Шах королеве. Пастушка королевского двора - Маурин Евгений Иванович (книги онлайн без регистрации полностью TXT) 📗
Но было довольно рано, когда Людовик проснулся, словно от толчка. Он послал Лапорта осведомиться о здоровье королевы и, успокоенный благоприятным ответом, хотел снова заснуть, как вдруг ему доложили, что королева-мать, только что прибывшая из замка в Сен-Клу, желает немедленно повидать его.
Теперь снова слетело с Людовика все беззаботное, спокойное настроение. Разговор с матерью не предвещал ничего хорошего. Но уклониться от него было невозможно, а потому пришлось вставать и идти к матери.
Как и ожидал Людовик, Анна Австрийская с первых же слов накинулась на сына с упреками. Она говорила о невозможности бесцеремонного отношения к чести и самолюбию королевы-жены, о бестактности держать свою любовницу тут же под боком, о разорительности жизни, которую ведет юный король. Людовик слушал все эти причитания с видом равнодушной покорности неизбежному, но, когда королева-мать с пафосом заговорила о пороке и добродетели, когда она позволила себе назвать Луизу де Лавальер «грязной распутницей, совратившей Людовика со стези добродетели», он вспыхнул и почувствовал, как опять с неудержимой силой в нем загораются обиды и терзания детских лет.
– Согласись сам, что дело не может идти так далее! – заключила свою проповедь Анна.
– О, нет, клянусь Богом, не может! – согласился Людовик. – Разве можно допустить, чтобы и далее короля Франции третировали как мальчишку? И вот, чтобы раз навсегда положить конец такому неестественному положению дел, я ставлю в известность ваше величество, что впредь не допущу разговоров в подобном тоне. Я – король, и этим все сказано!
– Да, ты – король, – скорбно повторила Анна, – но и у королей бывают матери.
– Бывают, ваше величество, бывают! – согласился Людовик, перебивая Анну в ее попытке доказать свои верховные права. – Только к счастью или несчастью – вот уж не умею вам сказать! – потому что… Не приходилось ли вам слышать трогательный рассказ, как маленький семилетний король с детской шаловливостью вбежал не постучавшись к своей матери и застал ее в объятиях низкого и вороватого авантюриста? Может быть, вам приходилось слышать также, что было с маленьким королем? О! Авантюрист выдрал короля за уши и пинком выбросил его за дверь, причем мать короля не сделала ни малейшей попытки к вмешательству.
– Как ты осмеливаешься? – крикнула Анна, вскакивая с кресла и выпрямляясь во весь рост.
– Вспоминать? – все тем же холодным тоном возразил Людовик. – Но это – неотъемлемое право всякого человека! Я очень редко пользуюсь им, потому что у меня мало приятных воспоминаний, но… когда слышишь рассуждения о морали…
Анна Австрийская снова опустилась в кресло и еле слышным голосом ответила:
– Годами молитвы, покаяния, сурового поста я обрела примирение с Небом и твердо верю, что Господь…
– Великолепно, – перебил ее король, – когда я доживу до вашего возраста, я тоже начну каяться. Ну а теперь я уж позабочусь, чтобы впоследствии было в чем каяться. Ничего не поделаешь, ваше величество: каждый возраст имеет свои задачи.
– Это – твое последнее слово? – с отчаянием воскликнула Анна, видя, что Людовик собирается уходить.
– О, нет! – ответил король. – Я еще надеюсь сказать много слов в своей жизни! Но в данный момент позвольте считать наш разговор оконченным. Я очень спешу. Как раз, когда вы так красноречиво говорили мне о необходимости сократить расходы, мне пришел в голову блестящий план устроить пышный турнир в честь возвращения Филиппа. Если хотите, я прикажу приготовить для вас место… – Людовик уже отворял выходную дверь, как вдруг на него налетела волна злобной шаловливости, и он договорил: – около Луизы де Лавальер!
Сказав это, король вышел из комнаты, резко хлопнув дверью.
Все в нем кипело и бушевало. Он твердо решил ответить на увещания матери устройством разорительно-блестящего турнира и пригласить почетной зрительницей Луизу де Лавальер. С этим он и отправился прямо к «пастушке».
– Наконец-то! – радостно воскликнула Луиза, увидев короля. – Как я истосковалась по тебе, божество мое!
– И я тоже, дорогая, – ответил он, нежно целуя руки подруги. – Но вся эта неделя так складывается, что я совершенно не могу располагать своим временем. Вот и теперь я забежал лишь на минутку. Хотел взглянуть на твои милые глазки и предупредить, кстати, что послезавтра, по случаю приезда герцога Орлеанского, будет устроен турнир, на котором обязательно должна присутствовать и ты!
– Людовик, что ты! – с ужасом воскликнула «пастушка».
– Нет, нет! Не пытайся отговорить меня: такова моя непреклонная королевская воля! – перебил испуганную девушку Людовик. – Мне надоели эта игра в жмурки, эта травля из-за угла, которой ты вечно подвергаешься. Пусть все видят, что я не скрываю своей дружбы, и если тогда кто-нибудь осмелится… Пока – всего хорошего, Луизетта, очень надеюсь, что мне удастся повидать тебя сегодня еще. Так, значит, послезавтра ты присутствуешь на турнире. Позаботься о туалете, он должен быть достоин королевской подруги! – и, еще раз поцеловав руку Лавальер, Людовик поспешно ушел, желая тут же заняться подготовлением задуманного турнира.
XII
Уже тогда, когда рабочие спешно занялись устройством амфитеатра вокруг арены турнира, любопытство придворных было возбуждено до последней степени; всем хотелось знать, для кого предназначается маленькая голубая ложа, примостившаяся хотя и сбоку, но на видном и почетном месте.
Все остальное было понятно. Всякий знал, что большая ложа с балдахином, расшитым серебряными лилиями, будет пустовать, так как королева-супруга не встанет с кровати, а королева-мать еще накануне уехала в Сен-Клу. Точно так же знали, что в ложе поменьше, балдахин которой расшит гербами Орлеанского дома, появится прелестное личико Генриетты Английской, что вокруг лож займут места высшие чины свиты обеих королев, а на скамьях сядут зрители рангом пониже. Но кто будет восседать в этой кокетливой голубой ложе, увитой вместо гербов живыми цветами и серебряными амурами?
Тот же вопрос не сходил с уст собравшихся вокруг арены в день турнира. Кто появится в этой ложе? Все пожимали плечами и не могли высказать хоть приблизительную догадку.
Уже раз прозвучали трубы, извещая зрителей о близости начала турнира, а в голубой ложе никого не было. При вторичном трубном сигнале взоры всех с жадным любопытством устремились к голубым занавесям, закрывавшим вход в ложу, и наконец те, кто сидел против таинственного гнездышка цветов и амуров, заметили, как голубые занавеси зашевелились, пропуская что-то светлое и сверкающее. Это «что-то» подошло к барьеру, и по амфитеатру волной пронесся возглас изумления: в ложе была Луиза де Лавальер!
Но сквозь ропот удивления, злобы, восторга и зависти сидевшие вблизи все-таки расслышали, как с бешенством топнула маленькая ножка Генриетты о пол своей ложи и как хрустнул веер, сломавшийся в судорожно стиснутых кулаках графини де Суассон.
– Ого! Открытый вызов! – шепнул Сент-Эньян виконту де Решикуру.
– Может быть, но как она прелестна! – ответил тот, не отрывая восторженного взора от стройной, девственной фигуры королевской подруги.
Действительно, Луиза была особенно прелестна в этот день. Платье серебряной парчи, богато отделанное алансонскими кружевами, выгодно облегало ее стройный, упругий стан и красиво выделялось на голубом фоне ложи. Диадема, усеянная крупными рубинами и бриллиантами, наполняла сиянием сложную прическу Луизы. Массивные браслеты рельефно оттеняли благородную округлость ее изящных рук, а три пунцовые розы, приколотые к левому плечу, подчеркивали своей бархатистой алостью нежный тон лица «пастушки».
– Что же это такое? – хрипло прошептала Барду графиня де Суассон. – Неужели… неужели… король… уже…
– Нет, Олимпия, этого не случилось, я имею точные сведения, – ответил Вард.
– Но что же это значит в таком случае?
– Это значит, что я был прав, предупреждая вас об опасности такого открытого образа действия. Ну вот, вы взвинтили молодую королеву, напустили старую на короля, а его величество, как и всегда, пошел напролом. Такие выходки только подстрекают его все больше и больше! Ей-богу, Олимпия; будь вы лучшим другом этой притворной добродетели, вы не могли бы сыграть ей в руку больше, чем всем своим поведением! Вы не хотите отказать себе в маленьких минутах мелкого торжества и этим уменьшаете шансы на окончательное. И я не удивлюсь теперь, если благодаря вам весь наш хитрый и сложный план торжественно провалится!
