Приятного в знакомстве было мало, но проклятая вежливость требовала соблюдения определенных приличий.
— Что за дела? За себя я выпила, а за тебя еще нет!
Лиза наполнила свой стакан, махнула его так же залпом, занюхала, покосилась на остатки водки в бутылке и, окончательно придя в превосходное расположение духа, лукаво подмигнула Данилову, после чего высоким голосом завела песню:
— Огней так много золоты-ы-ых на у-у-улицах Сара-това-а-а…
Пела она нескладно, видно, в детстве медведь на ухо не просто наступил, а от всей своей медвежьей души на нем потоптался.
Данилов подождал, пока она допоет куплет до конца, и спросил:
— Можно посмотреть комнату? И где можно умыться с дороги?
Тянуть было нельзя. Судя по всему, после третьего стакана Лиза должна была упасть там, где стояла.
— Иди смотри, имеешь право! Вот она, твоя комната, за стеной! — Чтобы Данилов точно понял, о какой именно стене идет речь, Лиза от души стукнула по ней кулаком. — Сразу, как отсюда выйдешь — туалет, следующая дверь — ванная. До завтрашнего вечера можешь пользоваться, только смывать за собой не забывай, а то оштрафую на пол-литру!..
В туалет, а после — в ванную пришлось идти с сумкой. Смешно, конечно, и неудобно, но документами да и вещами рисковать не хотелось — хозяйка квартиры совсем не вызывала доверия.
В соседней комнате под обшарпанной, когда-то зеленой железной кроватью, украшенной тусклыми никелированными шарами, стоял простой деревянный сундук, выкрашенный охрой. Больше в комнате, если не считать одинокой пыльной лампочки, свисавшей с потолка на перекрученном проводе, ничего не было, даже занавесок, зато пол радовал относительной (а в сравнении с коридором и кухней так просто стерильной) чистотой.
Данилов вытащил сундук из-под кровати, подпер им дверь, не имевшую замков, крючков и шпингалетов, и поставил сверху сумку. Сундук был хоть и пуст, но тяжел, не иначе как из дуба сделан. «Заперев» дверь, Данилов подошел к окну и открыл форточку, а затем вернулся к кровати, откинул в сторону потертое пикейное покрывало и внимательно осмотрел матрас. Осмотр не порадовал. Данилов вернул покрывало обратно и улегся поверх него не раздеваясь, только кроссовки снял.
Кровать отозвалась протяжным скрипом. Должно быть, вся мебель в этой скромной обители была «музыкальной».
— Довлатов в Пушкинском заповеднике жил еще в более худшей дыре, — сказал он вслух, глядя на затейливо облупившийся потолок, — а тут всего-навсего одну ночку поспать.
Чтобы немного привыкнуть к обстановке, Данилов некоторое время перечитывал свой студенческую записную книжку, которую, повинуясь сентиментально-ностальгическому порыву, прихватил из Москвы.
За окнами было темно и тихо. Постепенно глаза стали слипаться. Данилов встал, убрал книжку в сумку, выключил свет и снова лег. Перед тем как заснуть, оценил первое впечатление от города и решил, что жить здесь, кажется, можно…
Из записной книжки студента Данилова
СТО ВРАЧЕБНЫХ ОФОНАРИЗМОВ
1. Лечение продлевает жизнь, а значит, приводит к новым болезням.
2. У каждого лекарства проявляются не все возможные побочные действия, а только самые неприятные.
3. Срок пребывания пациента в стационаре есть величина, стремящаяся к бесконечности.
4. Единственно действенный способ борьбы с осложнениями — это стараться замечать их как можно реже.
5. Твой заведующий туп как пробка, но твоя медсестра еще тупее.
6. Чем хуже действует лекарство, тем легче аргументировать его назначение.
7. Из множества диагнозов консилиум выбирает самый необоснованный.
8. Только слово патологоанатома неизменно остается последним.
9. Чудодейственных лекарств не бывает, но эту тайну нельзя открывать пациентам.
10. Подумай и не делай — вот правило мудрых.
11. Если пациент выздоровел, никто не станет проверять, правильно ли его лечили.
12. Крупные ошибки, в отличие от мелких, проходят незамеченными.
