Со многими неизвестными. Угол белой стены - Адамов Аркадий Григорьевич (библиотека книг TXT) 📗

— Крутимся. Чего ж делать. Ты, кстати, Гусева-то хорошо знал?

— Да не очень. Вон дружок его стоит, Володька Туляков. Этот уж знал так знал. Не одну, бутылку выпили.

Водитель указал на стоявшего невдалеке бледного рыжеватого паренька в клетчатой ковбойке с закатанными рукавами. Туляков нехотя разговаривал с двумя парнями, рассеянно поглядывая по сторонам.

— Володь! — окликнул его собеседник Валькова и, когда тот поднял голову, поманил пальцем: — А ну, подойди.

Туляков что-то сказал парням и не спеша, вразвалочку, сунув руки в карманы мятых брюк, направился к Валькову. Рыжеватые волосы его были аккуратно расчесаны на пробор, белых, покрытых рыжим пушком и веснушками рук еще не коснулся загар. На одной из них, пониже локтя, был виден синий, не очень искусно вытатуированный якорь в кривых линиях волн. На другой руке была изображена полногрудая русалка, окруженная сетью.

Когда Туляков подошел, Вальков добродушно сказал, улыбаясь одними морщинками вокруг глаз:

— Давай, друг, познакомимся. Вальков Алексей Макарович.

— Слыхал, — ответил Туляков и в свою очередь представился, пожимая протянутую руку:

— Володька.

Пожатие его было вялым, рука мокрой от пота.

Вальков кивнул знакомому водителю и отошел с Тучковым к дальней пустой скамье. Присев, закурили, и Вальков спросил:

— Давно здесь причалил?

— Третий год, — как-то бесшабашно ответил Туляков.

— А до этого во флоте службу нес, рыбачил?

— Ага. На Дальнем. База — Владик, а сам по кругу — Камчатка, Находка, Шикотан, — тем же тоном пояснил Туляков, сплевывая себе под ноги.

— Надоело?

— Кому что снится. Рубль там, конечно, длинный. Но качает. Опять же климат оказался неподходящим.

— А этот климат как, принимаешь?

— Тоже, скажу, не мед. Ташкент нравится. Ходовой город, гудящий. Я такой люблю. И о зиме думать не надо. Потом народ у нас — поискать.

— С Гусевым дружил, говорят?

— Кореш мой был. — Туляков поднял голову и пристально посмотрел на Валькова, глаза его вдруг стали злыми и недоверчивыми. Найдете гадов?

— Надо найти. Ты, кстати, не слыхал, кто-нибудь из ребят его в тот день на линии не встречал?

— Зачем кто-нибудь? Я встречал. Один раз даже покурить удалось.

— Это где же и когда?

— Да у рынка. Часов так в двенадцать.

— Говорили о чем-нибудь?

— Не молчали.

Туляков сидел согнувшись, опираясь локтями о колени, и хмуро смотрел себе под ноги, дымя сигаретой.

— Ну и что Гусев тебе говорил?

— Известно что. Все о… — Туляков неожиданно умолк и, подняв голову, снова пристально посмотрел на Валькова: — Только, это между нами, идет?

— Секреты хранить умеем, — серьезно ответил Вальков.

— Ладно. Теперь уж ладно, — вздохнул Туляков. — С покойника не спросишь. Одним словом, он к Галке решил вернуться, к жене…

— Почему же так?

— А! — Туляков зло махнул рукой и снова опустил голову, так что Валькову видна была только его рыжая макушка и ровная ниточка пробора.

— Что «а»? — спросил он.

— Дешевкой оказалась его краля, — глухо ответил Туляков. — Вот что. В другого втюрилась.

— Кто же она такая, знаешь?

— Нужно мне. У меня у самого таких навалом.

— Ну, хоть как зовут?

— Динка.

— Видел ее?

— Не. — Туляков с усмешкой поглядел снизу вверх на Валькова. — Только она к этому делу не причастна. Это точно.

Вальков стал расспрашивать его о других приятелях Гусева, но среди них не оказалось никого, кто мог бы иметь хоть самое отдаленное отношение к разыгравшейся трагедии. Всех их Туляков знал, по его словам, «как облупленных», все это были ребята из их шоферской братии, разбитные, нахальные, любившие выпить, иной раз пустить в ход кулаки, при случае подцепить чаевые или некрупно надуть кого-то, — словом, знакомый Валькову тип людей, все время идущих где-то рядом с мелкими преступлениями или проступками. Но ни один из них, конечно, не мог пойти на убийство приятеля, да и не было у них причин к тому. В этом Туляков, или «рыжий Володька», как его звали в своем кругу, был убежден. И Вальков согласился с ним.

Но не ведомая никому из них Дина, в которую влюбился Гусев и которую не познакомил ни с одним из приятелей, указывала и на другой круг знакомых, которые были у Гусева. И пути к ним Вальков пока не видел.

— Чудную, конечно, он мне вещь брякнул, — задумчиво произнес вдруг Туляков. — Это я только сейчас, между прочим, допер.

Вальков насторожился.

— Я, говорит, — продолжал тем же тоном Туляков, — завяжу это дело, все завяжу. Так я сегодня и объявил. Чуете? «Все завяжу». А что, спрашивается, «все»? Ну, с девкой ясно. А что еще?

Он испытующе посмотрел на Валькова.

— М-да, — покачал головой тот. — Действительно. Что еще завязал?

А про себя добавил: «И кому объявил об этом?» Такое могло кончиться и убийством, если Гусев был замешан в серьезном преступлении. Но «все» могло относиться и к решению порвать с этой Диной, и ей же он мог «объявить» об этом. После чего никаких трагических последствий, произойти, очевидно, не могло. И тогда убийство — случайность. Последним пассажиром оказался бандит, уголовник. Решил ограбить шофера. А найдя наркотик, плюнул на двадцать рублей, лишь бы сбить со следа. Но откуда у Гусева мог оказаться наркотик?

Вопросы обступали Валькова со всех сторон, неразрешимые пока вопросы, сейчас только уводящие в сторону. А между тем этот Володька не все еще рассказал, кое-что он пропустил.

— Ты забыл рассказать, где еще видел в тот день Гусева, — напомнил Вальков.

— Еще? Было и еще. Часа за два до встречи у рынка я его в аэропорту видел. Он как раз какую-то женщину с пацаном сажал.

— Поговорить не пришлось?

— Не. Он сразу отъехал.

— А еще кто из ваших там в это время стоял?

— Из наших? — задумчиво переспросил Туляков. — Да мало ли. Кажись, Генка Волков стоял. Ага, он. Сразу следом за долькой уехал. Я еще подумал, здорово у него заднее левое виляет. Вот-вот отвалится. Чуть за ним не погнал.

Вальков легко запомнил новую фамилию, как, впрочем, и все, что рассказывал Туляков. Он давно уже отвык хвататься за карандаш, когда ему называли какие-то имена, сколько бы их ни было, или вообще сообщали что-то важное. Профессиональная память надолго отпечатывала все это у него в мозгу.

Простившись с Туляковым, он отыскал еще двух или трех водителей, работавших в день убийства Гусева. Но ничего интересного сообщить они ему не смогли. Волкова же в парке не оказалось: он был на линии.

Уже начало темнеть, когда Вальков зашел в диспетчерскую. Жара спала, стало легче дышать.

Вальков дружески кивнул полной женщине-диспетчеру и уселся в сторонке, дожидаясь, когда та освободится.

Наконец, воспользовавшись минутой, когда у окошечка никого не оказалось, он подошел и негромко попросил:

— Мария Тимофеевна, покажите мне последнюю цепочку Гусева. Сняли вы ее, наверное.

— А как же, — ответила та. — Должны были снять. Сейчас погляжу. — Она тяжело повернулась к стоявшему сбоку от нее на табуретке ящику и пояснила: — Машина-то не на линии. Значит, путевой лист должен быть здесь.

Цепочка, то есть все показания счетчика на машине Гусева, оказалась снятой. И Вальков приступил к ее изучению.

Для начала его интересовало лишь одно показание — холостой пробег машины. И тут обнаружилось в высшей степени любопытное обстоятельство: холостой пробег был равен нулю! Это могло означать только одно — Гусев в тот день или стоял, или возил пассажиров, никакой ездки по собственным делам он не совершил. Как же он сумел «объявить» о своем решении? Может быть, он случайно встретил Дину или кого-то еще на улице? Или тоже случайно оказался недалеко от ее дома?

Здесь цепочка тоже могла кое-что прояснить. Гусев виделся с Туляковым возле рынка часов в двенадцать дня. К этому времени он уже «объявил» кому-то свое решение. И за это же время он сделал не меньше десяти — двенадцати посадок. Об этом свидетельствовало общее количество посадок до момента убийства и пройденный за это время километраж в расчете на среднюю скорость движения по городу. За город Гусев в течение дня не выезжал, иначе он должен был взять разрешение у диспетчера. Да и количество посадок указывало на то, что ездки в среднем были небольшие. Эти же показания говорили еще об одном важном обстоятельстве: Гусев нигде долго не стоял, средняя продолжительность стоянок не превышала семи-восьми минут, а если учесть, что около рынка он, по свидетельству того же Тулякова, простоял минут пятнадцать, то и того меньше.