Такси! - Дэвис Анна (читать книги без регистрации полные TXT) 📗
1
– Я не чувствую, что я – это я.
– Ты о чем? – В голосе Винни тревога. Но тревожиться ей было не о чем.
– Я имею в виду – я не такая, как прежде.
Таксофон загудел, и я, прижав трубку подбородком к плечу, свободной рукой полезла в карман халата за очередным двадцатипенсовиком. Неудачный маневр. Будто задела что-то под своими сломанными ребрами, и место, где в груди была вшита трубка, обожгло болью. Я качнулась и вцепилась в костыль, зажатый слева под мышкой. Иначе не удержать бутылку, присоединенную к вшитой трубке. Ухитрившись наконец встать прямо, я засунула монетку в щель.
– Не такая хорошая или не такая плохая? Кэтрин, ты здесь?
– А, ч-черт… Да, здесь, извини, Вин.
– Ты в порядке?
– Конечно. – Я вытерла пот со лба.
По серому коридору шла доктор Дженнингс с молодым чернокожим санитаром; их подошвы шлепали по синтетическому полу. Застукав меня у таксофона, докторша нахмурилась, взор ее означал: «Почему не в постели?» А потом она неожиданно улыбнулась и пошла дальше. Страшила Джули, баба средних лет, с квадратной мордой, моя соседка по палате, ковыляла в туалет, путаясь в полах байкового халата. Я повернулась к ней спиной и уставилась на плакат про обследование груди.
– Извини, Вин, что ты сказала?
– Я спрашиваю – какая «не такая», плохая или хорошая?
– Не знаю… Я больше не чувствую себя испуганной. И не понимаю, чего пугалась прежде… Хотя чего-то пугалась. Понятно?
– М-м… – Винни старалась это переварить. Ни хрена не понятно – даже мне самой.
– Дело в том, Кэт, что ты посмотрела смерти в глаза. Посмотрела – и все же ты здесь. Потому ты и чувствуешь себя другой. Логично, да? Я тут читала одну книжку, так вот: те, кто был…
– Ладно, Вин, ты-то как?
– Я? А, спасибо, с тех пор как вынули эту трубку – намного лучше. Кэт, а ведь в этом есть и смешная сторона: обе валяемся по больницам, из обеих трубки торчат!
– Оборжаться.
Мне подфартило: пневмоторакс (так называется, когда пробито легкое), среднее сотрясеньице башки плюс шишка размером с мячик для гольфа, пара сломанных ребер, порезы, мерзкий ушиб на левом колене и морда как баклажан. Коктейль тот еще, и очень больно, и все же я знаю, что мне повезло.
– Я завязала с курением, – сообщила Винни.
– Еще бы.
Хорошо мы, наверное, смотримся. Я балансирую в больничном рубище у таксофона и кидаю туда монетку за монеткой, а Винни разговаривает лежа в кровати. Обе хилые, как старухи, обе шаркаем шлепанцами и сипим тоненькими голосами.
– Нет, действительно, – сказала Винни. – Пол, кстати, говорил, что ты заходила. Спасибо, Кэтрин.
– Заткнись, а? Это все, что я сделала. Я бы тебя проведала, если бы не вляпалась… Но знаешь, Вин, меня, возможно, через несколько дней выпишут. Я тебя навещу. Принесу виноград.
– Вообще-то, Кэт, меня выписывают завтра, так что это я к тебе заскочу.
Я всего-то хихикнула – и это чуть не отправило меня на тот свет.
– Вечно ты со мной нянчишься. Ладно, подруга, выкладывай очередную мудрость. Мудрость мне сейчас до зарезу нужна.
Пауза. Я услышала вздох Винни. От телефонной трубки несло гнилью. Так пахнет дыхание больных людей. Мои деньги тикали и тикали…
– Что ты собираешься делать? – спросила в конце концов Винни.
Бип-бип-бип – я старалась затолкать в щель последнюю монетку. Она выскочила снизу. Я наклонилась, подобрала, поплевала на нее и снова запихала в щель. И взвыла – поскольку задела вшитую трубку и потревожила ребра. Трюк, однако, удался: автомат монетку принял. Это мама научила меня такому приему.
– Так что ты будешь делать? – настойчиво спросила Винни.
– А я знаю? Я не могу загадывать дальше чем на несколько дней. Просто живу и жду, когда из меня эту гребаную дрянь выкачают.
Старая леди, шествовавшая мимо на костылях, пронзила меня злобным взглядом. Будь у меня свободный палец – показала бы ей.
– Кто-нибудь из них заходил?
– Из них? Ты имеешь в виду… Нет, конечно. С ними всё. Со всеми. Кроме Джонни, может быть… Нет, я видела только Кева.
– Что? Ты о Большом Кеве? Из «Крокодила»? – Винни явно обалдела.
– Ага. О нем самом. Я ему позвонила, и он съездил ко мне домой. Привез кое-что из вещей. Знаешь, Вин, за последние пару дней я поняла кое-что важное о своей жизни.
– И что же?
– У меня ее нет.
Пошатываясь, я медленно брела обратно в палату. В правой руке я несла бутылку, а с левой стороны – там, где ушибленное колено, – опиралась о костыль. Такой крен был не слишком полезен для груди – сломанные ребра вдавливались так, что перехватывало дыхание; место вокруг вшитой трубки саднило. Но я упорно заставляла себя двигаться. Не могу валяться все время в койке. Да и голова уже получше, чем вчера, – осталась лишь ноющая боль и время от времени казалось, будто в черепушке что-то порхает – подпрыгивает и приземляется.
Все, что я могла делать, – это плестись обратно в постель, и то по дороге пришлось прислониться к стенке, чтобы отдышаться. Как представлю себе беговую дорожку… Я увидела собственную тень на противоположной стене и содрогнулась: нечто сутулое, сгорбленное… Будто вырядилась для Хэллоуина.
За сегодняшний день я изучила этот коридор вдоль и поперек. Отколотая кафельная плитка у огнетушителя, сырое пятно на потолке возле лампы, проход, ведущий к лифтам… Я, наверное, протопала здесь уже восемь или девять раз. То целенаправленно – позвонить Винни или в туалет, – то просто чтобы прошвырнуться. Удивительно: все видишь совсем по-иному, когда движешься медленно, сосредотачиваясь на каждом шаге, на каждой детали. Мир меняется… Мелочи выходят на первый план. Все становится более сложным, более реальным… И менее похожим на лабиринт.
Я приближалась к посту сиделки. Люди в форме сновали туда и обратно. Даже того ветерка, который поднимается от их беготни, сейчас хватит, чтобы свалить меня с ног. По очереди трезвонили два телефонных аппарата на столе, и высокая стриженая медсестра по имени Фрэнсис хватала то одну, то другую трубку. Я слышала ее ровный голос, повторяющий снова и снова:
– Больница герцога Эдинбургского. Оставайтесь на линии, пожалуйста.
Свернув налево, я прохромала в длинную прямоугольную палату, с обеих сторон здесь тянулись койки, в том числе и моя. Третья справа.
Страшила Джули сидела на соседней кровати и, откидывая за ухо прямые волосы, оживленно щебетала с посетителем; худой седой мужчина со спины напоминал моего отца. В кои-то веки Джули смахивала на человека: углы ее тяжелой квадратной физиономии от ухмылки несколько закруглились. Но вот она заметила меня и ткнула в мою сторону пальцем. «Вот она», – произнесли ее губы.
Когда беловолосый гость обернулся, порхание у меня в голове сменилось бешеной свистопляской.
– Ну вот. Приходит в себя… – Голос сестры Ивонны.
Тысячи цветных пятен кружились у меня перед глазами. Кровь в голове шумела, как вода, прорвавшая дамбу.
– А теперь – в постельку, хорошо? – Сестра Фрэнсис одновременно поддерживала меня и пристраивала костыль возле кровати; сестра Ивонна вынула из моих взмокших ладоней бутылку и откинула одеяло.
– Хорошо, что мы рядом оказались, – заметила она. – Наша малышка Кэтрин, мистер Чит, очень удачно в обморок упала.
Везучая я.
– Вам сейчас надо полежать и отдохнуть, Кэтрин, – сказала сестра Фрэнсис. – Вы себя немножко переутомили.
Я все еще была словно пьяная. Медсестры сгрузили меня на кровать, укрыли одеялом, подсунули под голову подушки. От меня самой толку было как от тряпичной куклы. Бутылку поставили на пол.
– Она в порядке? – Первые слова, которые я услышала от отца за пятнадцать лет.
Где-то в отдалении заливалась Джули:
– Я тут со щитовидкой. Три года понадобилось, чтобы меня обследовали по-настоящему. Три года страданий.
Когда сестры направились к двери, захотелось кинуться к ним, умолять, чтобы не оставляли наедине с отцом, но я была слишком разбита, чтобы говорить. А он просто стоял и пялился на меня своими бесстрастными директорскими глазами.
