Все предельно (сборник) - Кинг Стивен (читать книги онлайн полностью .txt) 📗
В тот день я не обращал на боксера ни малейшего внимания. Идея полностью захватила, я начисто забыл о своих страхах. Вытащил из кармана мел, опустился на одно колено. На секунду подумал, что «картинка» исчезла из головы, и запаниковал. Отчаяние и печаль пытались занять ее место, и я сказал себе: «Нет, Динки, нет, не допускай этого, борись. Пиши, что угодно, хотя бы „СОБАКУ МИССИС БУКОВСКИ — НА ХЕР“».
Но этого мне писать не пришлось. Я нарисовал «картинку», с которой проснулся. Думаю, это был символ действа, потому что он словно открыл шлюз плотины. Мою голову заполнили неведомые образы. Что радовало, и при этом пугало, очень уж их было много. Следующие пять минут я стоял на коленях, потел и, как безумный, рисовал на асфальте. Слова, которых никогда не слышал, знаки и орнаменты, которых никогда не видел, скорее всего, их никто не видел. Писал и рисовал, пока правый рукав до локтя не покрылся розовой пылью, а от куска мела матери не остался крошечный камешек, зажатый между моими большим и указательным пальцами. Пес миссис Буковски умер не сразу, как мухи. Все это время он яростно лаял и рвался с веревки, но я не обращал на него ни малейшего внимания. Словно находился в трансе. Мне не хватит миллиона лет, чтобы описать вам это состояние, но, готов спорить, именно в него впадали великие музыканты, Моцарт, там, или Эрик Клэптон, когда сочиняли свою музыку, именно это чувствовали живописцы, создавая свои лучшие творения. Если бы кто-то прошел мимо, я бы его просто не заметил. Черт, если бы боксер миссис Буковски сорвался бы с веревки, я бы, наверное, не прекратил своего занятия.
Это было предельно. У меня нет слов, чтобы выразить эту гребаную предельность.
Но никто не прошел мимо, лишь проехали несколько автомобилей и, возможно, кто-то из водителей и задался вопросом, а что это делает ребенок, что рисует на тротуаре. Боксер миссис Буковски продолжал лаять. Я понял, что должен усилить янтру, направить ее исключительно на эту собаку. Клички пса я не знал, поэтому оставшимся кусочком мела написал «БОКСЕР», обвел кружком, от кружка нарисовал стрелку ко всей «картинке». Меня пошатывало, болела голова, так обычно случалось со мной после очень трудной контрольной или если я слишком долго смотрел телевизор. Мне казалось, что я заболел, но при этом я предельно себя чувствовал.
Я смотрел на собаку, не менее живую, чем пятью минутами раньше, лающую, хрипящую от ярости, поднимающуюся от злобы на задние лапы, но уже не испытывал ни малейшего страха. Домой я возвращался с легким сердцем. В полной уверенности, что с боксером миссис Буковски покончено. Готов спорить, то же самое испытывает художник, зная, что нарисовал отличную картину, или хороший писатель, не сомневающийся, что только что законченная книга удалась. Когда все хорошо, думаю, ты это просто знаешь. Возникает полная гармония между тобой и твоим творением, и это ни с чем не сравнимые ощущения.
Тремя днями позже псина лежала в земле. Как это произошло, я узнал из самого достоверного источника информации по части злобных собак: от нашего почтальона. Звали его мистер Шермерхорн. Так вот, мистер Шермерхорн рассказал, что боксер миссис Буковски вдруг начал бегать вокруг дерева, к которому она его привязала, а когда веревка полностью обмоталась вокруг ствола, он (ха-ха), не сообразил, что теперь надо бежать в обратную сторону. Миссис Буковски ушла в магазин, так что ничем не смогла ему помочь. Вернувшись домой, она нашла пса задушенным у того самого дерева, к которому привязала его.
Мой рисунок оставался на асфальте целую неделю. Потом прошел сильный ливень и рисунок превратился в розовое пятно. Но до дождя он оставался очень четким. И пока сохранял четкость, на него никто не наступал. Я это видел собственными глазами. Дети, спешащие в школу, женщины, направляющиеся к торговому центру, мистер Шермерхорн, почтальон, все огибали его. Похоже, даже отдавая себе в этом отчета. И никто о моем рисунке не говорил, никто не спрашивал: «Что это за странное дерьмо на асфальте?» или «И как же это называется?» (Янтра, тупица). Они словно и не видели рисунка. Да только какая-то часть сознания их видела. Иначе чего им его обходить?
10
Всего этого я мистеру Шарптону говорит не стал, но рассказал о Шкипере. Решил, что ему можно доверять. Может, потому, что моя тайная сила знала: ему можно доверять, но думаю, дело не в этом. Все решило его прикосновение к моему плечу. Так мог прикоснуться только любящий отец. Нет, любящего отца у меня не было, но я могу представить себе, каким он должен быть.
Плюс, как он и говорил, даже если бы он был копом и арестовал меня, какие судья и присяжные не поверили бы, что Шкипер Браннигэн слетел с дороги из-за письма, которое я ему отослал? С учетом того, что в нем полно бессмысленных слов и непонятных символов, а написано оно парнем, который развозит пиццу и не смог сдать школьный экзамен по геометрии. Дважды.
После моего рассказа в салоне «мерседеса» надолго воцарилась тишина.
— Он этого заслужил, — нарушил молчание мистер Шарптон. — Ты это знаешь, не так ли?
Его слова стали последней соломинкой. Дамба рухнула и я разрыдался. Плакал минут пятнадцать, а то и больше. Мистер Шарптон обнял меня, прижал к груди, лацкан его пиджака промок насквозь. Если бы кто-то подъехал и увидел нас, точно решил бы, что мы — парочка геев, но кому охота сворачивать на стоянку у супермаркета после его закрытия? Так что мы сидели вдвоем, под желтым светом ртутных ламп, у площадки для тележек. «Не упрямься, тележка, — бывало говорил Паг, когда приходило время завозить тележки в здание супермаркета. — Ты же знаешь, что до утра „Супр Савр“ будет твоим новым домом». У нас это всегда вызывало смех.
Наконец, я смог перекрыть водяной кран. Мистер Шарптон протянул мне носовой платок, и я вытер глаза.
— Как вы узнали? — я не узнал свой осипший, дрожащий голос.
— Как только тебя засекли, провели рутинное детективное расследование.
— Да, но как меня засекли?
— У нас есть специальные люди, их не больше дюжины, которые отслеживают таких юношей и девушек, как ты, Динк. Они могут видеть, юношей и девушек с таким даром, как у тебя, Динк, точно так же, как спутники из космоса видят ракеты с ядерными боеголовками и атомные электростанции. Вы окутаны сиянием. Как мне говорил один из этих людей, желтым, — он покачал головой, чуть улыбнулся. — Очень хочется хоть раз в жизни такое увидеть. Или сделать то, что под силу тебе. Но, разумеется, мне также хочется, чтобы на один день, одного хватит, я смог рисовать, как Пикассо, или писать, как Фолкнер.
У меня отвисла челюсть.
— Это правда? Есть люди, которые могут видеть…
— Да. Они — наши ищейки. Колесят по стране, и другим странам, в поисках этого желтого сияния. Разыскивают спички, горящие в ночи. Вот тебя нашла одна молодая женщина, которая ехала по дороге 90 в Питтсбург, спешила на самолет, чтобы немного отдохнуть дома. Увидела тебя… или почувствовала, уж не знаю, как там у них происходит. Ищейки сами этого не знают, как ты не знаешь, что ты сделал со Шкипером. Ведь не знаешь?
— Что..?
Он поднял руку.
— Я говорил, что не все ответы тебе понравятся. В данной ситуации ты должен решать, исходя из того, что чувствуешь, а не знаешь, но кое-что сказать тебе я могу. Прежде всего, Динк, я работаю на организацию, которая называется «Трэн корпорейшн». Наша задача — избавлять мир от шкиперов браннигэнов, только тех, у кого сфера деятельности и возможности куда как шире, чем у твоего Шкипера. Штаб-квартира компании находится в Чикаго, тренировочный центр — в Пеории… там ты проведешь неделю, если согласишься на наше предложение.
Тогда я еще ничего не сказал, но уже знал, что соглашусь на его предложение. Соглашусь, чтобы он мне ни предложил.
— Ты — трэнни, мой юный друг. Лучше привыкай к этой мысли.
— Кто?
— Человек с характерными особенностями организма. В нашей организации есть люди, которые воспринимают твои возможности… то, что ты можешь сделать… как талант, способности, даже воздействие свыше, но они не правы. Талант и способности идут от характерных особенностей организма. Характерные особенности — основа, талант и способности — производные.
