Масонство, культура и русская история. Историко-критические очерки - Острецов Виктор Митрофанович
Богатство, роскошь — это, конечно, прекрасно, а бедность противна и унизительна, нищета же и вовсе вещь безобразная и мучительная. Но надо помнить, что в России продукты питания были почти самыми дешевыми в Европе и самой бедной семье не составляло труда прокормить шесть — восемь детей, даже если глава семьи работал мелким конторщиком на железной дороге или на заводе. Поэтому, несмотря на бедность основной массы народа в России, численность русского населения за сто лет утроилась! Сличая с нынешним пониманием бедности мы можем сказать — бедность бедности рознь. К тому же общее благосостояние народа с конца XIX века постоянно росло, а народное хозяйство шло в гору. Этот пример показывает просто, каких результатов могла достичь Россия и в самых трудных политических условиях при наличии войн, забастовок, революционного террора и даже при не очень высокой организации производства, при определенном разгильдяйстве и не высоком образовательном уровне работников, когда у власти находилось русское правительство, хотя бы и с немецким колоритом, которое сумело создать вышколенный чиновничий аппарат и которое не ставит себе целью угробить собственное население и задавить русскую деревню и всю промышленность ценообразованием, отсутствием кредитов и налогами. Когда правительство думает действительно о своем народе, а не о том, как его ограбить во имя то «революции», то «реформ» — смотря по вкусу правителей, творящих тикун (евр.), то есть «исправление» страны и народа, по своим планам.
Не надо также забывать, что достоинств без недостатков в нашей жизни не бывает, и что мало привлекательные некоторые черты русского национального характера, вроде упомянутого разгильдяйства, делать многое на «авось» есть просто продолжение его таких положительных качеств, как терпение, неприхотливость и талантливость, которые помогли ему стать на уровень мировой нации. С немецкой пунктуальностью, жесткостью или с еврейской изворотливостью и расчетливостью на российских просторах, среди лесов, болот, снегов и пустынных просторов. среди сотен народностей и в трудных климатических условиях государства не создашь. В тем более такого огромного и миролюбивого при этом, какой выросла из небытия некогда Русь, а потом и Российская Империя. Да еще при таких малых материальных силах, малой численности населения сравнительно с территорией. Но это — лишь отступление от темы, что-то вроде дивертисмента. Более интересно замечание графа И.И. Толстого о наличии фактического равенства в Российской Империи. Заметим, что запись в дневнике сделана в год 1906, когда, согласно учебникам по истории в России продолжалась еще первая революция, что еще вовсю гремели выстрелы из-за угла, шли чередом теракты, периодически грабили инкассаторов, заводские кассы и магазины «во имя революции». Революция же шла, то есть гремели выстрели и шли грабежи, во имя равенства и свободы. Что имелось в виду под словом «свобода», стало ясно сразу после октябрьской революции.
Толстой приводит в своем дневнике рядом с предыдущей записью и мнение знаменитого Дягилева по той же теме: «Дягилев, будучи убежденным врагом старого режима, испытавши на себе французские «республиканские» порядки, ругал их ругательски, причем выражает мнение, что если в России с переменой режима предстоят те же прелести лжи, интриганства и искательства, то, пожалуй, лучше остаться при старом.» (там же, с.44).
Русская жизнь дореволюционной поры была полна тех патриархальных прелестей, которые ругают, когда они есть, и о которых рыдают, когда их больше нет. К России не прививался аристократизм и представления о ценности породы. Не прививался просто потому, что этих представлений нет в христианстве и они глубоко чужды православному вероучению. Это ведь только в язычестве и языческой культуре есть деление людей и народов по сортам. И в этом смысле в России, среди русского народа царствовал демократизм в исконном значении этого слова.
Есть что-то глубоко парадоксальное в оценке Самодержавной России большинством историков как наших, так и зарубежных. Пока в России господствовал идеологический плюрализм, пока в ней каждый человек мог придерживаться любой мировоззренческой философии, пока была, по существу, свобода печати — по крайней мере с 1905 года, и пока в ней была — с того же года многопартийная система — был «деспотизм», а Россия была «тюрьмой народов», в которой почему-то народонаселение, не только русское, быстро росло в числе, поскольку «почему-то» и женщинам хотелось рожать детей, и семьи были крепкими и надежными. Пока в стране был суд присяжных — с 1864 года, и судьи были независимы — в России был «деспотизм» и «правовой беспредел». Пока Россия быстро шла в хозяйственном отношении в гору и переживала с 80-х годов XIX века промышленный бум — Россия была «страной отсталой» и чуть ли не «колонией Запада». Пока в России было местное самоуправление — земство до уездного уровня, а затем и Государственная Дума с мощной оппозицией, воистину непримиримой — «в России не было демократии». Пока жители России не знали самого значения слов «очередь», «талоны на продукты» и «достать» и всё могли купить в. магазине — «в России была нищета». И так далее. Как только была введена единая куцая, чисто иудейская и обязательная для всех идеология, и началось тотальное уничтожение русского провинциального мира, крестьян и тех, кто был рядом, — «началась эра свободы и процветания». Как только миллионы людей были обречены кремлевской новой властью бронштейнов и апфельбаумов из еврейских местечек на голод и вымирание — «началась эра свободы и счастья».
Как только исчезло всякое понятие о свободных выборах в местные органы власти — появилась «демократия». Причина такого отношения к царской России и, в сущности, к истории русского народа, а, следовательно, и к нему самому кажется очевидной. Русская история пишется не с позиций интересов русского народа и не глазами русского человека видится. И не понятиями живой реальности она, эта история, описывается. Ее задача, по самой ее методике — «классовой» и «объективной» во-первых, доказать и проиллюстрировать догмат «прогресса» и превосходство «всемирной культуры» и единой цивилизации над любой самобытностью, как разрушающей концепцию иудаизма о движении мира и Вселенной к Всеединству. А во-вторых, доказать, «интеллигентно» и часто по-хамски, что русский народ сам ничего толкового и умного создать не мог. Заметим сразу, что при этом всячески обходится вопрос о богатстве и неповторимости русского языка, который никакой «прогрессивный народ» и никакая «Всемирная культура» породить из себя не могли. Нужно было доказать, что без талантливого еврейского народа ничего хорошего в России произойти не может, ибо он есть локомотив «прогресса». Для конца ХIХ века и начала XX эта идея стала актуальной, а для «страны победившего пролетариата» только такая концепция истории, в которой оплевывается — «культурно», конечно, словами наукообразными — все исторически русское: от бояр, царей и князей до самой нашей святой Православной Церкви и ее святых — все это стало просто главным содержанием нового, иудейского по сущности, вероучения. Методом идейного террора.
Любопытно в этом смысле прочитать страницы дневника знаменитого русского историка Ивана Забелина, человека, вообще говоря, либеральных взглядов, но который, глядя на «революционные» еврейские безобразия 1905 г., вдруг как-то поправел. В июне 1905 года он записывает в своем дневнике: «Июнь 1905 года. Россия на смертном одре! В каждом номере газет всяких направлений, особенно в газетах жидовского направления, в одних читают уже отходную, а, других поспешно служат панихиды по умершей, и читатель, перевертывая страницы с множеством подтасованных телеграмм о забастовках, убийствах, пожарах и т.д. с приложением животрепещущих повестушек и подходящих анекдотов о жизненных безобразиях умирающей, о карикатурном ничтожестве ее существования, читатель, повторяю, терпеливо просматривая эти ужасы и всякого рода издевательства над умирающей (Россией — В.О.), невольно приходит в полнейшее отчаяние, как это засвидетельствовал читатель «Русских Ведомостей»...
