Львиная стража - Вайн Барбара (книги TXT) 📗

– Нина, а к которому часу… – Пол заколебался, не зная, как того назвать, – ты ждешь своего мужа?

– К половине седьмого, наверное. Он обычно возвращается к этому времени. – Женщина с полуулыбкой покосилась на него: – Надеюсь, у тебя душа не в пятках?

Гарнет не представлял, что она имеет в виду.

– Я шучу, – сказала Нина. – Не смотри на меня так. Я знаю, что ты не струсил. Только не нервничай, ничего не случится. Если не хочешь, я могу ничего не говорить. Если хочешь, я могу сказать про «другого мужчину», это классический вариант, верно?

И тут он, естественно, вспомнил. Сегодня вечером она собиралась рассказать Апсоланду о них. Казалось, что эти планы строились лет сто назад и никогда не воспринимались всерьез.

– Пол, что-то действительно случилось. Я вижу по твоему лицу. Я сейчас говорю серьезно, не шучу. В чем дело? Я должна знать. Ты не хочешь, чтобы я говорила Ральфу? Ты хочешь, чтобы мы подождали?

То, что произошло дальше, невозможно было предвидеть, невозможно было вообразить. Он обнаружил, что держит ее за руки, потом схватил ее за плечи. Ее глаза наполнились тревогой, которая вспыхнула в них, как пламя.

– Пол, ты должен сказать мне, ты должен рассказать, что случилось. Они связались с тобой? Они потребовали, чтобы ты… отдал меня им?

Через мгновение она закричит. Она упадет перед ним на колени и будет умолять его, будет уверять его, что лучше умрет, чем окажется у них. Он посмотрел на нее и закрыл глаза, потому что смотреть было невыносимо.

Глава 22

Я никогда не жил в гостиницах лучше, чем «Боллинброк-Холл». Хотя это ни о чем не говорит, потому что до встречи с Сандором я вообще не жил ни в каких гостиницах. Но она отличалась от «Георга» так же, как «Георг» – от «Рейлуэй-Армз». В главном холле стояла гигантская цветочная композиция. Цветы были огромными и выглядели свежими, и я решил, что они сделаны из воска и шелка, но, когда я прикоснулся к розовому лепестку, он остался у меня в руке и был влажным, холодным – и пах.

Сандор попросил ключ от нашего номера, и случилось нечто забавное. Девушка дала ему ключ с номером двадцать три на бирке, и Сандор сказал:

– Не от этого. Это ключ от моего другого номера, а мне нужен от двадцать четвертого.

Естественно, я, глупец, будучи в своем репертуаре, подумал, что он заказал для нас два одноместных номера и что я окажусь в одиночестве. Я не решился спросить, он был в мрачном настроении. Но девушка забрала ключ от двадцать третьего и выдала от двадцать четвертого, и мы поднялись в номер. Если у гостиницы и был недостаток, то это отсутствие лифта. Даже в «Георге» лифт был. Но с первого взгляда становилось ясно, что лифт сюда было не воткнуть – не нашлось бы ему места среди всех этих балок, резьбы, низких потолков и лестниц. Везде лежали ковры цвета нефрита, очень пушистые и мягкие, и висели шторы, похожие на цветастые девчачьи юбки, и стояли вазы с цветами, а на стенах висели тарелки с красно-золотыми птицами и драконами. Каждый номер был назван в честь знаменитостей Саффолка, как сказал Сандор, хотя я никогда не слышал этих имен, и название было выбито на маленькой пластине с золотым узором по краю.

Наш номер называется «Томас Гейнсборо», а таинственный двадцать третий – «Миллисент Фосетт» [65]. Не знаю, каков двадцать третий внутри, но наш… великолепен, одним словом. У нас есть две кровати со столбиками, своего рода балдахином, шторками, которые можно задвигать, и подушками с оборками. Еще есть около двадцати разных светильников, журнальный столик, кресла с голубой атласной обивкой, ваза с шоколадными конфетами, ваза с леденцами в обертках и – вот диво – хрустальный графин с хересом. Естественно, у нас есть собственный холодильник, телевизор, радио и ванная с феном.

– Я бы жил здесь вечно, – сказал я.

Это было позже, когда настроение у Сандора улучшилось, когда он, как он сам говорит, возликовал.

– Ты еще не видел двадцать третий, – сказал он. – Там атласное постельное белье.

Но когда мы приехали, было только семь, и ему предстояло звонить Гарнету. Тилли сидела с Джессикой в кемпере, она припарковала его примерно в четверти мили от «Боллинброк-Холла». Из нашего окна можно было увидеть кусочек того леса, где она пряталась. Я принес им рыбы с жареной картошкой, и после того как Джессика съела свою порцию – к тому времени девчонка здорово проголодалась, – она получила какао, в которое высыпали порошок из еще одной капсулы снотворного, и выключилась на всю ночь. Так что от Тилли не требовалось никаких действий, только находиться там.

Сандор прошел в ванную и принялся бриться. То место на моей руке, по которому он полоснул бритвой, заживало, но было ясно, что у меня на костяшках навсегда останется шрам. Меня это не особо беспокоило. Однажды, если Сандор и я, не приведи господь, уже не будем вместе, размышлял я, шрам будет напоминать мне о нем. Но я не хотел думать об этом. Я распаковал наши вещи, развесил их в шкафу, где нашел «плечики», обтянутые голубым атласом, и электрическую гладильную доску для брюк, а потом выложил книги Сандора – «Золотую ветвь», «Аббатство кошмаров», ту самую по медицине, ту, которую он сейчас читал, она называлась «Адриан VII» [66], и новую, которую я раньше не видел, путеводитель по «лучшим гостиницам» Восточной Англии, – на старинный письменный стол.

В этом путеводителе рядом с «Боллинброк-Холлом» стояло пять звезд. Сандор выбрал его не случайно, он знал, что ищет. Он вышел из ванной в белом махровом халате, одном из тех, что гостиница предоставляет постояльцам. Думаю, гости их воруют в огромном количестве. В этом халате Сандор выглядел великолепно. Он сразу напомнил мне плейбоя из французского фильма шестидесятых годов, такие часто показывают по телевизору. Даже то, что он сказал, тоже напоминало фразу из фильма.

– Я убью ее вот этим, если понадобится.

Это была бритва. Не знаю, серьезно он говорил или нет, что до меня, то я точно не смогу никого убить, но мне совершенно не хотелось восстанавливать его против себя, вгонять в опасное настроение.

– В этом не будет никакого смысла, – сказал он. – Несомненно, ты именно так и думаешь, что это будет бессмысленно. Мне плевать с высокой колокольни. Это будет местью, а потом я сам себе перережу горло.

На это нечего было сказать.

– Сейчас позвоню матери, – сказал Сандор. – Умаслю ее.

Я всегда думал, что умасливать Диану нет надобности. Она продолжала бы любить Сандора, даже если бы он больше никогда не заговорил с ней, если бы он плюнул ей в лицо. Она и я, мы любим его одинаково. Но иногда мне кажется – и надеюсь, что это не предательство, думать такое, – что Сандор чувствует себя сильнее, более реальным, если хотите, считая, что у них такие же отношения, как у нормальной матери и сына, который… в общем, в своих мыслях я могу произнести это слово: негодяй, выродок. В таких отношениях должны присутствовать угрозы, всякие «чтобы глаза мои тебя больше не видели», и сын, умасливающий свою богатенькую мамочку, – другими словами, все то, что, как притворяется Сандор, у них якобы присутствует.

Но у всех свои слабости, правда? Господь свидетель, я ничтожество и не пытаюсь казаться другим. Сандор позвонил Диане, и хотя я слышал только звук ее голоса, а слов не разбирал, я мог представить, как ласково она с ним разговаривает. Потом мы спустились вниз, Сандор был угрюм и мрачен, и поужинали в ресторане при гостинице. На столе горела свечка и стояла хрустальная вазочка с одной розой.

Все, что он сказал – вернее, сказал по-английски, – пока мы ели, было то, что у Дианы заканчивается действие страхового полиса. «По дожитию» – именно такое слово использовал Сандор. Ей исполняется шестьдесят или около того. Она сказала, что Сандор может получить деньги, что страховку она сделала ради него, что она много лет ждала окончания действия полиса, потому что это означало, что она сможет отдать ему кучу денег. Что-то вроде двадцати тысяч фунтов, такова была сумма. Я ожидал, что новость ободрит его, но этого не произошло.