Волшебный дневник - Ахерн Сесилия (лучшие книги без регистрации txt) 📗

Уэсли перевернул снимок.

На обратной стороне было написано: «Арти, Джен, Роза, Лори. 1979».

– Это наверняка Лори, – сказал Уэсли. – Тебе его имя ничего не говорит? Тамара, ты как будто увидела привидение.

Надпись на надгробном памятнике гласила: «Лоренс Килсани. Покойся с миром».

Когда мы возвращались из Дублина, Артур назвал Розалин «Розой».

«Лори и Роза» вырезано на яблоне.

– Он – тот человек, который погиб, когда в замке случился пожар. Лоренс Килсани. Его имя я видела на кладбище, на одном из памятников.

– А…

Я не могла отвести глаз от снимка, на котором они были все четверо, улыбающиеся, юные, не ведавшие свое будущее, но пока еще уверенные, что оно сулит им лишь счастливые пути. Мама и Артур крепко держались за руки, Лоренс дерзко обвивал рукой шею Розы, более того, опустил ее на грудь девушки. Он стоял на одной ноге, скрестив с ней другую и явно рисуясь перед объективом. Мне он показался излишне самоуверенным и даже нахальным. Смеется, задрав голову, словно только что отпустил веселую шутку фотографу.

– Значит, мама, Артур и Розалин дружили с Килсани, – подумала я вслух. – А ведь я даже понятия не имела, что она тут когда-то жила.

– Может быть, и не жила. Может быть, приезжала сюда на каникулы, – возразил Уэсли.

На всех фотографиях была все та же четверка, хотя и в разное время, но одинаково крепко сплоченная. Они снимались то поодиночке, то по двое, однако, как правило, все вместе. Мама была самой младшей, Розалин и Артур немного постарше, и старше всех – Лоренс, постоянно с широкой улыбкой на губах и озорным выражением в глазах. Даже у юной Розалин взгляд был другой, построже, и улыбка ни разу не показалась мне такой же беззаботной, как у остальной троицы.

– Смотри, тут они все на фоне вашего дома, – сказал Уэсли, показывая на фотографию четверки, сидевшей на садовой стене. Фон не очень переменился, разве что некоторые деревья разрослись, а тогда, вероятно, были только что посажены. Ворота же, стена, дом оставались прежними.

– Вот мама в гостиной. Видишь, тот же камин? – Я внимательно изучала снимок. – И книжный шкаф тот же. Погляди на спальню. – У меня перехватило дыхание. – Теперь это моя спальня. Но я не понимаю. Значит, она вроде бы жила и выросла здесь.

– Ты правда ничего не знала?

– Не знала. – Я покачала головой и почувствовала приближение мигрени. Мой мозг был переполнен вопросами, на которые не было ответов. – То есть я знала, что она выросла не в Дублине, но… я точно помню, что, когда я была маленькой и мы навещали Артура и Розалин, здесь жил еще мой дедушка. А бабушка умерла, когда мама была еще совсем юной. Я думала, он тоже всего лишь гостил у Артура и Розалин, однако… Господи, что это такое? Почему они все лгут?

– На самом деле они не совсем лгали, – попытался он ослабить удар. – Просто не говорили тебе, что жили тут. Не самая страшная тайна на свете.

– И еще не говорили, что знали Розалин практически всю жизнь, что жили в этом доме и были знакомы с Килсани. Наверно, ничего особенного, если только не хранить это в тайне. Ну скажи, зачем хранить это в тайне? И что еще от меня скрывают?

Уэсли отвернулся и продолжил листать альбом, словно ища ответы на мои вопросы.

– Если твой дедушка жил здесь, значит, он был управляющим. Он делал то, что теперь делает Артур.

Неожиданно перед моими глазами мелькнула картинка. Я – маленькая. Дедушка стоит на коленях, глубоко погрузив руки в землю. Я помню черную грязь у него под ногтями, извивающегося червяка в земле. Дедушка схватил его и поднес к моему лицу, я заплакала, а он засмеялся и крепко обнял меня. От него всегда пахло землей и травой. И ногти у него всегда были черные.

– Интересно, а где фотография женщины? Я перевернула еще несколько страниц.

– Какой женщины?

– Которая живет в бунгало и делает стеклянные мобайлы.

Мы просмотрели альбом почти до конца, и у меня так громко билось сердце, что я боялась рухнуть на землю. Наконец мне попался еще один снимок Розалин и Лоренса: «Роза и Лори, 1987».

– Кажется, Розалин была влюблена в Лоренса, – сказала я, проводя пальцем по их счастливым лицам.

– Хо-хо-хо, – произнес Уэсли, разглядывая следующую страницу. – А вот Лоренс не любил Розалин.

Я поглядела на фотографию, и глаза у меня полезли на лоб от изумления. На следующей странице я увидела фотографию мамы, когда она еще была подростком, моей прелестной мамы с длинными светлыми волосами, ясной улыбкой и безупречными зубами. Лоренс обнимал ее и целовал в щеку на фоне уже знакомого мне дерева.

Я перевернула фотографию обратной стороной: «Джен и Лори, 1989».

– Может быть, они были всего лишь друзьями… – неуверенно произнес Уэсли.

– Да ты только посмотри на них.

Больше ничего не надо было говорить. Остальное было ясно, как день. И прямо перед нами. Эти двое были влюблены.

Я вспомнила о том, что мама сказала мне, когда я вернулась из розового сада после знакомства с сестрой Игнатиус. Тогда мне показалось, будто она не понимает, что говорит. Мне показалось, она сказала, что я красивее розы. А вдруг она имела в виду совсем другое и говорила, что я красивее Розы?

Отдельно от них на клетчатом пледе сидела Розалин, как будто сторожа корзинку для пикника, и ледяным взглядом смотрела в объектив.

Глава двадцать вторая

Темная комната

Не знаю, сколько у нас оставалось времени до возвращения Розалин и Артура вместе с мамой, если они вообще собирались вернуться вместе с ней, но у меня пропал всякий страх быть пойманной. Их тайны перестали быть для меня запретными тайнами, потому что мне надоело ходить вокруг да около, тем более надоело искать «улики», улучая минуту, когда никто за мной не подсматривает. Желая всячески мне помочь, Уэсли перевел меня через дорогу в сторону бунгало. Мы вместе искали ответы на вопросы, и мне в моей жизни еще не встречался такой человек, как Уэсли, готовый на все ради того, чтобы помочь другому человеку. Мне вспомнилась сестра Игнатиус, и у меня тотчас упало сердце. Я бросила ее. А ведь она тоже была мне нужна. Мне вспомнилось, как в одну из наших первых встреч она взяла меня за руку и сказала, что никогда не будет мне лгать, что всегда будет говорить мне правду. Она знала. На самом деле она сказала мне тогда, что ей кое-что известно. И теперь я поняла: она же буквально просила меня задать ей вопрос, а я только сейчас это осознала.

Уэсли вел меня по боковой тропинке. У меня же подгибались коленки, и я ждала, что вот-вот они изменят мне и я распадусь, как карточный домик. На улице быстро темнело, и так же быстро набирал силу ветер. Был еще полдень, но все небо заволокло черными тучами, словно оно прикрыло глаза и в нерешительности наморщило лоб, наблюдая за мной.

– Что это за звуки? – спросил Уэсли, когда мы подошли к концу тропинки.

Мы остановились и прислушались. Это было звяканье стекла.

– Стеклышки, – прошептала я. – Раскачиваются на ветру и стукаются друг о друга.

Звуки показались мне немного тревожными. В них не было гармонии, и мне почудилось, будто стеклышки разбиты на мелкие осколки, и круглые и острые, и они стукаются друг о друга на ветру, внушая суеверный ужас.

– Пожалуй, я пойду один и посмотрю, что там происходит, – сказал Уэсли, едва мы переступили границу сада. – Тамара, все будет хорошо. Просто поблагодари женщину, к которой ты пришла, за подарок и постарайся извлечь из этого пользу. Вероятно, она сможет тебе что-нибудь рассказать.

Со страхом я смотрела, как Уэсли пересекает лужайку, обходит сарай и скрывается на стеклянном поле. Потом, повернувшись лицом к дому, заглянула в окна. В кухне никого не было. Тогда я постучала в заднюю дверь и немного подождала. Мне никто не ответил. Дрожащей рукой, коря себя за излишний мелодраматизм, я потянулась к ручке и нажала на нее. Дверь со скрипом поддалась. Я нажала на нее посильнее и заглянула внутрь. В коридор выходили три закрытые двери, одна справа и две слева. Первая дверь слева вела в кухню – я уже знала, что там никого нет. Ступив в коридор, я постаралась сделать так, чтобы дверь не закрылась сама собой и я не почувствовала, будто загнана в ловушку или ворвалась в чужое жилище, однако усилившийся ветер все же захлопнул входную дверь. От страха я едва не подпрыгнула на месте и вновь сказала себе, что стыдно быть такой дурой. Вряд ли старуха или женщина, сделавшая мне подарок, собираются причинить мне зло. Тогда я тихонько постучала в дверь справа. Не дождавшись ответа, повернула ручку и потихоньку толкнула ее, после чего оказалась в спальне, несомненно, в спальне старухи, потому что вся комната пропахла сыростью, тальком и трихлорфенолом [62]. Здесь стояла старая, темного дерева кровать с покрывалом в цветочек, а рядом с кроватью стояли шлепанцы на голубом ковре, видавшем не одну чистку с помощью «Шейк ‘н’ Вакс». У стены разместился комод, в котором, вероятно, хранилась вся одежда старой женщины. Напротив двери – небольшой туалетный столик, на котором я заметила аккуратно разложенные щетку для волос, лекарства, четки и Библию. Напротив кровати было окно, выходившее в сад. И всё. Больше ничего и никого.