Мемуары сорокалетнего - Есин Сергей Николаевич (полные книги .txt) 📗
Дело было уже глубокой осенью, когда чуть подмораживало и к ночи хрустел на лужах первый ледок. В тот вечер ее опять потянуло побродить по ночному городу. До одиннадцати она сопротивлялась — читала, перебирала записи, погладила блузку на утро, застелила свой узенький диванчик, пододвинула к нему тапочки, а в одиннадцать мгновенно собралась и ушла, осторожно ключом спустив замок, чтобы не привлекать внимание соседей. Но на улице продолжала уже привычно оправдываться перед собой: «Надо дышать свежим воздухом, ведь я целый день сижу в библиотеке, ходьба способствует сохранению осанки, а потом — созерцание ночного города, его исторических ансамблей развивает эстетическое чувство». И она знала, что пройдет весь свой обычный маршрут, зацепит площадь Курского вокзала и, устав от бессмысленного хождения, вернется назад в свою узкую нору. И так горько ей стало от постоянного самооправдания, от лжи самой себе, от двойственности своих непредъявленных желаний, что опять совершила Маргарита Артемьевна неожиданный для себя поступок — возле Пушкинской площади, всего в пятнадцати минутах хода от дома, развернулась и решительно пошла обратно, в свой узкий пенал, к разобранной постели и выставленным на коврик тапочкам.
«Ну что ж, значит, мне не дана женская привлекательность, — думала Маргарита Артемьевна, — как другим людям не дан ум, душевная тонкость; значит, соберусь и буду жить без глупостей, зато в двадцать восемь — кандидат наук, в тридцать три стану доктором и здесь, только здесь сосредоточу все свои жизненные интересы». Но тут новый поворот мыслей ожег Маргариту Артемьевну: «А что, собственно, мне надо? Ну заботиться о ком-то, семью, детей! Но ведь даже не в этом главное. Друга мне нужно, спутника, товарища, на плече которого я смогла бы выплакаться, который, если бы и не понял, то хотя бы выслушал всю ту горячую чушь, которую я принесу вечером с работы, посетовал бы, погладил на волосам, поддакнул бы. Так что же здесь стыдного? Ведь незлая я, не совсем уж дурнушка, неглупая, самостоятельная, материально независимая. Сколько же сейчас бродит, ворочается в постелях, читает до одури добрых и славных людей, а вот так же, как я, не могут встретиться, отыскать друг друга, стесняются, мнутся, деликатничают. Так что же, листочек на столб повесить: «Интеллигентная молодая женщина ищет сердечного и интеллигентного друга»? Нет. Маргарита, хватит, стоп, ты совсем гордость в своих рассуждениях потеряла. Все сможешь оправдать. Хватит! Пора брать себя в руки. Проживу и без любви, и без семьи, и без привязанности, а потом… потом возьму на воспитание ребенка». Так она думала, шагая по укатанным дорожкам бульвара, пока не наткнулась на лежащего на скамейке Степана. Без шапки, без шарфа, расстегнутое пальто сбилось на одну сторону. Он лежал с открытыми, тупо мерцающими глазами, одна нога была откинута, рука свисала вниз.
И тут только человеколюбие заговорило в душе Маргариты Артемьевны. Ни одна грешная мысль не пришла в голову. Ведь замерзнет человек, простудится, в милицию заберут, сообщат на работу.
— Товарищ, вставайте, товарищ, — принялась тормошить Маргарита Артемьевна лежащего, — вы заболеете, вставайте же.
Наконец ей удалось сдвинуть его с места. Степан спустил на землю ноги и сел на скамейке. Глаза его по-прежнему, почти не моргая, глядели куда-то вдаль, мимо лица Маргариты Артемьевны.
Маргарита Артемьевна знала только одно: надо поднять своего случайного знакомца, заставить его встать на ноги, а потом или сам он разойдется на свежем воздухе, очнется, придет в себя, либо довести до первого такси.
— Где вы живете? В каком районе? — повторяла она одни и те же вопросы. — Может, скажете свой номер телефона, я позвоню, и за вами приедут? Ну вставайте же! Пьяный вы, что ли?
— Да побили меня, — простуженно выдохнул незнакомец.
И тут в конце бульвара появилась милиция. Наряд из двух человек, посвечивая на ходу ручным фонариком, медленно приближался к ним, пока наконец неяркий кружок света не уткнулся в лицо Степана.
— Ну вставай же! — по какому-то наитию перейдя в этот момент на «ты», вдруг почти зло крикнула Маргарита Артемьевна. — Вставай же наконец!
— Перебрал? — спросил невидимый за светом один из милиционеров молодым голосом.
—. Да разве вы, мужчины, знаете меру! — не поворачиваясь к говорящему, снова нашлась Маргарита Артемьевна.
— Муж, что ли? Распустили вы его, гражданочка, — вмешался в разговор другой молодой голос. — А ну, вставай! А то живо отправлю в отделение.
И Степан внезапно встал. С тем же неосмысленным прямым взглядом он поднялся и не успел снова качнуться, как Маргарита Артемьевна, кандидат философских наук, подставила свое плечо.
— Вот это другое дело, — с удовлетворением отметил первый голос. — А вы доведете его, гражданочка?
«Сейчас до угла дойду, — подумала Маргарита Артемьевна, — от милиции скроемся, найду такси, засуну в него парня — и прощай!»
Но два милицейских хлопца оказались человеколюбами.
— Мы женщину, гражданочка, в беде не оставим. Нам нужно, чтобы наш участок был как стеклышко, — сказал тот, который был чуть постарше. Маргарита Артемьевна в неярком свете уличного освещения уже разглядела их: оба круглолицы, глаза большие, носики вздернутые, росточка одинакового, фуражечки набекрень. — Давай, Ваня, — продолжал тот, который постарше, — подсобим: ты с одной стороны берись, я — с другой. А то дамочка одна два часа его будет уговаривать.
«Ну вот, теперь от них не отделаешься», — с ужасом подумала Маргарита Артемьевна.
Всю дорогу, пока двое доброхотов вели тупо бормочущего что-то Степана по бульвару и Малой Никитской, Маргарита Артемьевна упрашивала: «Да будет вам, товарищи, мы сами доберемся». И каждый раз то милиционер постарше, которого звали Костей, то помоложе, который откликался на Ваню, разъясняли ей:
— Мы женщину никогда в беде не оставим. Они народ хрупкий. А нам важно, чтобы на участке никаких происшествий, чтобы все было как стеклышко.
Так вчетвером и подошли они к дому Маргариты Артемьевны.
— Ладно, вы его по лестнице сами поднимайте, — сказал тот, что постарше. — А мы внизу постоим… А то последнее время в подъездах вечерами пошаливают.
И пока подталкиваниями и уговорами поднимала Маргарита Артемьевна на третий этаж Степана, тащила по лестничным площадкам, нет-нет да и свешивалась через перила, смотрела и видела: стоят, окаянные. И тут на всё махнула рукой…
Она даже не рассмотрела его как следует, и когда втиснула в свою комнатушку, тоже никакой грешной мысли не пронеслось в ее голове. Да и не успело бы пронестись, потому что, как вошли, сразу Степан рухнул на ее единственный диванчик, и пришлось ей опять суетиться, вытаскивать из-под него пальто и пиджак, снимать ботинки.
А уж когда уложила, накрыла стареньким одеяльцем, села на стул, чтобы отдышаться, и при свете низко светящей настольной лампы взглянула, тут и ахнула: лежал перед нею молодой совсем парень, черные украинские брови вразлет, румянец полыхает сквозь кожу, черные волосы кольцами по подушке. И тут Маргарита Артемьевна испугалась. Ночного часа, красоты парня, своего взгляда.
Она долго потом читала возле своей занятой постели. Чтение ее увлекло, работа шла быстро, и присутствие постороннего в доме, о чем она не могла забыть ни на одну минуту, не отвлекало. Сначала она так и предполагала провести ночь до утра — в чтении, но в середине ночи отложила книжку, протянула руку, чтобы погасить лампу, и тут взгляд ее опять лег на лицо Степана. И вдруг потянуло коснуться пальцем этого белого лба, провести по бровям. Она удержалась. Достала из-под висящих на стене под марлечкой пальто старую раскладушку, на которой спала, когда была жива мать, и, по возможности без шума втиснув ее в узкое пространство между диваном и столом, быстро, не раздеваясь, легла, накрывшись покрывалом, а поверх него — осенним пальто. Ей казалось, что бессонная ночь, под легкий храп незнакомого постояльца, ей обеспечена, но сон, отбросив все мечтания и переживания дня, сморил мгновенно.
