Триумф Клементины - Локк Уильям (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗
Наконец, за несколько дней до отъезда в Молхэм, Клементина сделала открытие.
От Хаммерслэя остался целый ассортимент костюмов, из какого-то кармана выпала пачка перевязанных тесьмой писем. Почерк был женский. Из нескольких замеченных слов она сейчас же заключила, что то были любовные письма. Клементина села на ящик и взвесила сверток на руке. Это была священная вещь, принадлежащая сердцу усопшего. Имела ли она право прочесть их? Но вскоре, по женской интуиции, она сообразила, что они могут заключать что-либо важное для их дальнейшей жизни. Она развязала пачку, принялась читать старые пожелтевшие страницы, и трагедия, роман, старый, как мир, развернулся перед ее глазами. Письма были написаны семь лет тому назад. Они были от одной неудачно вышедшей замуж женщины Норы Дуглод, безумно любившей Вилля Хаммерслэя. Клементина прочла одно из них. Вдруг она вскрикнула и вскочила. Она нашла в нем приписку к посвященной в эту тайну Анджеле Квистус. Чем дальше, тем чаще упоминалось имя Анджелы… Автор, как большинство женщин, не был в состоянии уничтожить любовные письма, держать же их дома он не мог; Анджела держала их в ящике своего бюро…
Клементина протелефонировала Квистусу с просьбой немедленно прийти.
Он явился через двадцать минут в тревоге.
— Случилось что-нибудь с Шейлой?
— Я нашла, кто ее мать, — ответила Клементина.
— Кто? — поспешно спросил он.
Она усадила его в кресло. Они были в гостиной.
— Некая Нора Дуглад… Я ее не помню.
Квистус, как бы отгоняя свои мысли, провел рукой по лицу.
— М-с Дуглад… — озабоченно повторил он. — М-с Дуглад…
— Подруга Анджелы, — добавила Клементина.
— Да. Школьная подруга. Они редко встречались. Я видел ее раз или два. Я не подозревал, что Хаммерслэй ее знает… Ее муж был негодяем… Он, кажется, даже бил ее… Я слыхал, что она бросила его…
— Для Вилля Хаммерслэя.
— Он давно умер… Спился… О-о-о! — он содрогнулся и закрыл лицо руками.
— Прочтите эти страницы, — сказала Клементина и вышла.
Она вернулась через десять минут. Он вскочил с кресла и схватил ее за руки. Его глаза были влажны и губы дрожали.
— Я нашел письмо Хаммерслэя в ящике Анджелы… Оно застряло внизу. Оно было для другой женщины, дорогая…
Его голос задрожал. Оно было для другой женщины… Она подвела его к дивану, села рядом с ним и взяла его за руку. Она была счастлива, что темное подозрение было снято с его совести.
С тех пор, как он ушел от нее с новой верой в человечество, связь между ними стала неразрывной. Квистус знал, что найдет в ней не только сочувствующую слушательницу, но и мудрый совет и понимание всех его начинаний, мыслей, надежд и трудов. Она была искренна. И он, как озябший, в теплой комнате грелся около личности Клементины, зная, что она сильна и постоянна, как греющий огонь. Он все чаще и чаще чувствовал необходимость в ней. В ней было то, чего не хватало в бесцветной, бесстрастной Анджеле. С выздоровлением новые впечатления заполнили его мозг и главным между ними было сознание, что Клементина и физически была прекрасна и желанна.
В продолжение всей летней идиллии в Молхэме Клементина продолжала носить оперение возродившегося феникса. Даже во время работы вместо прежних растрепанных причесок на ней был подаренный ей Томми красный шелковый платок. С переменой в хозяйке переменилось и отношение к ней окружающих, и присутствие Квистуса, Хьюкаби, адмирала, Пойнтера и Томми с товарищами делало жизнь разнообразнее и веселее.
Иногда происходили такие сценки:
К работающей Клементине являлась экономка:
— Пожалуйста, мадам, у нас скоро не будет вина.
Она с трудом отрывается от холста:
— Что же из этого?
— Джентльмены, мадам…
— Дайте им пива.
— Хорошо, мадам.
Немедленно она со смехом бросает кисть и идет в свой винный погреб. Для нее было удовольствием устроить как можно удобнее жизнь гостящих у нее мужчин. Этта и ее юные подруги как женщины могли сами о себе позаботиться. Но мужчины были совершенно беспомощны, особенно адмирал; почему-то она прежде всего жалела адмирала. Предметом особенных забот для нее был их стол. Она старалась угодить всем вкусам. Иногда она призывала Томми на совет. Но когда он придумывал для дяди какое-то невероятное кушанье, она заявляла ему, что он устраивает шутку из серьезных вещей и больше не спрашивала его советов.
Ее искусство, конечно, страдало, но Клементина не обращала на это внимания. Счастье доверившихся ей окружающих было важнее самого удачного накладывания красок на холст. Иногда, сидя во главе стола, она грезила, что они все ее дети, и ее губы складывались в новую улыбку. Ее счастливыми часами были те, которые она проводила наедине с Шейлой и Квистусом.
С тех пор, как подозрение исчезло, он любил ребенка с новой нежностью. Клементина знала это и оберегала от посторонних его отношения к девочке. Она любила делить с ним любовь ребенка. Вечерние часы посвящались Шейле. Клементина сидела рядом с ними на траве под кедром и слушала бесчисленные истории, рассказываемые Квистусом ребенку. В большинстве случаев они имели своим источником фольклор.
Но иногда Клементина подозревала и собственный вымысел автора.
— Вы их сами сочиняете, Ефраим?
Он сознавался с видом уличенного школьника.
— Мне все-таки страшно, что вы так обращаетесь с фольклором, — священной наукой. Это, по меньшей мере, безнравственно с вашей стороны.
Квистус провел рукой по мягким локонам.
— Что, — сказал он, — значат все науки в мире в сравнении с этой маленькой головкой?
Клементина приумолкла. Затем резко спросила:
— Вы тоже так думаете?
Он кивнул и мечтательно склонился над кудрявой головкой.
— Но что же случилось с принцессой и человеком Джу-Джу? — спросила Шейла, и Квистус принялся доканчивать свое безнравственное занятие.
Август сменился сентябрем, и сентябрь подходил к концу. Адмирал Канконнон с Эттой, все девушки и молодые люди, исключая Томми, уехали. Хьюкаби укладывал книги и вещи. Погода переменилась. Деревья были мокры от дождя, и листья начали падать. С реки подымался туман и закрывал все голубоватой прозрачной дымкой. Цветы в саду с умирающей грацией поникли головками. Птицы, даже дрозды, умолкли. Вместо кедра пришлось собираться в сумерках у камина. Идиллия кончилась… Звал Лондон…
Она долго сидела молча перед камином в гостиной, Шейла играла на полу между ними, занятая целой армией кукол. Никто из троих не заметил, как в комнату заползла ночь.
— Послезавтра, — нарушая тишину, сказала Клементина, следя за пламенем.
— Да, — повторил Квистус, — послезавтра.
— Вы найдете для Шейлы все приготовленным. Аткинс знает свое дело. — Аткинс была нянька. — Я уже видела каминную решетку в детской, которую переделывали… Вы не должны позволять Аткинс надоедать вам, она выбьется из рук… Как быстро пролетели эти три месяца…
— Я бы не взял ее к себе, — сказал Квистус, — если бы вы на этом не настаивали. Вы будете ужасно скучать по ней.
— То же будет с вами, когда настанет моя очередь, — возразила Клементина. — Зачем говорить вздор?
Она опять замолчала. Он взглянул на нее и при свете пламени, бросавшем светлые блики на ее лицо, увидел, что ее веки были опущены, губы горько сжаты и что-то упало, скользнув по щеке. И каждый раз, как он на нее взглядывал, он каждый раз видел катящиеся по лицу капли.
— Дядя Ефраим, — сказала, вставая и устраиваясь между его коленями, Шейла. — М-с Браун хочет купить спичек, а у меня их нет.
Он дал ей свою серебряную спичечницу, и Шейла спокойно вернулась к своей игре.
Клементина подавила рыданье.
— Дорогая, — сказал он наконец.
— Да?
— Почему нам не иметь ее постоянно с нами?
— То есть?.. — осведомилась после некоторой паузы Клементина, продолжая смотреть в огонь.
— Даже с ней я не могу наполнить свой пустой одинокий дом, свое пустое одинокое существование. Дорогая, — продолжал он, придвигая к ней свое кресло, — я не могу пережить ни одной мысли, ни одного впечатления, не подумав о вас. Вы стали необходимой частью моей жизни. Я знаю, что с моей стороны дерзко и предосудительно делать вам такого рода предложение.
