Флотская богиня - Сушинский Богдан Иванович (книги без сокращений .TXT) 📗
– А вот это уже и на диагноз тянет! – Нерубай, почти не открывая рта, произвела на свет некое унылое, монотонное «кги-ги-ги-ги» – подобное ржание можно было услышать разве что от старой некормленой лошади.
Но впервые за все встречи с главврачом Степная Воительница вдруг увидела, как эта резкая, суровая с виду женщина… улыбается.
– Зачем я стану выдавать тебя, голуба моя невенчанная? Тебя сама природа женская выдаст. Говорю тебе: оставайся в госпитале. Медсестрой оформлю; специальные курсы как раз открываются…
– Но я воевать хочу, как обычный боец.
– Тогда природу свою признай, голуба моя невенчанная, и воюй медсестрой. Давай я сама с твоим комбатом поговорю. Эй, капитан!
– Умоляю: не надо! Меня тут же выгонят из морской пехоты, еще и подумают черт знает что. Словом, засмеют.
– И подумают! – цинично напророчила ей главврач. – И дай-то бог, чтобы ведь только засмеяли, а не все остальное и прочее с тобой сделали…
– Хоть вы не пугайте! Сама по этому поводу издергалась.
– Она, видите ли, издергалась! – вновь хохотнула подполковник, увлекая ее за собой, в здание, чтобы уже в кабинете своем продолжить: – …А как ты выживать в табуне изголодавшихся по женскому телу мужиков собираешься – об этом ты подумала, голуба моя невенчанная?
– Да как-нибудь приспособлюсь.
– Ага, «приспособишься»?.. При первой же штыковой атаке приспособишься! Смотри, чтобы за трусость под трибунал не отдали.
– Из-за этого меня не отдадут. Мне ведь в бою уже приходилось бывать. Я даже немцев убивала. Так что трусости я не боюсь.
– Трусости, – улыбнувшись, Христина Никифоровна предложила ей сесть, – мы все не боимся. А вот крови да смерти, которую тебе на кончике штыка преподносят? Я ведь, голуба моя невенчанная, тоже повоевать успела, еще в Гражданскую. Впрочем, это к диагнозу не относится. Кстати, тобой тут из органов интересовались. Подполковник Гайдук. Знаешь такого? Из Харькова дозвонился.
– Дядя мой. Когда мы расставались, был майором.
– В войну по службе быстро продвигаются; правда, гибнут еще быстрее. Просил взять тебя под опеку. Обрадовался, что все обошлось. Почему не сказала, что дядя твой – в НКВД и при высоких должностях?
– Что ж об этом говорить на всех перекрестках?
– На перекрестках – боже упаси, а в кабинетах – не стесняйся, – поучительно молвила Нерубай. – И еще… Забыла сказать… Некий подполковник Гребенин о судьбе твоей справляться изволили-с. Вчера-с еще.
– Неужели Гребенин? – вмиг вспыхнули глаза девушки. – Как же ему удалось разыскать меня?
– Догадаться нетрудно – благодаря капитану Зотенко, который запомнил номер нашего госпиталя. Обнаружить, где мы базируемся, было не так уж и сложно.
– Извините, но, что он, этот подполковник Гребенин, говорил?
– О… Господин подполковник желали-с вашего выздоровления и просили передать, что теперь они, вместо погибшего полковника (не помню фамилии) командуют полком.
– Почему вы так о нем? – спросила ефрейтор главврача. – По-моему, обычно он говорит спокойно и совсем не так, как многие другие – с криками и матом…
– Нечто барское в голосе его чувствуется, – уловила Христина в глазах Евдокимки укор и удивление. – Или, может, «из тех еще» интеллигентов; словом, голос… в самом деле уважительный, сдержанный, не солдафонский. Так я и подумала: уж не в женихи ли метим-с?
– Да ну, что вы?! Просто он начальником штаба полка служил, а штаб в городке нашем располагался.
– Что из начштабов происходит – не помеха. В таком деле ты, конечно, сама решай, голуба моя невенчанная; если только не слишком староват для тебя.
– Староват, наверное, – по-простецки вздохнула Евдокимка.
– Вот-вот, и я о том же… Сколько ему отстукало?
– Точно не знаю, – потупив глазки, соврала Евдокимка. – Известно только, что – из офицерской семьи происходит, из дворян.
– По нынешним временам – не самое большое достоинство. Из «бывших» очень многих в расход пустили… Но эта нынешняя война с германцем – уже не та, сволочная, Гражданская. Эта война многим и родословные подправит, и биографии подчистит.
Если бы они с Христиной сблизились немного раньше, то Евдокимка призналась бы ей, что с Гребениным у нее случились всего лишь несколько коротких встреч. Другое дело, что взбудораженная девичья память снова и снова прокручивала их во всех мыслимых подробностях.
Однако увести себя от интересующей ее темы Христина Никифоровна не позволила.
– С первым своим мужчиной, ротмистром почти на двадцать лет старше меня, я оказалась на армейском тулупчике, когда мне еще до шестнадцати требовалось дожить. Поэтому зубы мне не заговаривай, отвечай на вопрос: что у тебя было с этим «переростком»? Твой дядя из органов поручил заботиться о тебе, как о дочери, которой у меня никогда не было; еще и пригрозил, что, если с тобой что-то «пойдет не так»… – повысила голос подполковник.
– Ничего такого, вообще ничего, – зарделась Евдокимка.
Самокрутки Христине «мастерил» завхоз Данилыч, который – судачили – одновременно являлся не только ординарцем главврача, но «мужчиной для удовлетворения плоти», как сама она называла всякого «невенчанного», с кем сводила судьба. Он же откуда-то добывал для нее самосад и вечерами скручивал с десяток «козьих ножек», обхватывая каждую из них специальной резиночкой.
Вот и сейчас Христина прикурила от массивной золоченой зажигалки и сладострастно пыхнула дымом прямо в лицо девушки.
– С подполковником не было, а с кем в таком случае было? – невозмутимо интересовалась главврач, попутно просматривая какие-то бумаги, требующие резолюции. – С кем-то из одноклассников?
– Ну, чтобы так, по-настоящему, только однажды. С лейтенантом, и тоже с морским пехотинцем. Лощинин его фамилия, – девушка вопросительно взглянула на главврача, уж не оказывался ли этот офицер среди пациентов госпиталя. – Но мы всего лишь разговаривали…
– Лощинин, говоришь? Лейтенант? Через наше чистилище таковой не проходил, – Христина задумчиво дымила в потолок. – Точно. На фамилии у меня память цепкая. Но выходит, что и в твоей судьбе без ротмистра на походной повозке не обошлось…
– Никакого ротмистра! – решительно воспротивилась такому толкованию Евдокимка. – Никакой повозки! На следующий день его батальон отправили на фронт – и все, больше мы не виделись.
– Значит, «ротмистр на походной повозке» у тебя, голуба моя невенчанная, еще только должен появиться, – размашисто подмахнула главврач красным карандашом какую-то бумагу, словно приговор подписала. – Все, Гайдук, свободна; служи!
В ту же минуту в дверь постучали, и на пороге появился запыхавшийся комбат.
– Товарищ подполковник, разрешите обратиться? Капитан-лейтенант Кор-р-рягин, – звук «р» в своей фамилии он произносил так же размашисто, как Христина накладывала свои резолюции, на три фамилии хватило бы.
Евдокимка тут же отвернулась к нему спиной, лицом к главврачу и, приложив палец к губам, молитвенно сложила руки у груди.
– Чего застыл каплей? – никак не отреагировала на ее мольбу Христина. – Тебе, я так понимаю, ефрейтор Гайдук нужен?
– Так точно. Машины прибыли, весь личный состав погрузку завершил, ждем.
– Здесь такие люди о здоровье Гайдука справлялись, тебе лучше о них и не слышать. Так что подождешь!
– Понимаю, – многозначительно проговорил Корягин, улавливая ход мыслей главврача. Высокие покровители еще никому не мешали, особенно на фронте.
– Я бы его в охране лагеря оставила, если бы он не рвался в твои десантники.
– Что такое охрана госпиталя, а что такое морская пехота?! – решительно поддержал комбат действия Евдокимки.
– Только я тебя, капитан-лейтенант, сразу предупреждаю: не убережешь этого парня или дашь в обиду, мы тебе, голуба моя невенчанная, всем медперсоналом операцию делать будем; причем безо всякого ранения и наркоза, прямо на передовой. Так что не только от звания твоего, но и от всего прочего останется только вторая часть. Надеюсь, ты меня понял?
