В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора - Галкин Даниил Семенович (книги без регистрации txt) 📗
Образованные люди были в растерянности и не понимали, в чем смысл послевоенной жестокости. Мои лучшие студенческие годы прошли на фоне борьбы с безродным космополитизмом и сионистскими заговорами. Високосный, 1952, год отличался очень тяжелой атмосферой…
Были сборы недолги…
В обязательную программу обучения в институте входило прохождение военных сборов. Они проводились в конце учебного года, на закрытом полигоне под Нахабино, в Подмосковье. Помимо строевой подготовки нас обучали маскировочному искусству и умению возводить понтонные переправы. Перед окончанием института давались звания офицеров запаса, от лейтенанта до старшего лейтенанта.
Заведовал военной кафедрой отставной полковник Зверев. Фамилия совершенно не соответствовала его интеллектуальному и добродушному облику. Он был глуховат и немного заикался. Поэтому мы, отвечая, орали изо всех сил, чтобы он услышал.
На сборах нам выдавали старое, заношенное обмундирование. Вид у нас был соответствующий: мы чем-то напоминали «оловянных солдатиков». Часами, до седьмого пота, лейтенант с восточной внешностью проводил с нами строевые занятия:
– Шахом маршь! Резь, двэ!
Мы ему хором кричали:
– Моя твоя не понимай!
Он растерянно и зло огрызался:
– Молчать в строю!
В унисон раздались насмешливые крики:
– Мочись в струю!..
Вскоре его сменил молодой лейтенант с чистым русским произношением. С ним строевые занятия были сведены до разумного уровня. Несколько раз в неделю приезжал заведующий военной кафедрой. Он проводил смотр нашей готовности пополнить, в недалеком будущем, ряды доблестных офицеров запаса.
Мы выстраивались на большом плацу. Он поднимался на возвышение в виде грубо сколоченной трибуны. В его сторону неслось громогласное приветствие:
– Здравия желаем, товарищ полковник!
Часть неисправимых шутников по-своему интерпретировала приветствие:
– Жрать желаем, товарищ полковник!
Несмотря на глухоту, он улавливал некоторую несуразность приветствия и заставлял нас по нескольку раз повторять его.
В порядке добровольной очереди мы должны были показать свое умение подавать четкие военные команды. Наиболее оригинальных персонажей этой экзекуции представляли три самые колоритные фигуры нашей команды – Минькин, Карповский и Ломаченко.
За первым утвердилась устойчивая кличка «бравый солдат» Минькин. Озорной, косноязычный «мужичок с ноготок», он чем-то напоминал популярного в те годы Швейка.
Карповский (сокращенно – Карп) вполне соответствовал прозвищу. Он задумчиво горбился, как «Мыслитель» скульптора Родена. Сквозь большие очки глядели грустные глаза иудейских предков. Очень любил ковыряться в носу, словно извлекая из ноздрей мудрые мысли и архитектурные идеи.
Ломаченко, по кличке Лом, был полной противоположностью. Он чем-то внешне напоминал одноименного персонажа из мультфильма «Приключения капитана Врунгеля». Двухметровый детина зычным голосом оглушал всех вокруг. Гориллообразные, переполненные динамикой руки усиливали ощущение его неуемной энергии. Рядом с ним бравый солдат Минькин и Карп казались африканскими пигмеями белой расы.
Раз за разом на полковничьем смотре мы дружно выталкивали своим командиром Минькина. Он бодро выходил вперед, изображая свирепое выражение на загорелой физиономии. Картавым голосом, в котором буква «р» звучала как дребезжащая «г», командовал:
– Гавняйсь! – Тональностью ниже добавлял, с лукавой улыбкой: – Игоды!
Полковник напряженно вслушивался в его команду и огорченным голосом комментировал:
– Не слышу четкого и боевого задора в голосе будущего офицера!
Минькин весело отвечал:
– Вы пгавы. Как ни стагаюсь, все гавно лучше не получается. Газгешите стать в стгой!
Полковник безнадежным взмахом руки отпускал Минькина и упавшим голосом говорил:
– К сожалению, мой друг, вам не суждено стать настоящим офицером.
Минькин, под общий хохот, изображал на лице трагическую гримасу:
– Товагищ полковник, это самое большое огогчение в моей жизни!
На смену Минькину выходил вперед Ломаченко. Он бодрой поступью, чеканя шаг, отдавал честь полковнику. Затем круто поворачивался ко всем и громовым голосом начинал командовать. Полковник с довольной улыбкой отмечал:
– У вас блестящая перспектива, если в будущем надумаете стать офицером.
Лом с лукавой улыбкой отвечал:
– С детских пеленок мечтаю об этом, товарищ полковник!
Не улавливая нотки иронии в голосе Лома, полковник ставил его всем нам в пример:
– Я готов рекомендовать вас к поступлению в академию.
Лом, нарочито скромно потупив взор, отвечал:
– Буду безмерно счастлив, товарищ полковник!
Забавно выглядел и Карп в роли командира. Согнувшись в три погибели, он нерешительно выходил вперед. Протирал очки и обязательно несколько раз запускал указательный палец правой руки поочередно в каждую ноздрю. Команды подавал монотонно-тоскливым голосом. Было ощущение, что в это время он витал где-то в заоблачной выси.
Полковник морщился и отмечал:
– К сожалению, вы не сможете военную службу сделать былью.
Карп кивал и тяжело вздыхал:
– Это приносит мне невыносимые страдания…
Остальной командный смотр, включая меня, проходил по усредненному баллу, без ярких проявлений способностей к военному делу.
Более живо и интересно проходили занятия по маскировке и инженерному монтажу понтонных переправ.
После окончания института судьба разбросала нас по всей необъятной стране. Большинство осели в ненасытной на архитекторов Москве. Карп и Лом стали маститыми чиновниками в экспертном Управлении при главном архитекторе Москвы. Бравый солдат Минькин посвятил себя высшему архитектурному творчеству. Он участвовал в возрождении Царицына – Сталинграда – Волгограда.
На протяжении последующих десятилетий, при встречах и дружеских объятиях в Союзе архитекторов, на конгрессах и конференциях, мы с ностальгией вспоминали также и эпизоды прохождения военных сборов в подмосковном Нахабино.
«Дипломка “на Трубе”»
Поздней осенью весь наш старший курс был переведен из основного учебного корпуса в «дипломку “на Трубу”». Так называлось второе здание института, расположенное на Трубной площади. Здесь все было приспособлено для учебного процесса выпускных курсов, включая дипломный проект. Напротив дипломки, на другой стороне внутреннего двора размещался популярный ресторан «Узбекистан».
Для нас это было невыгодное соседство. Раздражающие запахи аппетитной узбекской кухни неотступно преследовали вечно голодных студентов в самых отдаленных закутках дипломки. Невыносимо становилось в теплые месяцы года. На ухоженную лужайку, недалеко от наших открытых окон, выносились столы под разноцветными зонтиками. Ресторан посещали состоятельные клиенты. Цены там были недосягаемые для простых смертных. Между столиками важно расхаживал директор. Он напоминал самодовольного толстого борова в яркой тюбетейке и красочно расшитом халате. Фамилия его была Розамбаев. Мы несколько раз обращались к нему с просьбами организовать недорогое, доступное студентам питание, когда в ресторане нет других посетителей. Но получали презрительный отказ. В отместку при каждом удобном случае хором выкрикивали хлесткие эпиграммы в его адрес. Он в ярости размахивал кулаками и посылал нам проклятия на корявом русском языке. К счастью, его вскоре сменил новый директор, с которым мы нашли общий язык. Он нас подкармливал по доступной цене. Хоть и «объедками с барского стола», но зато вкусно и сытно.
Дипломка была завершающим этапом шестилетнего вхождения в профессию архитектора. Впереди – восхождение по ее крутым ступеням. Уверенность, что я готов к этому, подкреплялась опытом преодоления трудностей и полученными учебными и трудовыми навыками.
А пока я ежедневно с Тихого тупика мчался в шумную дипломку. Из нее, на лекции маститых профессоров, все перемещались в аудиторию главного учебного корпуса. Несмотря на плотный график учебы, студенты успевали влюбляться и даже до окончания института заводить семьи. У многих (к счастью или несчастью) имелось надежное родительское подспорье. У других, таких как мы с Ильей, этого не было. Тем не менее инстинкт и молодость брали свое.
