Свободные от детей - Лавряшина Юлия (читать книги полные .TXT) 📗
Но то, что вскипает во мне сейчас, не имеет ничего общего ни с послеродовым психозом, ни с той страстной нежностью, которая заставила меня броситься следом за сестрой. Те минуты, пока я наблюдаю за этой троицей, неожиданно для меня заполняются жгучей ревностью: «Это мой мужчина! Уж его-то я тебе не отдам!»
— Влас!
Отрывистый окрик звучит, как команда хозяина, сама пугаюсь этого звука. Малыгин резко оборачивается, и я с ужасом понимаю, что если б выкрикнула его имя на миг раньше, до того, как Лера забрала у него девочку, он мог бы, чего доброго, выронить ребенка. Испуг заставляет очнуться от ревности: при чем здесь вообще Влас, если я бежала к своей сестре? Но что-то уже мешает мне подойти к Лере, прижать ее, как хотелось, и пропеть на ухо старую песенку из нашего детства: «Раз и два, и три, четыре, пять, я опять иду тебя искать…»
Почему именно она вспомнилась сейчас, и увиделось, прочувствовалось всеми ощущениями с шорохами и запахами, как мы ставим эту пластинку на простенькую радиолу. А за окном — вечно влюбленный май, учебный год кончается, и впереди сумасшедшие каникулы с короткими романами «на лето», мальчики, с которыми прощаешься тридцать первого августа и навсегда. А Лерка таскается следом, потому что ей скучно с ровесниками и хочется все время быть рядом со мной. И еще нужно следить за Антоном, который уже никаких надежд не подает, ничего не читает, только с конструкторами возится. Мне он не интересен, но приходится общаться с ним, потому что брат. Потому что родить его мать родила, а тратить на него время ей тоже не хочется. Хотя чем еще ей заниматься?
Держа девочку одной рукой, Лера уже идет мне навстречу, сдувает упавшие на лицо золотистые паутинки волос. На лице у нее вопросительное и напряженное выражение, она не может предугадать, что я сейчас сделаю: улыбнусь или оттолкну. Тридцать пять лет общения, она лучше, чем кто бы то ни было знает, что от меня всего можно ожидать. Разве я сама знаю, как поступлю в следующую секунду?
Пока она проделывает путь в пять метров, я понимаю, что если не обниму ее, не выкажу радости, Влас может и догадаться, что именно я ощутила, увидев их вместе. А ему ни к чему это знать… Ему и без того известно обо мне слишком много. Осведомленность, заслуживающая пули в лоб. В затылок не смогла бы, слишком подло, а вот глядя в глаза…
Сестра уже замирает передо мной, как лист перед травой, смотрит круглыми испуганными глазами. На девочку я стараюсь не смотреть, ведь это ее девочка…
— Лерка, — шепчу я и притягиваю ее за плечи. — Как же я рада тебя видеть!
Голые крошечные ножки неожиданно упираются мне в грудь, словно Настя отталкивает меня, отвергает. Они колотят меня острыми пяточками, и мне приходится отстраниться. Но Лера хватает меня за локоть:
— Ты простила меня? Простила?
— Давно уже…
— Почему же не приезжала? Даже не позвонила… Ты не хотела, чтобы я приезжала на презентацию?
— Я думала, ты не сможешь.
Взгляд все-таки цепляется за Настино личико, и меня поражает, какие у нее темные, слегка миндалевидные, как у меня, глаза, а ресницы просто неправдоподобной для младенца длины.
— Кто посвятил ей стихи? — вдруг вспоминаю я то, что прочла в Лерином дневнике.
— Откуда ты… — она, видимо, понимает ответ быстрее, чем успевает задать вопрос, но ни в чем не упрекает меня. — Это Антон.
Мне кажется, что я ослышалась:
— Антон? Какой? Наш брат?
— Ну да. Он уже давно пишет, может, вообще всегда писал…
— Я не знала.
— Тебе он стесняется их показывать, ты же профи. Они, наверное, несовершенны, — пожимает Лера плечами, — но Антошка был первым, кто написал их для Насти.
— Не последним, — пророчествую я, опять взглядывая ей в глаза.
— Еще бы! Она такая прелесть! Я думала, таких детей вообще не бывает. Мне кажется, что она уже все понимает!
Никакой боли. Ни малейшего ощущения потери. Словно я говорю о чужом ребенке, который не очень-то мне и нравится. Неужели это я пыталась выкрасть эту девочку всего несколько недель назад? Лерина восторженность граничит с глупостью. Вот он — кретинизм счастливых матерей в действии…
— Мне надо вернуться, — говорю я. И добавляю, хотя мне уже не хочется этого: — Может, подождешь?
Ее лицо делается озабоченным:
— Беги, беги! Мы пока погуляем здесь.
«Мы?!» — ловлю я уже на бегу и оглядываюсь. Влас, не скрываясь, провожает меня взглядом. Что в нем — нетерпение или желание удержать?
В зале оказывается так много тех, кого я называю своими читателями, что «живой микрофон» затягивается еще на час. Я выслушиваю в свой адрес столько добрых слов, что возникает странное ощущение, будто меня принимают за кого-то другого. Краснея и опуская глаза, пытаюсь представить, что сказали бы те же люди, если бы вдруг узнали, что я отдала своего новорожденного ребенка… Неважно кому, важно само деяние. Хотя по большому счету и оно неважно, ведь это не сделало меня хуже или лучше как писателя. А они пришли сегодня к писателю Зое Тропининой, а не к той женщине, что иногда творит глупости и совершает подлости, как и все они…
Когда я выхожу из театра, Лериной машины уже нет. В своем телефоне обнаруживаю сообщение от сестры: «Извини, что не дождались. Приезжай к нам!»
— Чтобы Егор снова вытолкал меня? — бормочу, пряча телефон.
Я ищу взглядом Власа, но его тоже не видно, и у меня зарождается недоброе подозрение, что они уехали вместе. Лера не рожала, секс ей не запрещен… А дети обычно засыпают в движущейся машине… Я всегда чувствовала, что Влас волнует мою сестру, теперь же, когда мы больше с ним не вместе, о чем Малыгин наверняка ей сообщил, она может себе позволить… Конечно, Егор — любимый муж, и все такое, но Влас такой искрящийся, если захочет, такой обворожительный. Егор против него — сухая вобла рядом с золотой рыбкой.
— Черт возьми, Малыгин, только попробуй!
Моя бессильная злость изливается на пассажирское сиденье BMW, я колочу по нему кулаком и рычу от злости. В зеркале заднего вида отражается перекошенная и оскалившаяся физиономия женщины, которой испортили праздник. Те, кому она испортила жизнь. Имеют право.
— Нет, — вырывается у меня. — Этого не может быть. Если я сейчас позвоню, она возьмет трубку.
— Зойка, — кричит Лера, когда я все же делаю это. — Я уже дома, давай к нам!
Мое сердце медленно учится нормальному ритму. Я одной рукой привожу в порядок волосы — будто по голове себя глажу: «Успокойся, успокойся!»
— Я и так слишком долго гостила у вас. Ты не знаешь, куда отправился Влас?
В ее тоне не слышится фальши:
— Он оставался возле театра, когда я уехала. Может, он еще там?
— Его здесь нет.
Сестра наивно предлагает:
— Позвони ему. У него же есть телефон?
— Да уж, конечно…
— Вы опять поссорились? — понижает она голос.
— Я просто не вижу смысла нам быть вместе.
Лера хмыкает в трубку:
— Ага! Именно поэтому ты сейчас и пытаешься найти его?
— Я не… Ты не поняла.
Я жму на кнопку, и не отвечаю, когда она пытается соединиться со мной. Злости больше нет, просто мне не хочется слышать правды о том, что и сама начинаю понимать. Снова выхожу из машины и решаю обойти театр еще раз. Я так быстро покинула зал, что последние зрители-читатели еще расходятся, улыбаясь и кивая мне. Как заведенная делаю то же самое, ищу среди них то лицо, которое почему-то мне так понадобилось, и неожиданно натыкаюсь на другое. В первый момент взгляд проскальзывает дальше, я не сразу узнаю, потому что та ночь и то утро остались в памяти мутноватыми бликами. И мне казалось, что я совсем не помню этого лица… Но увиденное отчетливо вырисовалось и в прошлом: он.
Останавливается возле с моей книгой наперевес:
— Здравствуйте. Вы меня помните?
Значит, не ошиблась. Шантажировать будет? Бред!
— Смутно, — отвечаю тем, что было правдой еще полминуты назад.
— Денис, — напоминает он.
— Да, Денис, — повторяю светским тоном. — Как поживаете?
