Человек. Книга. История. Московская печать XVII века - Поздеева Ирина (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .txt, .fb2) 📗
Записи третьей категории, которые до последнего времени не только не привлекали внимания историков, но часто не фиксировались даже книговедами, собранные по тематическому принципу, могут стать интереснейшим историческим источником. Речь идет о записях, которые древнерусский читатель сделал непосредственно под впечатлением определенного личного настроения, переживания. Часто, как уже отмечалось выше, они имеют фольклорный характер и являются отрывками наиболее популярных притч, загадок, нравоучительных поговорок. Часть из них, очевидно, является продуктом творчества самих читателей: это парафразы или кальки известных произведений святоотеческой литературы или фольклора; размышления на богословские или житейские темы. Много среди записей этого рода совершенно непосредственных, трогательных, наивных и сердечных выражений радости и горя, любви, ненависти, печали. Эти тексты могут стать прекрасным материалом для изучения социальной и исторической психологии эпохи.
Все сказанное выше позволяет, как нам представляется, повторить тезис об источниковедческой сущности записей как основном факторе, определяющем методику их описания и публикации.
Записи первой категории, появившиеся на экземпляре в стенах Печатного двора, связаны с данным экземпляром книги как частью издания. Поэтому их публикация возможна и как выборка соответствующих помет на известных экземплярах данного или близких по времени изданий.
Записи второй категории как исторический источник находятся в нерасторжимой связи с экземплярами книг, свидетельством функционирования которых в определенную эпоху они являются. Отсюда и вытекает методика публикации этих записей внутри тщательного поэкземплярного описания (Каталога книжного собрания) или при обязательном учете результатов такого поэкземплярного описания. Примером этого типа изданий являются «Каталог книг кирилловской печати XVI–XVII веков» (Л., 1970), составленный А.Х.Горфункелем, и «Описание книг кирилловской печати Горьковского историко-архитектурного музея» (Горький, 1976), составленное М.Я.Шайдаковой.
Записи же третьей категории и ряд «функциональных» помет на древних книгах как исторические источники могут даже значительно выиграть от тематических публикаций, поскольку их историческая связь с экземпляром книги минимальна.
Однако, когда речь идет об описании не десятков и даже не двух-трех сотен книг, а значительных коллекций, каталоги кириллической книги и публикации записей любого типа необходимо было бы сопровождать для удобства исследователей расширенными указателями. В них полезно включать сведения о дате записи, в которой упомянуто данное лицо или географическое название, характере отношения данного лица или коллективного владельца к книге и социальном статусе упомянутых людей, если этот статус в записи оговорен. Такие указатели, сделанные к описанию значительных коллекций, получили бы самостоятельное научное значение. Их данные, особенно просопографические, могли бы быть сопоставлены как друг с другом, так и с именными указателями – например, поздних русских летописей, и существенно расширить наши конкретные представления о русском обществе XVI–XVII вв. [376]
Царь Михаил Федорович, псковский помещик Василий Спякин и другие [377]
(Судьбы книжные)
Как правило, мы исследуем книгу с точки зрения возможного влияния текста, причин, истоков и истории его создания, распространения, использования, т. е. его историческую жизнь в веках. Но сам процесс исторической жизни не обходил стороной конкретный рукописный или печатный экземпляр этого текста. На полях, переплетных листах книги появлялись маргиналии – надписи, возникавшие в результате чтения: критика, дополнения, исправления, комментарии, эмоции… Оставались на листах книги и разнообразные тексты, касающиеся бытования экземпляра книги как материальной, семейной или духовной ценности, а то и как места, где можно сделать запись, которая уже из-за того, что сделана на книге, сохранится на долгие годы.
Активный и фактически всеобъемлющий носитель информации, источник неопровержимого авторитета и духовной силы, книга относительно чаще и полнее, чем иные носители записей исторических фактов, оказывается средоточием событий, местом притяжения различных исторических сил. Это происходило вследствие многофункциональности древней книги, при достаточно частом ее социальном и географическом перемещении (смена владельцев и мест бытования). Поэтому в судьбе книги, как в капле воды, проявляется и застывает отражение самой истории – в ее сложности, взаимозависимости, кажущейся случайности событий и, главное, достаточно легко читаемой их закономерности.
На полях книг зафиксированы факты живой истории прошлого – истории государства и народа, осуществлявшейся через жизнь конкретного человека. И если мы можем прочитать эти факты, понять и истолковать их как часть исторического процесса, книга приобретает особую ценность – ценность овеществленной исторической памяти.
Этот рассказ – об экземпляре Апостола, отпечатанного в количестве 1150 экземпляров на Московском печатном дворе, где в это время велись большие строительные работы по восстановлению сгоревших в апреле 1634 г. палат. Стоимость этих работ раскладывалась на издаваемые книги, поэтому экземпляр Апостола, работа над которым закончилась 15 августа 1635 г., обошелся Печатному двору «с дворовым и палатным строением» по 1 руб. – деньги большие. Книга в ту пору – духовная ценность и дорогое имущество.
4 марта 1636 г. на экземпляре Апостола [378] рукой подьячего Приказа Большого дворца Георгия Асманова (прозвище Любим) была сделана запись (по л. 1-23, второго счета) красивой размашистой писарской, но достаточно индивидуальной скорописью: «Сию книгу пожаловал государь царь и великий князь Михаил Федорович всея Русии в Порхов город в соборную церковь Николы Чудотворца» Далее Асманов сообщает, когда подарена книга, кем она подписана, и удостоверяет факт ее передачи в Порхов.
Итак, перед нами книга – вклад царя Михаила Федоровича в один из далеких порубежных городов, находящийся в 75 км от Пскова на реке Шелони. Царские дары никогда не были случайными: их география – география политической жизни Руси. Очевидно, подаренный в Порхов Апостол должен был подтвердить, что за положением в Северо-Западной Руси внимательно следит центральное правительство, которое намеревается не только дарением святой книги обеспечить небесную защиту от литовских набегов и разорения, но и силой воинской их оборонить. Это было особенно важно внушить населению этих мест после поражения России в Русско-польской (так называемой Смоленской) войне 1632–1634 гг. Вторая запись начинается сразу после первой, с л. 24 книги. Сделана она другой рукой, скорописью 20 декабря 1667 г. и фактически через 31 год как бы продолжает первую; по крайней мере, исходит из знания того, что было написано на книге от лица царя Михаила Федоровича. Это большая (85 полнозначных слов) своеручная вкладная запись псковского помещика Василия Евстратова сына Спякина, который вместе со своим отцом Евстратом Спякиным участвовал в походе боярина и новгородского воеводы Ивана Андреевича Хованского «в Польскую землю, – как говорится в записи, – в прошлом во 174-м (1666) году» [379].
Очевидно, речь идет о военных действиях летом 1666 г., активизируя которые Россия пыталась ускорить и привести к желательному концу очередной тур (начатый еще в апреле 1666 г.) переговоров с Польшей, которые велись с перерывами уже четвертый год. 30 января 1667 г. Русско-польская тринадцатилетняя война завершилась Андрусовским перемирием, по которому было признано воссоединение Левобережной Украины с Россией, возвращение ей Чернигово-Северской и Смоленской земель и ряда древних русских городов. Один из последних походов этой войны привел Василия и Евстрата Спякиных «за Двину реку в Курляндскую землю», где Василий и «отполонил сию богоглаголемую книгу». Замечательно, что Спякин употребляет глагол «отполонил», который применялся только к живым объектам – людям и скоту, возвращенным «из полона», т. е. отполоненным. В нашем случае этот глагол употребляется в самой торжественной части записи – ее начале и показывает то громадное уважение к книге, которое издревле характерно для русского народа. Со стороны псковского помещика и воина уважение к найденной книге, очевидно, подкреплялось и авторитетом обнаруженной на ней царской записи.
